– Боже мой… Питэр… И вы всё это время молчали? – она тоже поднялась с места и хотела налить себе бокал вина из бутылки, стоящей в буфете, но та оказалась пуста.
– А что мне следовало делать? Может, сообщить вам, Олеся Михайловна?! Чего ради?! – моментально взвинтился Сажин, – вы ведь и так выжрали почти все запасы алкоголя, которые у нас были!
– Господи… Да как вы можете… жить… существовать… зная об этом?! – девушка раздосадовано поставила бокал на место.
– Как видите.
– Вы… чудовище… Во что вы меня… втравили?! – она заплакала, быстро скатываясь в истерику, – что вы молчите?!… Что вы смотрите сейчас на меня?!… Так… Единственное, что вы сейчас должны сделать… Это взять… и обрушить ваши чёртовы ракеты… прямо нам на голову! Будь они прокляты!… Все эти ваши… чёртовы ракеты… – она отвернулась и, опершись рукой на край буфета, стала содрогаться в беззвучных рыданиях. Пётр Петрович молча подошёл к ней и, нежно обняв за плечи, прижал к себе.
* * *
Военный вездеход, поднимая гусеницами мелкие ледяные брызги, вылез с лесной опушки на круглое заснеженное плато и покатился к его центру, где виднелась почерневшая от копоти бетонная конструкция. Когда-то здесь был такой же густой лес, о чём напоминали давно мёртвые стволы обгоревших деревьев, торчащие по всему периметру этого кратера.
Сажин остановил машину у бетонной коробки и резво выпрыгнул из кабины, сразу по колено провалившись в снег. Облачённый в кожаную лётную куртку на меху, идеально подобранную по размеру и полярные берцы, сейчас он выглядел особенно по-боевому.
– Смотрите-ка… А ведь ничего же не осталось… Вон там был наш корпус, помните? И как точно ваши друзья положили заряд, – с нескрываемым восхищением сказал он, оглядываясь по сторонам, – в самый центр. Словно белке в глаз.
– Они не мои друзья, – отозвалась Олеся, неторопливо спускаясь в снег по металлическим ступенькам, придерживаясь за поручень. На ней была жёлто-рыжая шубка под лису с широким капюшоном, который девушка предусмотрительно набросила на голову. С самого утра её сильно мутило, и она слегка пошатывалась от слабости. Пётр Петрович сочувственно посмотрел на неё:
– Вам не стоило ехать со мной.
– Я… Сама решаю… что мне… стоит делать, – без особого энтузиазма огрызнулась Олеся, – а вы принимайте своё решение сами…
– Всё уже решено, – ответил Сажин, вынимая из сумки портативный терминал, – не мной, и не вами, а историей.
– Вы понимаете… зачем вы… это делаете?
– Потому что больше некому.
– Какой же вы… страшный… лицемер… Питэр! – прищурившись и глядя прямо на Сажина, проговорила девушка, медленно и тщательно подбирая каждое слово, – ведь вы… можете сейчас ничего не делать.
– Ерунда, – сухо ответил он, отводя глаза в сторону, – всё уже случилось. Сегодня или завтра мы закончим это, уже совершенно не важно. Нужно просто снять с себя это бремя, чтобы жить дальше… Возможно, через год или месяц я поломаю ноги и замёрзну в лесу, умру от болезни или радиации… Тогда это придётся сделать вам.
– Нет! – решительно замотала головой Олеся, – я не хочу так… Давайте, сделаем это… сейчас… вместе.
Пётр Петрович молча открыл терминал и набрал коды команд. По земле пошла лёгкая дрожь. Метрах в десяти от того места, где стояли Сажин и Олеся, уплотнённый снежный наст начал ломаться и большими кусками проваливаться куда-то вниз. Через минуту ракетная шахта раскрылась, словно огромный рот какого-то подземного чудовища. Внизу включилась сирена, и заработал подъёмный механизм.
– Вы чувствуете это, Питэр?! – перекрикивая резкий звук, спросила девушка, – этот исторический… момент…
Внезапно сирена смолкла, а из люка начала подниматься вверх чёрная громадина ракеты, словно вворачивающейся в чистое небо.
– Кажется, часть вспомогательных цепей сгорела, – прокомментировал Сажин.
– Может… Ничего и не получится… – с лёгкой надеждой в голосе тихо проговорила Олеся.
– Всё получится.
Ракета вышла на стартовую позицию и замерла.
– Так… тихо… Мне немного… страшно…
– Вы же, помнится, любите ретро? Ну, так устройте музыкальный момент, чтобы отметить это прощание с прошлым.
– Прощание… с прошлым…– задумчиво повторила девушка за своим спутником и, стянув с замёрзшей руки варежку, стала тыкать непослушными пальцами в экран смартфона. Через секунду через его хрипловатый динамик полились слова старой песни…
Прощай!
От всех вокзалов поезда
Уходят в дальние края
Прощай!
Мы расстаемся навсегда
Под белым небом января.
– Вам нравится?! – дрожащим голосом спросила девушка, – я сделала вам… музыкальный момент. Теперь ваша очередь… Бог войны…
Сажин молча установил таймер тахионного индуктора и занёс палец над пультом.
– Ну, сделайте уже это, наконец! – крикнула девушка, и учёный нажал на кнопку.
Из-под ракеты вырвались языки пламени, она задрожала и со всё нарастающим гулом начала медленно подниматься.
Прощай!
Среди снегов среди зимы
Никто нам лето не вернёт.
Прощай!
Вернуть назад не можем мы
В июльских звёздах небосвод.
Наконец громадина, набравшая мощность и ставшая вдруг легче пушинки, стала быстро уходить вверх. Сажин напряжённо следил за ней взглядом, ожидая, когда в головной части сработает заветное устройство, их с Олесей детище....
Прощай!
Ничего не обещай.
И ничего не говори.
А чтоб понять мою печаль
В пустое небо посмотри.
Уже довольно высоко ракету охватило синеватое свечение. Она внезапно словно замерла на месте и стала буквально растворяться в воздухе, становясь прозрачной пока совсем не исчезла. Сейчас, если возможно применить слово «сейчас» к этому событию, она неслась над Атлантическим океаном, одновременно перемещаясь на 3 года назад.
Сажин закрыл крышку терминала и взглянул на Олесю. Она всё ещё смотрела вверх немигающими глазами, на которых выступили слёзы, а из её смартфона продолжал доноситься припев.
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды.
Но лишь теперь понятно мне,
Что это были я и ты.
* * *
Сажин заглушил мотор лодки, и теперь она лишь слегка двигалась по инерции, тихо покачиваясь на глади широкого, чуть вытянутого озера, раскинувшегося между холмов. Пока Пётр Петрович копался в ящике на корме, Олеся раскрыла белый зонтик от солнца и поудобнее, полулежа, устроилась на носу. Где она смогла раздобыть этот зонт, для учёного так и осталось загадкой, но, по всей видимости, ей помог врождённый аристократизм, безусловно, необходимый, чтобы в любой ситуации найти требующийся аксессуар.
Пётр Петрович, наконец, наладил снасти и с тихим плеском закинул пару удочек. Рыбы здесь должно было быть очень много, потому что иногда она буквально играла в неглубокой воде, поблёскивая на поверхности своими спинами, а на мелководье в лучах солнца сотнями шныряли мальки.
Олеся свесила свою тонкую руку в тёплую изумрудно-зелёную воду, а другую положила под голову, собираясь немного подремать. В последнее время её живот уже сильно округлился, а тошнота наконец-то прошла. Девушка уже почти закрыла глаза, но прежде чем окончательно заснуть, она увидела, как на противоположной стороне озера на фоне деревьев скользнула и села на воду пара белых лебедей.
Камерный клуб коллекционеров, или 8К
У вас есть девушка? Как бы вы ни ответили на этот вопрос, это неважно для моей истории, потому что она не о девушке, а о хобби. Кстати, у вас есть хобби? Если нет, то непременно заведите себе хобби. Поверьте, зачастую это важнее, чем завести кота. И даже важнее, чем завести девушку.4
А знаете ли вы, что в отличие от котов, которым всё равно, девушки по отношению к хобби делятся на два типа. Первым интересно, чем занимаетесь вы. Они с интересом суют свой любопытный нос, заглядывая вам через плечо, задают вопросы. Иногда восхищаются, но часто оказываются совершенно разочарованы, на какую ерунду вы тратите своё время, и в лучшем случае молчат. Вторых больше волнуют свои занятия, и они будут посвящать им часы, дни, месяцы, а то и годы. Они будут или безумолку рассказывать вам о них, а могут молчать так, словно это нечто сокровенное, не предназначенное для постороннего глаза.
Катя относится к обоим типам. И это подчёркивает относительность и ущербность любых подобных классификаций. Впрочем, сама она так не думает. И если спросить её сейчас, какая она, то скорее всего она выдаст чёткий набор, по её мнению, строгих определений: высокая, стройная, умная, блондинка. И это будет правдой.
– Умная блондинка – это оксюморон,– выдаю я банальнейшую шутку, на которую она уже не обижается, но над которой я сам по-прежнему смеюсь.
– Ты сам смеёшься над своими шутками,– спокойно замечает Катя очевидный факт, вновь опуская глаза к своему монитору.
– Да,– соглашаюсь я лишь для того, чтобы продолжить спор,– но только потому, что они смешные.
– Нет,– отвечает Катя, хватая наживку.– Только потому, что они твои. Над моими смешными шутками ты не смеёшься.
– Хочешь сказать, что у тебя бывают смешные шутки?
– Сейчас ты скажешь, что «мои смешные шутки» – это тоже оксюморон. Может, это потому что ты, наконец, выучил слово «оксюморон»?
– Ой, не смеши меня!
– Вот видишь, значит, у меня бывают смешные шутки.
Ощущая свою быструю победу в этой лёгкой словесной пикировке, Катя слегка улыбается и продолжает работать.
Мы сидим напротив друг друга, хотя фактически занимаемся совершенно разной работой, но формально относимся к одному отделу. Интересно, какому умнику пришла в голову идея, что всех работающих исключительно на компьютере специалистов необходимо отнести в «IT». Архитекторы тоже много работают на компьютере, и тоже «рисуют картинки», но почему-то их не смешивают с дизайнерами. Зато программисты, пишущие свой код и аудирующие чужой, сливаются в едином цифровом экстазе. Блеск и нищета классификации. Впрочем, я рад, что год назад Катю посадили в мой кабинет. Здесь всегда тихо и спокойно. И из живых существ постоянно бывают лишь трое: я, Катя и разросшийся кактус, которому нравится тут меньше всех остальных, ведь он уже больше года никак не желает цвести.
Мы работаем вместе уже год, и почти 11 месяцев из этого года встречаемся, но тем не менее продолжаем жить отдельно. Она много говорит о себе, но, кажется, я всё равно почти не знаю. Начнём с того, что за всё время я ни разу не был у неё дома.
Конец ознакомительного фрагмента.