Анестезия не действовала. К старым комплексам прибавилось чувство вины.
Семья чем-то напоминает церковь: есть паства, есть пастырь. Ожидается, что пастырь – муж и отец. Если муж не пастырь, то кто тогда? Душегуб.
Какой из тебя пастырь, спрашивал себя Андрей, если Маринка продала душу из-за тебя. Это ты, мужик, должен был добывать деньги… А ты? Толкнул жену в объятия какого-то проходимца. Ты и есть душегуб.
Андрей хлопнул еще один стакан водки, лег и закрыл глаза, ожидая эффекта.
Голова отяжелела, но сознание не меркло, было ясным и злым.
Ты, ты, ты, – стучало в черепе, – ты виноват во всем. Ни на что не способный, безвольный урод.
Это у тебя никаких притязаний, а у нее – высокие. Это тебя все устраивает, а ее – нет. Рядом с тобой она рвала жилы, стремилась соответствовать…
«Чему соответствовать?» – проклюнулся из глубины сознания осторожный вопрос, и подсознание уже готовило подсказку: амбициям…
Андрей даже застонал от отвращения к самому себе: снова ты ищешь себе оправдание!
Твоя бесстрашная, отважная Маринка отправилась к чужим берегам не от хорошей жизни…
Вливая в себя огненную жидкость, был уверен, что умрет от такой дозы. Должно же ему повезти хоть однажды в жизни? Не повезло. Не умер.
Через три дня потерялся во времени и пространстве. Это уже можно было считать удачей, но ему снова не повезло.
Везение спугнула Клара.
Она хлестала Андрея по щекам и поливала водой, пока он не пришел в себя настолько, чтобы удивиться:
– Где я?
– В чужой квартире, – с мстительным удовольствием сообщила Клара. – Даю тебе три дня. Через три дня ты освободишь жилплощадь от своего присутствия. – Клара работала секретарем в суде и по большей части выражалась изысканным юридическим языком.
Прищурив один глаз, Андрей проводил нервную спину мутным взглядом. Что это было?
Звон посуды и чмоканье дверцы холодильника запустили в организме разрушительный механизм. Андрею показалось, что в голове у него имплантат – складной ножик со множеством лезвий, сверл и пилочек. Лезвия, сверла и пилочки вонзались в серое вещество при каждом движении и звуке.
Наконец, хлопнула входная дверь.
Подобие ухмылки исказило распухшее лицо Андрея.
Последнее слово, значит, за вами? Думаете, Андрей Гож – лапки кверху и сдался? Думаете, можно Андрея Гожа под зад коленом – и на улицу? А вы, значит, с каким-нибудь этническим турком или греком будем отплясывать сиртаки? А вот вам. Морщась от головной боли, Андрей ударил себя по локтевому сгибу: нате-ка, выкусите.
Квартира оформлена на Маринку, но куплена на общие деньги. Выражаясь судебным языком, является совместно нажитым имуществом.
Так легко он не сдастся. На это у него хватит характера. Впервые в жизни он добьется своего просто потому, что ему некуда деваться. Не на улицу же?
Испытав внезапный внутренний подъем, даже заставил себя подняться с ложа. Это оказался диван в гостиной. Тээк…
Неверной походкой Андрей направился к дверному проему, на пороге остановился, постоял в раздумье. Как из гостиной попасть в ванную?
А, вспомнил! Вот же она, ванная! Напротив гостиной.
Все складывалось удачно.
Под контрастным душем многочисленные сверла и лезвия спрятались в пазы, боль свернулась клубком. Затылок окаменел, будто в него впился мангуст или змея-Клара.
Близилась ночь. О том, чтобы заснуть с мангустом на затылке, не могло быть и речи.
Если уж он решил не сдаваться, то придется обезвредить хищника… Утопить…
…Остаток отпуска Андрей провел на осадном положении: риэлторша и Клара вместе и врозь предпринимали попытки проникнуть в квартиру, он эти попытки изобретательно отражал.
Последний раз жилье удалось отстоять с помощью случайных друзей – Витька и Сереги. Знакомство состоялось в пивнушке и продолжилось дома у Андрея.
На темном стекле журнального столика были разложены газеты с таранькой, упаковка крабовых палочек и пакетик чипсов. Венчала все это великолепие банка с маринованными опятами.
Отряхнув сомнительной чистоты брючата, приятели пристроили зады на новые диван и кресло с велюровой обивкой цвета речного песка, открыли грибы.
– О! Это откуда? – осклабился Андрей. Он не помнил, когда ел что-то существенней чипсов.
– У тебя в холодильнике было. А че, нельзя?
– Да что вы, парни, можно, все можно, – поспешил успокоить гостей хлебосольный хозяин.
– Тогда вздрогнули?
– За знакомство.
После первой не закусывали, быстро разлили по второй.
– За мужское братство.
Никто не услышал, как открылась входная дверь – в приливе гостеприимства Андрей забыл запереться изнутри, – и на пороге материализовалась Клара.
– Это еще что такое? – Несколько секунд в напряженной тишине Клара обводила мрачным взглядом собрание. – А ну, кыш отсюда, дегроты, пока полицию не вызвала! Устроили распивочную. Бичи чертовы!
«Дегроты» не обиделись.
– А попробуй. – С лицом человека, которому нечего терять, Витек оторвал зад от велюровой обивки. Серега и Андрей примкнули к приятелю. Втроем пошли боевым каре на возмутительницу спокойствия.
Изрыгая угрозы, ведьма Клара покинула «залу».
Витек и Серега оказались реальными пацанами, с понятием.
– Все бабы суки, – был вынесен вердикт.
Такого единения душ Андрей не находил даже в Валерке, а они дружили с восьмого класса средней школы.
Валерка был настоящим занудой, неспособным понять «души прекрасные порывы».
– Надо делить имущество через суд, – вещал он, – вы жили в гражданском браке с Маринкой, мы это подтвердим.
«Мы» – это Валерка и его благоверная, Алка.
А Витек с Серегой не стали терять драгоценное время на разглагольствования: они просто встали на защиту крабовых палочек, тараньки и опят.
Глава 5
…Олимпиада Разгуляева преподавала «русский язык как иностранный» кучке китайских студентов.
На дворе доцветал май, близились зачеты и экзамены, по этой причине Олимпиада была приглашена на вечер в честь преподавателя – в свою, то есть, честь.
Коротко стриженая, пухленькая, невысокая, еще в начале первого семестра Олимпиада подверглась пристальному вниманию мужской половины аудитории, если так можно назвать группу из одиннадцати человек.
Знание языка ограничивалось на тот момент счетом до десяти и словами: «подлуга», «здластвуйте», «пасиба», «дасвиданя». Поэтому личные вопросы стали проскальзывать постепенно, по мере овладения предметом.
Первый был: вы замужем?
Олимпиада подпустила в интонацию кокетства: нет. Не замужем.
Кокетство было наигранным и не вязалось с печалью на дне глаз.
Следует признать: Липочка была фантазеркой. Однажды она нафантазировала себе принца и все ждала, когда в ее дверь постучит приятной наружности молодой человек, возьмет за руку и поведет прямо в халате в счастливую далекую даль.
Фантазия исполнилась только наполовину.
Подающий большие надежды аспирант некоторое время присутствовал в ее жизни, и любовь присутствовала. Только аспиранта позвали в столицу, а Олимпиаду он с собой не пригласил. И правда: зачем в Тулу со своим самоваром?
Липочка даже пыталась приживить в черепе мысль, что и не было никакого мужчины. Безуспешно, правда, пыталась, если вспомнить маниакально-депрессивный психоз, в который она тогда вляпалась. Долго выбиралась, два года сидела на антидепрессантах. И в Троице-Сергиеву Лавру ездила, и к Матроне Московской. Наверное, все вместе помогло. Правда, психиатр – чудесная, чуткая женщина – предупредила, что следует избегать стрессов и страстей, иначе болезнь может вернуться. И Липочка панически боялась второго дубля. Всего этого китайским студентам не объяснишь.
Затем последовал вопрос о возрасте. На этот каверзный вопрос Липочка отвечать не стала: ей уже стукнуло двадцать семь, так что хвастать было нечем.
После короткого интервью посыпались приглашения на студенческие вечеринки в духе дружбы народов.
Это последнее было четвертым за семестр: первое случилось накануне зимних каникул, второе – на китайский Новый год, третье – на Восьмое марта и вот – перед летней сессией.
Еще в начале учебного года Олимпиада увиливала, отказывалась от приглашений, находя неэтичным встречаться со студентами за каким-либо столом, кроме письменного. Да еще и распивать спиртные напитки.
Однако завкафедрой Наталья Соколова уличила Липочку в снобизме.
Объявила, что в их положении неэтично – это как раз отказываться. Что китайцы, во-первых, по традиции чтут Учителя, а традиции надо уважать и поддерживать, потому что народ силен именно традициями. Во-вторых, Олимпиада олицетворяет собой не столько курсы для иностранцев, не столько университет, сколько всю Россию, и поэтому не имеет права рассуждать, как европеизированная гордячка, законченная индивидуалистка. В-третьих, китайцы платят за обучение валютой. Надо рубить фишку… И так далее, и тому подобное.
– Так что окажи милость, сходи в гости к своим студентам. Не облезешь, – завершила программное выступление Наталья.
Липочка была интеллигенткой в третьем поколении и не стала ввязываться в словесную баталию с заведующей кафедрой.
Ситуация усугублялась географией: дом, где жила Олимпиада, находился в квартале от студенческого общежития.
Наталья Соколова быстро смекнула, как этим подарком судьбы воспользоваться:
– Будешь у них куратором, – не терпящим возражений тоном сообщила она аспирантке Разгуляевой.
Наталья подловила аспирантку на чувстве ответственности: помимо воли Липочка опекала своих студентов. А однажды даже устроила настоящий скандал, защищая их на улице от каких-то гопников.
И, вызвав такси, Олимпиада с покорностью агнца отправилась на какую-то съемную квартиру в богом забытом микрорайоне, где был накрыт стол.
В квартире стоял чад, сладкий лук со сладким картофелем и пророщенная соя застревали в горле, и сделать с этим Липочка ничего не могла, не скомпрометировав себя. А компрометировать себя не хотелось – все-таки она олицетворяла собой не столько курсы для иностранцев, не столько университет, сколько всю Россию.
Отведав сладкого лука, Олимпиада Разгуляева поняла, насколько это тяжкий труд – олицетворять собой Россию, и твердо решила не попадать под влияние завкафедрой и китайских традиций. Пусть студенты ограничиваются дарением цветов и шелковых покрывал в национальном стиле, коих в доме уже три.
Последнее, четвертое, приглашение застало Липочку врасплох.
В воздухе носилось лето. Идти в общагу с визитом вежливости не хотелось категорически. Хотелось перемен и обновлений. Хоть каких-нибудь.
Каждую весну Олимпиада испытывала творческий зуд, который никак не мог оформиться во что-то определенное.
То ей хотелось научиться писать маслом, то фотографировать, то освоить бисероплетение или вышивание крестиком. То закончить курсы фитодизайнеров. Или, как сейчас, сотворить из ничего нечто…
Дома, поддавшись зову творчества, Липа стащила с антресолей чемодан со старым барахлом, вытряхнула содержимое на диван.
Пожелтевшая от старости батистовая ночная сорочка, блузка с жабо, платье в народном стиле (белое поле с коричневыми цветами) с клетчатой оборкой, престарелый замшевый жилет будили воображение…
Примерив все, но так ничего и не придумав, Липа отправилась на кухню, нажарила картошки и основательно заправилась. Придавленная жареной картошкой, тоска о неведомом капитулировала.
Липочка устроилась с ногами в кресле и провалилась в «Утешительную партию игры в петанк» с твердым намерением не отвечать на звонки.
Примерно через час в дверь интеллигентно позвонили.
Подумав о визитере, что его «черт принес», Липочка выбралась из кресла, подволакивая затекшую ногу, проковыляла в прихожую и заглянула в глазок.
И снова беззвучно чертыхнулась: в глазок преданно смотрел лучший в группе «брат навек» – Миншенг, Миша на русский манер.
Китайская национальная черта – упорство, напомнила себе Олимпиада.
Одернув курточку домашнего костюма, открыла дверь.
– Здравствуйте, – Миша сопроводил приветствие детской улыбкой.
– Здравствуйте, – промямлила Липа.
– Олимпия, – огорчился Миша, разглядев домашний костюм, – мы вас ждать.
– Это что еще что за «мы вас ждать» накануне экзамена? – ахнула Липочка и повелительным жестом пригласила Миншенга в прихожую. – Ну-ка, склонение глагола «ждать».
– Я жду, – возведя глаза к потолку с пыльным плафоном, стал вспоминать Миша-Миншенг, – ты ждешь, вы ждете… Мы… вас… ждем, – наконец, сформулировал он.
И Липочка смягчилась.
– Хорошо, я приду. На полчаса. Вы идите, Миншенг. Я на велосипеде.
От дома до студенческого общежития вялым шагом было идти семь минут, но Олимпиада решила совершить променад на ночь, сделать несколько кругов вокруг спортивной площадки. Если уж ее оторвали от «Утешительной партии…», надо извлечь максимальную пользу из неприятности.
Закрыв за нарочным дверь, влезла в цветастую длинную юбку в цыганском стиле и джемпер. Держа под мышкой, вынесла с балкона новенький Stels Pilot Girl – единственное напоминание о коварном аспиранте – обулась, взяла ключи от дома и захлопнула дверь квартиры.
С этого исторического момента началась цепь злоключений в жизни Олимпиады Разгуляевой.
Глава 6
…«Викторию» над Кларой следовало отпраздновать, и Андрей собрался за бутылкой. Долго и тщательно одевался: рубашку застегнул на все пуговицы и старательно заправил в джинсы, затянул ремень в надежде, что это придаст устойчивость телу.
Воспитывая силу воли, расшнуровал и снова зашнуровал шнурки на спортивных туфлях.
И впал в задумчивость. Каким транспортом отправиться в магазин: на Аськином велосипеде или за рулем «фольксвагена». Выбор пал на велосипед.
Андрей вывел средство передвижения из подъезда, перебросил ногу через раму, оттолкнулся и закрутил педали. Руль сначала завилял, но потом выправился, и Андрей смело выехал на проезжую часть. И сейчас же собрал горящие угли на свою голову – не стесняясь в выражениях, участники дорожного движения высказывались на его счет.
Это чудесным образом дисциплинировало Андрея, он прижался к правому бордюру и покатил в сторону круглосуточного магазина.
Проехав два квартала, свернул в аллею.
По обеим сторонам аллеи тянулась зеленая изгородь из бересклета, несли почетный караул тополя, а по углам сбились в кучку кусты сирени. Свет ночных фонарей пробивался сквозь листву и неровным кружевом ложился на дорожку.
Не успел Андрей проехать и нескольких метров, как из боковой аллеи, как камень из пращи, прямо на него вылетел велосипедист.
В темноте Андрей даже не понял, что произошло: толчок, скрежет металла и резкая боль…
Удар пришелся в переднее колесо с левой стороны. Так и не выпустив руль, Андрей боком повалился на асфальт, сильно ударив колено и локоть. Велосипед издал жалобное треньканье, ногу защемило педалью.
Все смешалось – свое, чужое: рули, спицы, ноги. Ко всему нарушитель (во всяком случае, так распределил роли Андрей), оказался сверху и придавливал к асфальту.
– Твою мать! – дал волю чувствам Андрей. – Какого черта? У меня же главная!
Велосипедист тоненько захныкал:
– Главная? Глаза разуй! Главная у него. Смотреть надо.
Велосипедист оказался девчонкой, и в Андрее проснулся отцовский инстинкт:
– Ты как? Руки, ноги целы?
– Не знаю.
– Слезь с меня.
– Не могу.
Андрей попробовал стряхнуть с себя кучу-малу.
– Ой! – пискнула девица.
– Да что же это такое? – вознегодовал Андрей. – Мне что, так и лежать до скончания времен?
Вопрос был риторическим.
Поскуливая и жалуясь маме, девица перетащила себя с чужого колеса на асфальт.
– Съездил, называется, в магазин, – продолжал ворчать Андрей. Стыдно признаться, но ему тоже хотелось скулить и причитать – ушибленный локоть саднило, колено отзывалось острой болью. Вставая, Андрей принял высокий старт: поднял зад, оттолкнулся от земли. Распрямился, морщась.