– Спасибо, тетя Настя, – сказал мне Сашка.
– Пройдет время, ребята, боль притупится. Я, как смогу, помогу вам эту боль пережить, – я невольно вспомнила Марту, свою вторую мать…
– Спасибо, тетя Настя, – сказал мне на ухо Димка. – Что ты не бросила нас.
Он перестал плакать и лег на подушку.
– Все будет хорошо, ребята. Прорвемся, – сказала я и вышла из их комнаты.
«Настя! Возьми себя в руки! Ты очень нужна этим детям! Они еще дети и им необходимо родительское тепло и внимание!» – твердила себе я. Невыносимо больно смотреть на чужих детей и понимать, что твоего родного малыша ни кто и никогда уже не вернет… «Но я должна, поддержать этих ребят, я должна быть для них не надсмотрщиком, Я должна стать им и мамкой и папкой!
Я – смогу! Сколько бы ненависти и жестокости не скопилось в моей душе, для детей, в ней осталось и тепло и забота. Дети – ни в чем не виноваты!»
Я прошла к себе в комнату, вошла в нее и остолбенела – ни кроватки, ни игрушек, ни фотографий… Переполненная яростью, я спустилась в гостиную. Никита и Глеб вместе с Марком сидели у камина.
– Кто посмел? – яростно прохрипела я, посмотрев на них.
Они молча смотрели на меня.
– Это я, Настя, – услышала я за спиной голос Федора.
– Кто тебе позволил? – гневно прохрипела я.
– Ни кто. Можешь пристрелить меня, Настя, у меня нет больше сил, видеть, как ты рыдаешь ночами, качая пустую кроватку Марика, – впервые в жизни я слышала дрожь в голосе Федора, я смотрела на него и понимала, что голос у него дрожит совсем не из страха передо мной.
– Как ты мог, Федор? Кто позволил тебе смотреть за мной в камеру? – боль в моей душе пересиливала ярость.
– Я боялся оставлять тебя наедине со стволом. Прости.
– Верни мне его игрушки, – по моим щекам покатились слезы.
– Нет, Настя.
Я посмотрела на сидевших у камина, они молча смотрели на меня. Не в силах сдерживать свою боль я ушла в кабинет. Взяла бутылку коньяка и присела за стол, на котором тоже больше не стояли ни фотография Марика, ни фотография Германа. Слезы градом катились по моим щекам, я выпила стакан, подняла голову и замерла – на стене висели шесть больших портретов – Марта, Аскольд, Рик, Генри, Герман и мой маленький Марик…
Я смотрела на них и опрокидывала стакан за стаканом. Спустя час, дверь кабинета открылась. Федор прошел к моему столу и присел рядом.
– Насть, – он взял в руки мои ладони и посмотрел мне в глаза. – Поверь, мне нелегко было делать это.
– Я знаю, – вытерев слезы с лица, ответила я и налила себе и Федору. – Мне нужны шныри Сухого. Кто-то ведь остался?
– Я пробью.
Я смотрела на портрет Германа и вспоминала его последние слова «…Ты обещала мне, Настенька… Сейф, Настя…»
– Сейф, Федор.
– Что? – не понял он.
– Герман сказал мне – сейф, Настя. Какой сейф, Федор?
– Только этот.
Я встала из-за стола, открыла его и стала все из него извлекать.
– Деньги… документы… Что я должна найти здесь?
– Хрен его знает, – ответил мне Федор.
Мы перетрясли с ним все, что было в сейфе, но так ничего и не нашли.
– Но ведь зачем-то он сказал мне о нем.
– Я не знаю, Настя…
С утра, мы с Марком поехали на фирму. Дела здесь шли не очень хорошо. Директоров не хватало критически. 15-ть филиалов пришлось сократить до 10-ти. Финансы, вынутые из фирмы Ильей, пришлось покрывать. Снять наличность со счета в Швейцарском банке, Марк пока не мог. Судьи, адвокаты, прокуроры, начальник зоны, помощь семьям погибших ребят из СБ… – фирма понесла не мало растрат.
Глеб, как мог, помогал мне, но он еще не был сильным специалистом, мне приходилось многому его учить, но ему я могла доверять, как самой себе, что упрощало ситуацию. Я много и усердно работала. Бизнес должен вернуться в прежнее состояние…
Вечером я отправилась «за собакой». В доме горел свет, во дворе стояла лишь одна машина – прокурора. Как я и предполагала, сегодня, на даче он был один. Я тихо вошла в дом. Он сидел в кресле перед камином. Наслаждался жизнью, потягивая коньяк.
– Здорова, прокурор, – сказала я.
– А, это ты, – брезгливо сказал он, обернувшись в мою сторону. – Я, что-то не заметил здесь твоей псины.
– Не псина, а собака, – спокойно сказала я. – Ты ее не видел, потому что она у меня, дома.
– Че ж, ты приперлась тогда, Мурена? – вызывающе спросил он.
– Я то, на дачу к себе приехала, – так же спокойно сказала я. – А вот ты, че здесь делаешь?!
Прокурор вытаращил на меня глаза.
– Ты че? – орал он. – Это – моя хата!
– Да ладно? И документики есть? – нахально спросила я.
– Мурена! У тебя крыша поехала?! Ты же, сама подписывала!
– Да ну? – продолжала я издеваться над ним.
Он достал из сейфа документы и тряс ими передо мной.
– Вот! Видишь? – орал он.
Я взяла из его рук документы.
– Вот, вижу. Документы на дом. На мое имя.
– Да вот же! – орал он, показывая мне, подписанную мной дарственную. – Вот дарственная!
Я вырвала из его рук дарственную, порвала ее на несколько частей и бросила в огонь в камине. А нотариус у меня свой, правильный.
– Где? – нагло спросила я, посмотрев на прокурора.
– Ты охренела, Мурена?! – в ужасе орал он.
– Нет, мент, это ты охренел, – я взяла его за грудки. – Ты че, пи..ор? – со злостью и презрением, спрашивала я. – Ты кого развести решил, быдло? Ты решил, что ты умный, ментяра? Ты, гребанный урод, решил, что, ТЫ, смог развести МУРЕНУ? Нет, мент, ты дебил! Ты дебил, если решил, что можешь на МЕНЯ пасть свою поганую открывать! – с ненавистью хрипела я.
Лысина мента покрылась каплями пота, руки мелко дрожали. Я достала свой любимый нож из чехла, висевшего у меня на ремне, и поднесла его к горлу прокурора. Хладнокровно и жестоко посмотрела ему в глаза.
– Нет, – перепугано шептал прокурор.
– Да, ментяра! – я убрала нож от его горла и поднесла его к жирному брюху мента. – Да, су. а! – зло прохрипела я.
Нож вонзился в его тело по самую рукоятку, на всю длину лезвия. Я рванула нож вверх, от пупа до солнечного сплетения, в теле мента была дыра, из него хлестала кровь. Он так и умер, с вытаращенными от ужаса глазами.
Никита был прав – ни капли жалости не было во мне. Хладнокровие, жестокость и беспощадность и все! Но я, все же, научилась контролировать свою жестокость, не позволяя ей затмить разум. Холодный разум и ледяное сердце! Я прекрасно понимала, что я делаю… Я превращаюсь в безжалостного головореза. Я осознавала это, но даже не думала отступать…
«Пусть, я стану самой жестокой в мире! Но ни кто! Никогда! Не посмеет «давить» моих близких! Ни кто и никогда!»
Я запихнула тело прокурора в большой пакет из плотного полиэтилена. Тщательно замыла кровь и, взвалив на плечо мешок с прокурором, вышла из дома. В Хаммере Германа, меня ждал Глеб. Я свалила тело мента в багажник его же авто и мы отправились в карьер. Глеб ехал следом за мной, чтобы забрать меня обратно.
Прокурор упокоился в колодце. Сколько в нем было жизней? Один Господь знает. Но не один благоразумный мент не сунется сюда. Сунуться сюда в момент упокоения кого-то – самому отправиться в колодец. Все менты знают и про карьер, и про колодец и про то, кто этим колодцем пользуется, но все считают этот карьер заброшенным и всех это устраивает. Орден посмертно – не нужен ни кому. Джип прокурора взорвался, слетев с крутого обрыва.
Когда я вернулась домой, Марк, все еще, сидел у камина, у его ног тихо дремал маленький Алабай. Марк, как-то странно посмотрел на меня. Я оглядела себя – моя дубленка была забрызгана кровью. Молча посмотрев Марку в глаза, я протянула ему документы на дачу. Он все понял.
– Выпьешь? – спросил он, когда я, переодевшись и приняв душ, спустилась к нему.
– Да, – ответила я, бросая в огонь в камине дубленку и остальные вещи, в которых была на даче.
Мы выпили, я закурила, Теперь я много пила и много курила. Не напивалась, не уходила в запои, нет, но мой издерганный организм, периодически требовал дозу.
Марк пристально смотрел мне в глаза.
– Марк, – жестко сказала я. – Не стоит на меня, так смотреть. И вопросов задавать мне, тоже не стоит. Ни кто и ни что уже не сможет остановить меня. Ни кто и ни что не сможет меня напугать. Меня – можно лишь завалить, но поверь, я перевалю всех, кого хочу завалить, прежде чем завалят меня.
Марк знает, если я зову его Марком, а не отцом – перед ним, реально обезбашенный «мужик», с которым, в данный момент, лучше не спорить.
Я очень люблю и уважаю Марка, который смог стать мне отцом, но, в отличии от его сыновей, всегда говорю с ним на равных – прямо и открыто.
Я – не девочка-соплячка!
Я – не умею по другому!
Глава 3
Моя жизнь поделилась на две половины – дети Данилы и работа.
Видя, как тяжело Сашке с Димкой без Веры и Данилы и насколько одиноки они стали без родителей, которые любили их и окружали их заботой, все свободное от работы время я проводила с ними. Боясь того, что они могут замкнуться и стать ожесточенными, я, как могла, старалась стать им близким другом, которому они могут целиком и полностью доверять, всегда и во всем поддерживала их. Я хотела, чтобы они были уверенны в том, что я всегда рядом, я с ними и они вовсе не одни в этом жестоком мире. Свою же боль я оставила лишь себе и никогда не показывала насколько больно и тяжело мне самой.
Мою душу переполняли боль и ярость, Мурена намеревалась завладеть и душой и телом, уничтожить во мне человечность, оставив в моей душе лишь безжалостного демона. Я не давала ей этого сделать. Нет больше нежной Настеньки, но есть уравновешенная Настя и именно Настя будет руководить Муреной, а не иначе. Ни что не сможет убить во мне живую человеческую душу – я нужна детям, я нужна друзьям, я нужна отцу…
С детьми я вела себя мягко и сдержанно, но, вне стен дома… Мурена – высокомерный, гордый и безжалостный человек… Метаморфозы происходили порой настолько быстро, что даже моим близким было сложно привыкнуть к ним. Как день и ночь, как белое и черное… В мгновение ока Настя могла превратиться в бездушную Мурену, которую не особо интересовала чужая жизнь и чужие проблемы. Неизменно было лишь одно – преданность, справедливость и любовь к детям, эти качества Мурены и Насти были равносильны. Какой бы сильной и жестокой не была Мурена, Настя могла контролировать ее, но… я должна была быть сильной…
На фирме было полно дел, если Марк работал с сыновьями, которым он мог доверять, то мне кроме Глеба верить было некому. Глеб только закончил университет и опыта, как такового, у него не было. Мой универ был еще не закончен, но я уже четыре года работала на фирме и не в одном из филиалов, а в головном офисе. Видимо сам Бог подтолкнул меня идти работать в 16-ть лет и сейчас я была в курсе всех дел фирмы. Если бы я, как и Глеб, просто училась, то, учитывая состояние Марка первые полтора месяца после похорон сыновей, «Империя» стала бы банкротом, как этого и хотел «звонивший». Сейчас Марк уже работал вместе со мной и все же управлять всеми делами было сложно, поэтому теперь Глеб развивался по ускоренной программе. Я, как могла, пыталась вложить в него все, что должен знать и уметь директор. Глеб был примерным учеником и через три месяца интенсивной стажировки смог занимать руководящую должность.
Относительно спокойные и неимоверно сложные полгода…
Дела на фирме тоже не давали мне расслабиться, я сама лично контролировала работу всех вновь нанятых директоров филиалов. Сегодня один из них, который руководил теперь бригадами Данилы, сдавал мне детский сад, на который у нас уже был покупатель и уже через месяц этот детский сад должен был начать работать, но… Я осматривала готовый объект, директор филиала разъяснял мне что, где и как, так же с нами были несколько специалистов из бригад. Все было очень даже хорошо. Бригады Данилы были одними из лучших бригад и выставлялись на строительство наиболее сложных объектов. Оставалось осмотреть помещение кухни и столовой и вот дойдя до нее, мне в нос ударил резкий запах газа. Видимо в одной из труб была утечка, причем не слабая. Когда я осознала суть ситуации, мне было уже не до интеллигентных разговоров.
– Че за хрень?! – возмущенно заорала я в лицо нынешнему директору.
– Анастасия Марковна, вчера все было в полном порядке, – ответил он.
– Всем немедленно покинуть помещение! – сказала я, посмотрев на ребят из бригады.
Рабочие в недоумении покинули детский сад, я вышла следом, по телефону набирая службу газа, но дозвониться до нее я не успела. Не успели мы отойти и 15-ти метров от здания, как раздался взрыв – едва достроенный детский сад был разрушен, оставив после себя руины и клубы пыли. Мужчины из бригады, присев, закрывали головы ладонями, когда пыль немного рассеялась, мы встали, осмотрелись.
Понимая, чем все это может закончиться для меня, я ожесточенно посмотрела на директора, он молча смотрел на меня. Я вызвала Марка, чтобы он побыл на месте аварии до прибытия службы газа и милиции, следом я позвонила адвокату и ввела его в курс дела.
– В офис! – жестко сказала я, посмотрев на бригаду.
Приехав в офис, я вызвала к себе в кабинет Глеба. Директор и специалисты остались ждать в приемной.
Это была не просто сложная ситуация, это была очень хреновая для нас ситуация. Глеб нужен мне был как сторонний слушатель, чтобы, как можно скорее разобраться с этой хреновой ситуацией.
– Добрый день, Анастасия Марковна, – сказал Глеб, войдя ко мне в кабинет.
– Присаживайтесь, Глеб Андреевич, – хмуро сказала я.
Я рассказала Глебу, что произошло на стройке и первым вызвала к себе в кабинет не директора, а одного из бригадиров, который больше 10-ти лет проработал с Данилой.
– Анатолий Павлович, – обратилась я к нему. – Ваша бригада одна из лучших бригад. Вы проработали с Даниилом Николаевичем больше 10-ти лет и ничего подобного не было прежде. Как могло произойти такое ужасное ЧП? – я разговаривала сдержанно и спокойно, профессионализм превыше всего и первое, чего не позволит себе директор – это унижение и оскорбление работника, в офисе находилась жесткая и строгая, но все же Настя – Анастасия Марковна Гретман, а не Мурена и вела она себя соответственно.
– Анастасия Марковна, я осознаю весь ужас ситуации и ее последствия, но я уверяю Вас мои ребята никогда не относились к работе халатно. Я не понимаю, как такое могло произойти, – ответил мне бригадир, было видно, что он действительно в недоумении.
– Что вы можете сказать о Вашем нынешнем директоре?
– Анастасия Марковна, мы работаем с ним меньше полугода, я и не знаю толком, что он за человек. Странный он какой-то, вроде требовательный, а с другой стороны, вроде, не особо и переживает. Анастасия Марковна, я не знаю, что Вам о нем сказать. Строить этот объект мы начинали с Даниилом Николаевичем. Газ проводили уже при новом директоре, но стройматериалы, в том числе и трубы для газопровода закупал Даниил Николаевич, они не могли быть не пригодными, – он немного помолчал. – Анастасия Марковна, что будет с бригадами? – хмуро спросил он.
– Мне нужно поговорить с Вашим директором, Анатолий Павлович. Пока я ничего конкретного Вам сказать не могу. Сами понимаете, взрыв в центре города, этим займется прокуратура.
Бригадир побледнел и растерянно смотрел на меня.
– Я Вас еще вызову, Анатолий Павлович.
– Всего доброго, – хмуро ответил он и вышел из кабинета.
Я позвала в кабинет директора филиала.
– Я Вас слушаю, Андрей Иванович, как Вы можете объяснить сегодняшнее происшествие?
– А что я могу сказать, Анастасия Марковна, я в недоумении. Я принял этот объект почти завершенным. Как работали бригады при прошлом директоре, я не знаю. И какого качества стройматериалы он закупал, я тоже не знаю.