Ольга растерянно оглянулась вокруг. Перевела взгляд на входную дверь. Поняла, что ключа в замочной скважине нет. Куда бы Лина не отправилась с утра пораньше, она заперла Ольгу на ключ, отрезав тем самым всякую возможность покинуть комнату. Ольга почувствовала, как в ней закипает злость: «Да что себе позволяет эта девчонка? Эта непрошеная помощница»?! Но сидеть на груде развороченного белья, на кучке самоцветов, сжимая в руке пачку денег, было и вовсе глупо. Не ровен час вернется эта студенточка, и тогда-то уж точно придется давать ей какие-то объяснения.
Ольга сгребла камни, высыпала их обратно в пакет, туда же кое-как уложила новое белье и воткнула пачку денег. Положила пакет на полку, где он и был до начала поисков кофе, сверху, так же небрежно, запихала остальное белье. От этих, незначительных на первый взгляд, усилий, её лоб снова покрылся испариной, и закружилась голова.
Едва Ольга успела прилечь на диван и закрыть глаза, решив отдохнуть немного, как послышался скрип ключа и звук отворяемой двери.
– Ольга, вы спите? – Лина стояла у постели и внимательно смотрела на бывшую Смотрительницу.
– Уже давно проснулась, – Ольга открыла глаза, – но решила еще немного поваляться в постели.
Кофе хотелось до умопомрачения, и выяснить, куда подевались её запасы, нужно было немедленно:
– Лина, а где вы дели мой кофе?
Девушка смутилась:
– Я убрала в шкафчик для посуды. Вам сейчас кофе нельзя, лучше я чай приготовлю.
– Лина, я взрослая женщина, – начала злиться Ольга, – и позвольте мне самой решать, что мне можно и что нельзя! Принесите зерна и воду из кухни! – поняв, что подобный тон может обидеть девушку, которая ухаживала за нею в период болезни, Ольга добавила, – Пожалуйста.
Не заметить явного огорчения на лице соседки было не возможно:
– Я вас прошу, пожалуйста, не нужно кофе еще хотя бы сегодня! Нужно закрепить выздоровление и выпить чай с малиной и таблетки! – умоляла Лина.
– Хорошо, – вздохнула Ольга, – давайте таблетки. А от чая я, пожалуй, воздержусь. У меня от малины, которую вы не жалеете, уже изжога началась. Лучше я сока попью.
Лина радостно закивала головой, взяла со стола коробку с пилюлями и, полуотвернувшись, начала выщелкивать из стикеров таблетки себе в ладонь. Протянула Ольге медикаменты и стакан клубничного сока.
– Лина, принесите, пожалуйста, воды, – словно раздумывая, проговорила Ольга, – я вспомнила, что запивать таблетки соком не рекомендуется.
Девушка кивнула и выбежала из комнаты. Ольга немедленно зашвырнула все содержимое ладони под диван. Когда Лина появилась на пороге комнаты, сделала движение, словно отправляла пилюли в рот и протянула руку за стаканом.
Лина удовлетворенно кивнула:
– Вот и хорошо. Я сейчас вам бульончик принесу.
– Нет, спасибо, я сейчас выпью сок и на этом – достаточно. Что-то больше ничего не хочется, – Ольга допила остатки сока из стакана.
Она отчетливо помнила, что всякий раз после приема пилюль, после чая, да и после бульона тоже, её неудержимо клонило в сон, но сегодня подобного не было. Нарушать «заведенный порядок» ей отчего-то не хотелось, а потому, немного полежав, зевнув и сделав вид, что у неё слипаются глаза, Ольга пробормотала:
– Наверное, я еще не совсем здорова. Что-то снова спать хочется.
– А вы поспите, Ольга, поспите, – засуетилась Лина, – я здесь, с вами побуду. Позанимаюсь немного.
Ольга закрыла глаза и постаралась дышать как можно ровнее, имитируя поведение засыпающего человека.
Прошло более четверти часа, когда Ольга услышала, как её соседка мурлычет себе под нос самопридуманную песенку на непонятный мотив:
– Таблеточки-таблеточки, волшебные мои. Вы лучше всех, таблеточки, не то, что кофеи.
Ольга почувствовала, как её висков коснулись какие-то металлические предметы, холодящие кожу, как на голову опустилось некое подобие шапочки, словно сплетенной из таких же металлических проводов, и тут же послышался голос Лины:
– Вот и хорошо. Узнаем напоследок еще хоть что-то. Думаю, что завтра такой возможности уже не будет.
Ольга вскочила с дивана со скоростью, которой и сама от себя не ожидала:
– Такой возможности не будет уже сегодня! – крикнула Ольга, не в силах сдержать злость.
Она сорвала с головы странное сооружение, которое успела напялить на неё Лина, и отшвырнула в угол комнаты. Схватила девушку за плечи и с силой отбросила от себя. Лина, всхлипнув и ойкнув, пролетев через половину комнаты, шлёпнулась задом на пол.
Ольга, не торопясь, приближалась к девушке. Она не видела, как сузились и стали вертикальными зрачки её глаз. Как вытянулась и выгнулась шея. Как лицо по овалу от уха до середины лба покрылось серебристой драконьей чешуей. Как такой же чешуёй начали покрываться запястья рук.
Когда Ольга наконец-то подошла к Лине и наклонилась над нею, девушка, зажмурив глаза, завизжала:
– Простите! Простите меня! Я не хотела! Мне приказали!
Ольга встряхнула головой, словно приходя в себя и стараясь усмирить негодование:
– Успокойтесь Лина. Или как вас там зовут на самом деле. Успокойтесь и рассказывайте все по-порядку, – Ольга оглянулась, снова уткнулась взглядом в кофе-машину, – и скажите, ради Творца, куда вы подевали мой кофе?
Глава седьмая
Ольга небольшими глотками прихлёбывала собственноручно сваренный кофе и в упор смотрела на Лину, которая все так же продолжала вздрагивать, и испугано поглядывать на бывшую Смотрительницу. Ольга не заметила и не почувствовала своей метаморфозы, а потому страх девушки был ей непонятен. Она почти сразу же приняла облик обычного человека, но Лина отчетливо помнила и вертикальные зрачки и драконью чешую на руках и лице Ольги, и чем для неё лично закончится это перевоплощение, случись оно снова, девушка боялась даже подумать.
– Я слушаю вас, Лина, – Ольга отодвинула пустую чашку.
– Я даже не знаю с чего начать, – пролепетала Лина.
Ольга усмехнулась:
– Я думаю, что лучше всего начать с самого начала.
– С начала? – задумчиво протянула Лина, – боюсь, что мой рассказ получится долгим.
Ольга вспомнила слова Макса и повторила их в точности:
– А мы никуда не торопимся, Времени у нас предостаточно.
– Ну да, ну да, – пробормотала девушка и начала рассказывать:
– Хочу сразу извиниться перед вами за то, что обманула вас, – Ольга, услышав это, едва заметно усмехнулась, подумав: «Да ты врала мне на каждом слове»! – но Лина, словно не заметив этой усмешки, продолжила:
– Я ведь давно уже не студентка, хотя по возрасту вполне могла бы ею быть. А почему так получилось, что стало причиной, я вам сейчас объясню.
«Да начинай уже»! – Ольга начала сердиться. Лина, испугано взглянув на неё, заметила, как на висках женщины начала бугриться кожа, в страхе, что сейчас снова станет свидетелем очередной метаморфозы, зачастила, уставившись на свои руки, нервно перебирающие край скатерти:
– Примерно двадцать лет тому в некоторых семьях начали рождаться странные дети. Они, эти дети, были молчаливы и самодостаточны. Их не интересовали обычные забавы и игры, свойственные возрасту. Читать они научались едва ли не раньше, чем ходить и говорить. И чувствовали себя комфортно не в объятиях матерей, а в обществе себе подобных. Таких же необычных детей. Мамы и папы, по-началу радовавшиеся тому, что в их семье родился гениальный ребенок, вскоре забили тревогу. Дети были настолько отстраненными, так чурались обычных для их возраста тактильных контактов, что, на смену опасению того, что ребенка могли «подменить» в роддоме, пришел страх за психическое состояние малютки. Когда количество родителей, обратившихся за консультацией к детскому психиатру, перевалило за сотню, когда при внимательном прочтении анамнеза становилось понятно, что описывается состояние, чуть ли не одинаковое, врачи забили тревогу и обратились, как и положено, «в вышестоящие инстанции». Итогом этих обращений стало то, что детишками заинтересовались военные. Собственно, по-другому и быть не могло. Большие умы должны служить безопасности Родины, которую окружали со всех сторон проклятые империалисты, только и думающие о том, как бы поработить и завладеть.
По всей огромной стране выискивали детишек, у которых были замечены «отклонения» и, забрав их из семей, увозили в интернат, где так же собирали самых лучших педагогов, чтобы беспрепятственно да побыстрее развивать непонятные на тот момент способности.
До определенного возраста дети и учились и развивались практически одинаково. К двенадцати, а в некоторых случаях, и к десяти, годам, они успели освоить программу средней школы, и именно в то время, когда ребром вставал вопрос, куда же дальше направить этот огромный «ресурс», у подростков происходило разделение на две, четко обозначенные группы.
Учителя, воспитатели и кураторы от военных, усмехаясь и не мудрствуя лукаво, назвали своих подопечных «физиками и лириками». И если с «физиками» все было понятно, где и как им учиться дальше, на какой ниве искать применение своим знаниям и талантам – не вызывало ни вопросов ни сомнений, то «лирики» всех вгоняли в ступор.
Едва у ребенка начиналось половое созревание, как юный «лирик» и без того самодостаточный и самоуглубленный, уходил в себя все больше и больше. Не желая общаться даже с такими же, как он сам. Предпочитая одиночество и полное погружение в никому не известные раздумья. Конечно, никто не собирался пускать процесс на самотёк! В этих детишек были вбуханы огромные казённые деньги. Продолжали рождаться новые гении, которых снова изолировали от общества, а нужны ли они, вот эти «мыслители»? Как их обучать дальше? Как использовать? Этого никто не знал. А потому именно на первом поколении воспитанников интерната оттачивали своё мастерство психологи и психиатры, пытаясь понять, как работает мозг вот этого пацанёнка или вот этой девчушки. Какие мысли и идеи наглухо запечатаны в черепной коробке вчерашнего гениального ребенка? И если толку от этих «лириков» для безопасности страны – ноль, то, как распознать, кто есть кто, где «физик», а где «лирик», как можно раньше. Чтобы не тратить драгоценный денежный ресурс страны на никому не нужных «мыслителей».
Лина была в первом потоке воспитанников. Она оказалась «лириком». И именно им, первым, выпало сомнительное «счастье» стать подопытными кроликами. Психологи занимались с детьми и в группах и индивидуально. Психиатры испытывали на них новейшие психотропные и наркотические препараты. Но все было впустую. Разве что после особо ударной дозы какого-то наркотика, ребенок погружался в себя еще больше. Никаких негативных воздействий на организм, впрочем, тоже замечено не было. Если бы обычный человек давно стал либо «овощем», либо законченным наркоманом после подобных «экспериментов», то метаболизм этих детей был таким, что на утро «подопытный» чувствовал себя так, словно накануне проглотил безобидную аскорбинку.
Военные радостно потирали руки. Уже одно это было интересно и представляло ценность для дальнейших исследований. А потому бесконечная череда анализов и медикаментозных вмешательств продолжилась, не говоря о том, что детей все так же донимали сменяющие друг друга «мозгоправы».
Когда воспитанникам исполнилось по пятнадцать-шестнадцать лет, их «надсмотрщики» стали замечать, что дети как-то непонятно «паруются». Юноши и девушки могли часами сидеть рядом, прижавшись друг к другу, о чем-то тихо разговаривая, иногда, поглядывая на собеседника с непонятным блеском в глазах. Но это им, выросшим в закрытом периметре интерната, читающим только то, что было одобрено кураторами, не имеющим иных источников информации о том, что же такое с ними творится, состояние это было внове и незнакомо. У взрослых не осталось и тени сомнения в том, что пройдет еще немного времени и между подростками случится половая близость.
А вот это уже было интересно! Особенно, если в паре будет и «физик» и «лирик»! Каким станет потомство двух гениев? А что если «лирики» изначально были «задуманы», как половые партнеры для «физиков»? Нет! Мешать подобному эксперименту никто не станет! Ну а то, что подросткам всего по пятнадцать лет – так это не страшно. Это даже нормально. На Руси бабы издревле в тринадцать рожали и ничего, род людской не вымер.
Лина забеременела, когда ей едва исполнилось пятнадцать. К неудовольствию врачей, большинство беременностей у девочек заканчивались выкидышами на ранних сроках, а потому было принято решение наблюдать с особой тщательностью и попытаться сохранить хотя бы одну. Посмотреть, что из этой «затеи» получится и нужно ли в принципе поощрять эти отношения между подростками. За состоянием Лины наблюдали даже не ежедневно, а ежечасно, а потому протекала беременность нормально и без осложнений. А может, именно этому ребенку было суждено прийти в мир.
В положенный срок у неё начались схватки, и спустя три часа Лина впервые услышала крик своей новорожденной дочери.
Улыбающаяся медсестра поднесла молодой матери уже выкупанную и завернутую в одеяльце девочку. Тишину палаты разорвал крик Лины:
– Ведьма! Отдай мне моего ребенка, проклятая ведьма!
– Что вы так разволновались, мамочка? – медсестра попыталась успокоить девушку, но, видя, что её попытки не удаются, прошипела, глядя Лине в глаза, – закрой пасть, дурра, иначе сверну шею твоей девке прямо сейчас!
Но успокаивать роженицу было поздно. На её крик со всех концов лечебного отсека уже бежали врачи и те, кто ожидал рождения такого необычного ребенка.
Девочку передали молодой матери. Два санитара, по выправке которых было понятно из какого они ведомства, скрутили за спиной руки медсестры.
Пожилой военный, как и все, в белом халате поверх мундира, подошел к кровати Лины:
– Почему вы кричали? И как понимать ваши слова?
Прижимая к груди новорожденную дочь одной рукой, другой Лина указала на медсестру:
– Она ведьма!
– Да с чего вы взяли? – усмехался военный, – какие-то сказки вы нам рассказываете.
– Я вижу. И это не сказки. У неё аура черная, – Лина перевела взгляд на еще одного врача, – и вот она ведьма. Только аура у неё розовато-голубая. Отчего так – я не знаю.
Руки второго врача, на которого указала Лина, так же немедленно скрутили за спиной. Девушка не заметила, как в суматохе вызванной её откровениями из кабинета выскользнула еще одна врач и двое военных.
***
Время Лины было поровну разделено между уходом за дочерью и учёбой. Казалось, что она словно очнулась от летаргического сна, на который было похоже бодрствование последних лет. За год она одолела программу педагогического института, а за два последующих – закончила медицинский. Маленькая Аврора, а именно это имя дали девочке, была точной копией матери. Как внешне, так и по поведению. К трем годам девочка уже бегло читала, и всё её внимание поглощали герои книг.
Вскоре Авроре наскучила художественная литература, и девочку начали обучать школьные педагоги, удивляясь тому, что этот ребенок словно считывает информацию и знания прямо из их мозга, настолько легко, что называется, на лету, она впитывала новое.
А за Лину всерьез взялись военные. Беседами, больше похожими на допросы, начинался и заканчивался каждый её день. Вскоре, кураторы перестали скептически относиться к её видению людей и нелюдей. Когда одна из ведьм после нескольких допросов с пристрастием, была вынуждена признать свою сущность и рассказать о мире, из которого прибыла, о том, как осуществился переход, к словам Лины стали прислушиваться, и она получила разрешение на свободный выход в город, чтобы иметь возможность видеть и опознавать иномирцев. Искались и находились возможности использования сил и умений тех, кто по какой-то причине избрал для себя жизнь на Земле, в целях обороны страны. Если иномирец не хотел рассказывать о том, что ему доступно в отличие от людей, то на помощь приходила Лина, скрыть от которой было невозможно почти ничего. Почти ничего и почти никому.
***
Лина уже давно не только работала с военным ведомством, но и занималась с ребятишками, которых привозили в интернат каждый год. Она помнила, как тяжело ей давалась разлука с семьей, и старалась ободрить малышей, как могла. Дети, чувствуя в ней «свою», тянулись к молодой женщине и раскрепощались, раскрывались в её присутствии. Лина начала подумывать, чему же именно она хотела бы посвятить себя – медицине или педагогике, и пока не могла дать точного ответа.