Аристотель вновь стал серьезным, улыбка мигом исчезла с его губ, разом улетучилось праздное настроение. Сейчас он выглядел странным, каким-то подозрительным, что не могло не насторожить Сашу.
– Не знаю сколько они вкачали в тебя этой гадости, но должно быть достаточно – протянул он. – Тебе следует прийти в себя.
Саша задумался. Аристотель не ответил на прямо поставленный вопрос. Интересно знать, с чем это было связано. Возможно, Саша не должен был видеть, что там произошло? Так? Неудобынй вопрос поставил старика в тупик? Как бы то ни было, доверие сложно завоевать, но очень быстро потерять. Тут было над чем задуматься. Видя, что разговор не клеится, Аристотель поднялся и обратил внимание на чашу, наполненную маслинами, стоявшую на столе рядом с кроватью.
– Здесь была Роксана, Александр? – настороженно спросил он. – Вы говорили?
– Откуда я знаю? Мы зашли сюда вместе с тобой! – буркнул Саша, с трудом припоминая, что Роксаной зовут жену македонского царя.
Аристотель ничего не ответил, только внимательно смотрел на маслины.
– Если хочешь взять маслины, угощайся, – отмахнулся Саша, не понимая, куда клонит старик.
– Странно, что она не дождалась тебя.
Аристотель пожал плечами, взял чашу, оперся о стол, начал трапезу. Саша потупил взгляд. От вида маслин выворачивало наизнанку. На пиру было съедено столько, что теперь болел живот, а на неделю вперед ему было обеспечено несварение. Он вспомнил как поначалу отказывался есть, полагая, что пища на пиру может быть напичкана наркотой и горько улыбнулся.
– Ты говоришь о яде, о врагах. Кто они, что за яд? – тщательно подбирая слова продолжил Саша, сменяя тему разговора.
– Ты не понял, что тебя отравили? – как могло показаться искренне удивился Аристотель, ловко сплевывая косточку в чашу из которой ел. – Или до сих пор не веришь мне?
– Не знаю, – буркнул Саша. – Верю не верю, какая разница. Если что-то знаешь, выкладывай. Наверное, я бы не спрашивал, если что-то понимал.
– И не догадываешься, кто это сделал? Не понимаешь, что здесь происходит, какая идет игра? – продолжил задавать вопросы Аристотель. Вопросы не подразумевали ответов и только раздражали Сашу. Старик помолчал, съел еще несколько маслин. – Если это действительно так и ты ни о чем не подозреваешь, тем лучше. Я опасался, что ты начнешь рубить с плеча, но поспешность приведет к бунту, а это меньше всего нужно нам.
– Нам? – от возмущения Саша закашлялся.
Аристотель отставил чашу с маслинами и выпрямился.
– Нам! – с легкостью повторил он.
Они долго смотрели друг другу в глаза. На этот раз Саша не отвел взгляд.
– Кто эти люди, про которых ты говоришь, Аристотель?
Уголки губ мыслителя расплылись в улыбке
– Имеет ли это хоть какое-то значение, если ты все равно не поймешь о ком идет речь?
Саша замялся, чувствуя свое смущение. Ловко его уделал старик, ничего не скажешь. Действительно, назови Аристотель имена предателей и ничего не изменится. Саша не знал людей из собственного окружения. Другое дело какой смысл вкладывал в свои слова Аристотель? Не заигрывал ли старик с ним? Приходилось признать, что будь так, то и сам Саша прямо сейчас заигрывал со стариком.
– Скоро ты все узнаешь сам, – продолжил Аристотель, громко хлопнув в ладоши. – На утро назначен совет и тебе неплохо было бы выспаться, прежде чем солнце покажется на небосводе, – он было двинулся к дверям, но остановился, бросил взгляд на разбитую чашу в дальнем углу комнаты, ту самую в которой подали вино. – И еще, не груби с вином, оно сыграет дурную шутку… – Аристотель еще с минуту молча постоял у двери, затем отодвинул засов и вышел, махнув рукой на прощание.
Саша ничего не ответил. Когда дверь закрылась он услышал, как Аристотель обратился к одному из охранников.
– Пердикка! Не пускай никого! Ему необходимо прийти в себя! – сказал старик.
Саша усмехнулся. Аристотель мог промолчать. Сейчас не хотелось никого видеть, а первого пришедшего Саша, пожалуй, придушил бы собственными руками прежде, чем тот успеет заговорить. Он зевнул, широко открыв рот, наверное, впервые жизни не прикрывая зевок рукой. Плевать. Страшно хотелось спать, мышцы ломило от усталости. Вот только парадокс заключался в том, что сегодняшней ночью ему вряд ли удастся сомкнуть глаза и выспаться. Слишком отвратительными выглядели обстоятельства, в которых он был вынужден вариться. Он нехотя поднялся, уставился на чашу с недоеденными маслинами и в ярости перевернул стол. Предатели, яд, какой-то собственный путь Македонского… Ни о чем этом он не хотел даже слышать! Он, Саша не имел к этому никакого отношения и не собирался проживать чужую жизнь. Настроение сделалось еще паршивей от осознания, что чужая жизнь вдруг в один миг стала его жизнью. Теперь было не откреститься от судьбы человека, которого он никогда не видел и никогда не знал. Удивительно, но Саша даже не смотрел знаменитый фильм «Александр»… Отчего тогда странный выбор судьбы пал на него? Ответа не было. Он завалился на кровать, по щекам текли слезы. Обжигающие, соленые, но такие же чужие как весь этот мир.
Глава 2
***
Как и говорил Аристотель, военный совет собирался рано утром. Саша завтракал в своих покоях, когда в дверь постучали и сообщили, что полководцы ожидают своего повелителя в зале. Оставалось догадываться, как эти люди продрали глаза в такую рань, ведь еще ночью они были пьяны вдрызг, а многие вовсе не были в состоянии подняться со своих мест. Возможно, подобные попойки для греков не были редкостью и бывалым соратникам Александра Македонского зачастую приходилось проводить советы и встречи после пиров. На совете же предстояло принять арабских послов из Тхаджа, о прибытии которых стало известно еще вчера.
Настроение с прошедшей ночи стало немногим лучше. Саша заканчивал завтрак и с любопытством рассматривал мозаику. Великолепным рисунком в покоях Македонского был полностью украшен потолок. Если ночью, будучи выпивши и не в духе он не смог оценить всего великолепия покоев царя, то теперь спальня Александра Македонского, ставшая его спальней, заворожила Сашу до глубины души. Покои были заставлены предметами роскоши с особым изяществом и вкусом. Выделялись статуэтки древневосточных божков, вырезанные из слоновой кости, аккуратные миниатюрные фигурки тигров из черного камня. На стене у изголовья кровати висела карта мира громадных размеров, сшитая из составных кусков плотного пергамента. С любой точки в комнате без труда читались названия городов и рек на древнегреческом. В других местах стены украшали шкуры леопардов, к этим хищникам у царя была особая страсть. На столе стояло чучело орла, а в дальнем углу покоев в глаза бросалось висевшая на стене голова тигра, замершая в хищном оскале. Шкуру быка постелили возле окна. Дополняли убранство комнаты многочисленные предметы декора из золота, серебра и драгоценных камней, как подставки под винные кубки и дискосы.
Однако, безусловной изюминкой царских покоев была та самая мозаика, на которую все утро пялился Саша. В нижнем правом углу читалась корявая надпись, сделанная рукой автора: «Александр Великий в Персии». Художнику, создавшему произведение, выпала великолепная возможность отразить детали в мельчайших подробностях. Мозаика состояла из множества частей, величина каждого элемента была не меньше локтя в длину и ширину, по сути, представляя собой отдельную тщательно прорисованную картину. Войско Македонского штурмовало неизвестный персидский город-крепость, на поле боя развернулась ожесточенная схватка, где только случай определял счастливчика-победителя. В крепости персов, огражденный высокой стеной с башнями и целой кучей хорошо прорисованных защитников укрылся царь Дарий. Войску Македонского не удавалось взять укрепление и расправиться с царем, но судя по задумке художника в этот момент к сражению присоединялся воспаривший над полем боя Александр, который должен был переломить ход сражения. Художник постарался на славу, на лицах сражающихся замерли страх, ярость, гнев и все то, что только может испытать человек в бою. Лицо персидского владыки отражало ужас, когда как лицо Македонского светилось уверенностью, верой в победу, в себя и в собственное войско.
Саша наконец закончил с завтраком, отставил дискос на стол и вытер руки о недоеденный мякиш хлеба. Пора было выдвигаться на совет. Сегодняшним утром начиналось его первое знакомство с новым миром. Он был полон решимости разобраться во всем и понять с какой стороны начать распутывать клубок рухнувших на него проблем. Новые начинания следовало делать на совете. Там он сможет ближе познакомиться с людьми, поддерживающими его и именно там, он мог увидеть тех, кто выступит против. Тех, о ком говорил Аристотель, когда рассказывал о яде и предателях, если, конечно, старик не врал и не дезинформировал его.
Стоило быстрее освоиться в новом для себя мире. Ведь от того насколько быстро он сможет понять ожидания окружающих зависело многое. В первую очередь, он ответит для себя, что сумеет дать этим людям, а что нет. Шаг, который ни в коем случае не стоит обесценивать. Если Саша хотел вернуться в свое тело как можно скорее, следовало обнаружить причину, по которой он оказался в теле чужом. Что если вправду было незаконченное дело у Македонского и Саше требовалось довести начатое царем до конца. Мысли не давали покоя. Чтобы сбросить с себя их груз, Саша поднялся с кровати и вышел из покоев. На пороге ожидали охранники, бывшие настоящими телохранителями царя. Эти люди, которых насчитывалось семь человек ни на шаг не отходили от дверей царских покоев, дублируя дворцовый караул. Командовал ими Пердикка, уже знакомый Саше прежде. Зная, что от этих людей не избавиться и с их присутствием придется мириться, он в знак приветствия кивнул им. Вместе с телохранителями чуть поодаль от дверей стоял Аристотель. Пердикка наотрез отказался пускать старика в покои к царю, и он терпеливо дожидался своего часа в коридоре, а при виде Саши улыбнулся, помахал рукой.
– Мой повелитель! Дай пройти, Лисимах.
Старик попытался протиснуться мимо одного из телохранителей, но здоровый детина с неровным ирокезом на голове, рельефной мускулатурой, гладковыбритый, перегородил Аристотелю дорогу.
– Тебе стоило бы научить фессалийца манерам! – всплеснул руками старик, обращаясь к начальнику царской охраны, но тот только улыбнулся.
Саша уверенно положил руку на плечо телохранителя, перегородившего дорогу старику.
– Пропусти, – попросил он.
Охранник тут же повиновался и отошел. Наблюдать как здоровый детина с ирокезом повинуется каждому сказанному ему слову будто марионетка было непривычно. Саша почувствовал неприятный осадок внутри. Интересно насколько далеко можно было зайти в распоряжениях?
Аристотель, прихрамывая, подошел ближе. Как бы не хорохорился старик, но после того, как он вчера протащил Сашу на своем горбу к покоям у Аристотеля разболелась нога. Он обнял Сашу, искренне улыбнулся.
– Как спалось?
– Мы кажется идем на совет? – ответил Саша, не горя желанием завязывать ненужный диалог.
– Выглядишь паршиво, хочу сказать, – хмыкнул Аристотель.
– Не твое дело как я выгляжу, проведи меня к полководцам! – огрызнулся Саша, которого жизнерадостность старика быстро вывела из себя. – Ты, кстати выглядишь не лучше.
Аристотель коротко кивнул, в один миг лицо его сделалось серьезным, кислым, будто бы он съел целый лимон за раз.
– Если серьезно, ты подумал над тем, что я говорил вчера? – поинтересовался он.
– Ты говорил много, над чем я должен был думать?
– Я говорю про твой путь, – шепотом сказал старик, оглядываясь на телохранителей.
Саша ничего не ответил. Они шли по широкому коридору к залу, где обычно проводил свои совещания Александр. Саша смутно припоминал дорогу, вчера они уже шли здесь после затянувшегося пира.
– Для начала, я поговорю с полководцами и приму арабов, – наконец сообщил Саша. – Потом поговорим об остальном, если у тебя останутся вопросы.
– Что ж, – брови старика сделались домиком. – Решение имеет право быть, я бы даже назвал его взвешенным.
Они шли дальше по коридору. Саша был взят в плотное кольцо телохранителями, но все же ухищрялся рассматривать убранство места, в котором он оказался. Аристотель в своих речах не раз называл здание дворцом, теперь появилась возможность убедиться, что это действительно так. Коридоры наверху и близко не имели ничего общего с подземными ходами, где царила сырость, на стенах проглядывался мох, а в большинстве случаев не было освещения. Над землей все отличалось убранством и изысканностью. Никто не жалел денег на яркое освещение, а среди коридоров дворца в местах до куда не доходили прямые солнечные лучи было светлее чем днем на улице. Повсюду стояли статуи из кости, камня и металлов, в основном позолоченные. Статуи изображали сказочных животных и людей, застывших по задумке скульптора в самых разнообразных позах. Саша обратил внимание, что на головах статуй одеты венки из свежих роз. На людях, запечатленных на статуях, практически не было одежды. Одновременно встречались поделки из дерева, в основном резьба, но такой красоты, что мимо них нельзя было провести взгляд. Голый камень стен украшался драгоценными камнями, где-то фресками, картинами, свитками с различными надписями. Македонский не жалел никаких сил и средств, чтобы украсить дворец и сделал из него произведение искусства. Саша в отличии от телохранителей и тем более Аристотеля то и дело оглядывался, рассматривал красивые фигурки и необычные камни. Остальным подобный уклад казался настолько обыденным, что глаз их был замыленным, а все вокруг примелькалось.
Через несколько минут они подошли к залу, где был назначен военный совет. Пердикка открыл дверь, первым зашел внутрь, не пуская Сашу, который поймал на себе выразительный взгляд Аристотеля, прежде чем зашел в зал сам. Как ни крути, но в одном Аристотель был прав на все сто. Если Александр Македонский окружил себя столь внушительной личной охраной, не отступавшей от него ни на шаг и следовавшей за царем по пятам, куда бы он ни двинулся, чтобы не задумал, резонно было предположить, что царю было чего опасаться, а значит у него было много врагов. В таком случае не удивительно, что среди ближайших сторонников Александра могли оказаться люди двуличные, готовые предать.
С этими мыслями Саша вошел в просторный зал, где должен был пройти утренний военный совет. Посредине зала стоял стол, к удивлению его накрытый так, будто вместо собрания в зале намечался очередной пир. За столом сидели полководцы, многих из них Саша припоминал по вчерашней пирушке и сейчас с трудом, но все же узнавал своих соратников в лицо, но увы толком не припоминал их имен. Полководцы при виде Саши поспешно вставали со своих мест, почтительно кланялись. Двое телохранителей остановились у дверей, ведущих в зал. Лисимах и Пердикка последовали к столу и замерли у места, предназначенного для Македонского. Саша с удивлением заметил, что как минимум двое из его соратников все еще пьяны и не отошли от ночной попойки. Впрочем, удивляться тут было нечему. По-хорошему совет следовало отменить или перенести на гораздо более позднее время. Наверное, будь здесь настоящий Александр Великий, он поступил бы именно так, однако Саша, которому не терпелось познакомиться с соратниками ближе, решил начинать совет во чтобы то ни стало, прямо сейчас.
Он осторожно присел за скамью, показал, что военачальники могут усаживаться. Те сразу расселись по своим местам, как ни в чем не бывало вернулись к прерванной трапезе. Саша с минуту сидел молча, собирался с мыслями. Предстояло понять с какого конца начать разговор. Наконец, он прокашлялся и сложил руки на стол.
– Начнем совет? – предложил он.
– О чем будем говорить, Александр! – спросил один из полководцев, уплетающий за обе щеки большой кусок хорошо прожаренного мяса.
Кассандр… Саша с трудом припомнил его имя, вчера они общались с ним на пиру. Кассандр на вид был совсем молодым человеком, не больше двадцати пяти лет. Возможно, моложавости ему придавала выбритое начисто лицо, на котором еще не было ни одной морщины. Впрочем, глядя на огромные бицепсы офицера и многочисленные шрамы, у Саши не поворачивался язык назвать его пацаном. Кассандр с удовольствием ел виноград и ожидал, когда получит ответ на свой вопрос. Саша взглянул на Аристотеля, который не отставал от остальных и давно приступил к трапезе. Старик поймал взгляд Саши.