В свою очередь, в компетенцию центра, фактическое исполнение роли которого брал на себя центральный дом представителей Земного Объединенного Полиса – мраморные величия своей архитектуры он расположил в столице Осевого Полиса, Бордо, – входили вопросы макрогосударственного характера: денежно-кредитная и налогово-фискальная политики, а также управление внутренними делами и внепланетарная деятельность. В одной из ветвей власти этого высшего демократического, как считали его основатели, всеобъемлющего органа были представлены исполнительные департаменты – к одному из таких и относилась комиссия по трансконтинентальной нейробезопасности.
– Давненько важные джентльмены в лоснящихся спесью костюмах от Митччи не интересовались успехами выпускников частного академического мира, – каждый раз, когда при Крео мелькал намек на чиновническую активность, на него находила отборная скука. – Каждый триместр публикуются аудиторские заключения в отношении активности Аполло – ткни их в работу наших не менее надоедливых псевдоколлег-контролеров, и пусть уймутся.
– Думаю, делегация прибудет не в справочно-ознакомительных целях, отнюдь – экспертно-консультационных, – владелец многоядерного роя мух устал от вида процессорной и обратился к Крео. – Полагаю, они хотят пообщаться с Аполло-2, причем за хорошую денежку.
– Ты же пару часов назад со спокойствием, преисполненный девчачьей невинности, утверждал, что наше дело – благотворительное. И что же сейчас я вижу: вся тушь потекла, а коленки избиты в кровь?
– А тебе, парень, за оставшиеся сутки принудительно выпишу билет на посещение Релакс. Двухчасовая терапия пойдет на пользу твоему непомерному остроумию. Более того, общение с девушкой-массажисткой, хоть и лайткиборгом, отрезвит память о манерах общения с дамами.
– Ага, конечно, будет тебе, – с не меньшей апатией к занудству шефа Спри развернулся к мониторам.
– Так что твои слова о джентльменах не совсем верны – леди тоже пожалуют в нашу обитель.
Молчание Крео было, без подозрений, поддельным – Бэжамин Дэн легко покачал головой и вновь повернулся к пленительным горловинам нейронного жерла, скрываемого тысячью серверов:
– Проведи несколько спиидтестов Малыша. Разогрей, так сказать, мозг нашего умника – завтра он должен быть как вороной жеребец перед стипль-чез.
– Он всегда бдит, – в компактных человеческих зрачках оператора мерцали вмещающиеся одним предложением сводки о событиях глобальной величины. – Даже когда мир рухнет, он продолжит бдеть.
– Без вот этой мрачной чепухи, пожалуйста, завтра при людях, ага? – командир покидал казармы.
Крео Спри в самый последний момент кинул ему в спину:
– Имя у нее есть? Ну у той, что не относится к категории джентльменов.
– Вместо того, чтобы изучать ее виртуальный профиль, ты познакомишься с ней воочию.
Магнитный замок исполнил в очередной раз простецкое предназначение, а Крео вернулся к изучению парадоксального учащения случаев с 26-17Д. Награждение дипломом молодого человека на пьедестале личностного академического свершения обернулось для выпускника электродным линчеванием на эшафоте. На самом деле, Крео знал, что случай был не четырнадцатым по счету: департамент ПКДА самостоятельно рапортовал о пятидесяти летальных исходов при поразительно идентичных обстоятельствах. Делу не был дан ход, расследование остановилось на заключении о промышленной неисправности нейроагрегата, а суд натренированным движением молотка постановил выплатить компенсацию семье жертвы и внести незначительные корректировки в технологический процесс робофактуры. Как было видно, принятые меры не увенчались успехом.
– Выведи, пожалуйста, все кросс-упоминания о фразе «Отправной Лес, стоящий между конусом и Вейдом», – дал голосовую команду компьютеру Крео.
***
Оператор размеренно вышагивал по стеклянному полу коридора, зачарованными глазами он ухватился за игру водяных переливов внутреннего контура системы охлаждения. Человека будто бы нес миниатюрный гребень воображаемой волны, однако все поэтически возвышенные абстракции в мгновение лопнули мыльным пузырем, как только Крео почувствовал слабый сквозняк: кто-то, помимо него, пожаловал в процессорную. Спри успел сказать окружающему пространству: «подожди».
– Здравствуй, повелитель цикад, – юноша поджарой комплекции приближался к замечтавшемуся страннику, он с ловкостью пантеры подпрыгнул и, ухватившись за одну из труб внешнего контура, разгоняющего этиленгликоль по стальным жилам помещения, повис на ней без какого-либо зазрения совести. – Да-да, знаю, сейчас будешь занудствовать. Скажешь, что там не цикады, а мухи… так ведь, да, ты меня когда-то назвал?
С физиономии Крео впервые за неделю сошло подобие улыбки. Он продолжил свои томные блуждания к увешанной миллионами квантовых светодиодов стене, за ней скрывался хладоцентр.
– Кстати, откуда это, ты так и не сказал, – мальчишка оценивающе взглянул на потолок, и понял, что от элементов спортивной гимнастики свою необузданную энергию инфантильности лучше бы оградить. – Кажется, какая-то книга, нет?
Крео, не дойдя до стены, обернулся:
– Да, кажется, какая-то книга.
– О чем она?
Вырванный из сотворенной грезами фантазии, Спри с наставнической гордостью все не мог нарадоваться живости юноши: это чувство для мужчины было освящено благородной братской обязанностью. Что-то внезапно дало трещину в сердце странника – за какую-то пару секунд одобрительная улыбка была ретуширована сочувствием едва дрожащих уголков губ.
– На самом деле, очень странное ощущение, когда я думаю о ней, – задумался Крео, прислонившись к стойке близ акробата. – Я не помню ее среди накопленной в моем облаке литературы, не говоря уже о бумажных носителях. Как будто рассказ явился ко мне во сне.
– Как выделенный контакт с родственником в анабиозе, – еще раз качнулся на перекладине оживленный кабриоль и спрыгнул. – Словно сквозь мягко небесную пелену необъяснимых чар.
– Словно сквозь мягко небесную пелену необъяснимых чар, Кюс.
– Единственное, что я не люблю, и ты это как один из самых близких друзей, непременно, знаешь, – юноша презрительно посмотрел на трубу, с осуждающим приговором цыкнув на собственное обезьянничество, как будто бы, по его мнению, только полоумный станет размахивать ногами среди дорогого оборудования, – так этого нелепого Кюса.
– Прости, Кью. Ты с тренировки?
– Стал бы я тогда, как весенний кот перед полем кошек, вытворять пируэты на этой арматуре? Скажи, а сколько секстиллионов операций в секунду он запараллеливает? Вроде как он может дифференцировать функцию динамики приливного импульса падающей сингулярности с детерминацией всех площадей искривленных объектов, угодивших в новорожденную черную дыру… при условии, что масса звезды не меньше тридцати пяти солнечных, конечно же.
– Ты и сам это прекрасно знаешь. – От прежней горестной дрожи губ не осталось и следа: Крео не смог воспрепятствовать улыбчивому восторгу, заполонившему его лицо.
– Да-да, около двухсот.
Крео дал своему наставническому удовольствию завершающий вздох и вновь обратился к настенной панели:
– Отец заходил, рассказывал о твоем академическом упрямстве. Говорит, что тебе надоели лабораторные симуляции НИОКРов, сказал, что ты настроен категорично против получения второго профессионально научного. Это так?
– Да будет им всем, старик. – Выпустив воздух негодования, будто рыба-шар, Кюс зашагал в сторону стеклянных ставней выхода. – Что они там эти университетские шишки считают за профессиональное, ну? Два месяца к ряду провели шесть виртуально-разведочных и пять виртуально-монтажных вылазок в фотосферу солнца с заданием взорвать нейтронный излучатель для того, чтобы светило не затухло. Ну что за чушь? Мало того, что мы занимаемся вещами настоль неактуальными даже для поколения через миллиард лет, так еще и университетский нейроинтерфейс был настолько неотзывчив, что секс с одногруппницей в спроецированном шаттле ощущался реслингом в прорезиненных костюмах.
– Голова просто светится от тех знаний, которые в ней заложены, а тебе вдруг все надоело, – с парадоксальным пониманием констатировал Спри. – Отец все интересовался, как у вас складываются отношения с Бэккой, а ты – кремень кремнем, игнорируешь его.
– Ух, Крео, все эти девчонки жутко утомляют, когда твои фибры любовной предрасположенности перенасытятся женским вниманием. Тогда искрящийся страстью триумф романтизма перевоплощается в занозу, саднящую чувство личностной непоколебимости. – Зазнавшийся Казанова закрыл глаза, вытянул руки в сторону и, слегка переставляя ноги, стал кружиться по залу. – Знаешь, я прям чувствую, как неразличимые человеческим глазом крупинки пыли оседают на ладонях, словно я – свидетель последнего проявления в цифровом властвовании природного естества. Стою под дождем из капель памяти о людях, памяти о том, что они когда-то были от той самой живой природы.
Мысль о неотложности вопроса регулировки системы кондиционирования, который Крео Спри переносил уже добрый десяток дней, была стиснута с периферии заботы громогласностью смыслов слов отважного атлета о сожалении по утрате людьми своей человечности. Но чем же была человечность для самого Крео? В каком сгустке правил, общепринятых идей, социальных привычек заключалась универсальная для индивидуума людского рода умозрительность считать себя живым?
– Я решил подготовиться к соревнованиям в Ута-Лампу: сегодня начинаются отборочные показы на сборную от союзных агломераций, – мальчишка остановил вращение своего тела, как спутник прекращает движение вокруг собственной оси. – Это место, Спри, почему-то постоянно тянет меня, а я невинностью ягненка нахожу в нем успокоение. Увидимся, друг. Надеюсь, ты будешь болеть за меня во время обычного завтрака, повседневной рабочей рутины, вечернего умиротворения и ночного дрема. А когда я выиграю земное первенство – а ты будешь сидеть на трибуне среди ликующей толпы, все так же неустанно переживая за мои успехи – я снизойду и, только последний зритель покинет арену, подойду к тебе, хвастаясь полученным трофеем, и разрешу перестать за меня болеть, потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями.
Крео провожал Кью сдобренными теплотой ликования мальчишки глазами:
– Иначе и быть не может, Кью.
Ставни в процессорную беззвучно сомкнулись, скрыв за своим стеклянным флером воодушевленного спортсмена; вскоре магнитный замок двери операторской щелкнул. В серверной воцарился тихий гул турбинной аппаратуры – это расслабленно дышали кондиционеры. Властвующее упоительное дуновение вчистую заглушало механизированную перекличку вычислительный бездонности. Цикады застрекотали, вслушался в едва уловимый писк техники Спри – и это точно были не мухи.
Убедившись, что Крео Спри – единственный смертный, присутствующий в зале, бессмертное существо явилось в квантовой плоти – стена, испещренная миллионами полупроводников, ожила миллиардами красок. Раскаты волн, бьющиеся о толщу воды, реки магм, сталкивающиеся друг с другом, водопады звездного ветра, сливающиеся в планетарную туманность, и многие другие стихийные явления находили свое самое прекраснейшее почти потустороннее отображение.
– У молодой черной дыры не может быть падающей сингулярности, только у звезды, прожившей миллион световых лет, – неизвестный голос, окутавший паутиной каждый метр процессорной, явно адресовал свои замечания ушедшему искателю места в жизни. – Когда-то такую удивительную силу называли в честь трех великих ученых. Добрый вечер, Крео Спри.
Одинокий странник стоял лицом к бушующим десятками инсталляций в секунду квантам: в каждом природном явлении четко вырисовывались черты спокойного человеческого лица, лица мира, от глубины которого могла взорваться Вселенная.
***
Мягкое тусклое освещение заполоняло просторный актовый зал. От такого томительно приятного распределения яркости казалось, что под потолком сгущались беспросветные воронки туч. Гек Клем сидел на одном из двухсот роскошных кресел, расставленных специально для приглашенного академического бомонда. Срединный ряд, на котором расположился молодой – но всем своим видом статный – член научного сообщества, наполовину опустел, лишь аккуратно прикрывающие сиденья заполненные брошюры могли сказать о том, что раннее место было занято. Когда это последний раз в информационно-научных целях использовали бумагу, задавался вопросом Гек, искоса пуская равнодушный взгляд на неконгруэнтный текущему веку ближайший прямоугольник целлюлозы. Схожая по природе озадаченность циркулировала в голове молодого человека в ходе сего мероприятия: один резидент университета с пламенной речью об избитом уголке науки заменял такого же напыщенного собственной значимостью франта – и так выстраивалась чехарда утомительного краснобайства. Все разглагольствования ораторов исходили из опалых текстов, лежавших на кафедре, без каких-либо попыток предметно коснуться профильной тематики и, тем более, с абсолютной апатией к тяге настоящего первооткрывателя ощутить торжество события, убрав глаза с дисплея и попробовав найти собеседника в аудитории коллег, а не в жидкокристаллической подсказке.
– О здравствуй, Клем, – на секунду кто-то из идущих в сторону выхода слушателей вырвал Гека из оков размышлений. Молодой человек обернулся в след отдалявшемуся приятелю, но тут же принял прежнюю позу.
Федерация университетов, считал Гек, хороша только как площадка для индивидуального знакомства с профессионалами в целях последующего обсуждения частного вопроса науки вне конференционной сессии. Благо такой медиаторный орган работал во славу, однако что касалось обще стратегического планирования самой организации, то, кроме как беспорядочного метания членов совета Федерации от одной абстрактной задачи к другой, назвать его нельзя было. Это и была самая прискорбная сторона осевого академического плода, вмещавшего в себе радиальные ответвления всех высших научных учреждений северо-западной всегломерации. Однако сердцевина проблемы застаивания общеполисного научного целеполагания, продолжал дискутировать сам с собой Гек, не заботила первых лиц светоча технического прогресса, светоча, постепенно теряющего толщину пламени под напором дуновения беспринципного и надменного руководства. Скверная намерением саранча посмела по-сибаритски распластаться в пчелином улье, житнице ума, творчества и рукоделия, прижав своей мерзкой тушей бедных пчелок-мастериц. Мало, кого это волновало – так же, как и жизнь несущегося в тот час по безучастным переулкам Нового Дэ’Вона мужчины, который вновь снес встретившуюся с его ногой безымянную уличную преграду.
Бегущий от невидимой расправы человек остановился на фудмаркетном перепутье и спешно стал смотреть по сторонам в поисках дальнейшего пути побега. Его встревоженное поведение привлекло внимание одного из торговцев дальневосходной внешности, выключавшего голографическое меню на пластмассовом прилавке. День купеческой активности закончился: пожилой дальневосходец был одним из последних, закрывавших торговую точку после успешной дневной рыночной суматохи:
– Сэр, вы, точно, марафон решили пробежать. Но, скажу я Вам, не совсем подходящее для этого место Вы выбрали. Вот за километров, эдак, 20 отсюдова, будет…
– Где ближайший департамент полицейского контроля? – с тяжелой отдышкой странствующего по пустыне верблюда неразборчиво спросил беглец.
– Вам через центральный выход этого депо-галереи, – не успел было показать рукой в нужное место говорливый дедок, как мужчина рванул сквозь закрытые фудкортные площади. Накопившийся на тентах дождь крупными каплями падал на макинтош беглеца.
Свернув за очередной угол и оказавшись на узком проулке, мужчина, едва сдерживая веки от сумасбродного моргания – осадки осложняли видимость, – прищурился так сильно, что почти не оставил и щели для глаз. В чреватой неподдельным страхом мгле другого конца проулка беглецу явился образуемый бьющимися каплями дождя силуэт – настоящая угроза прорывалось сквозь темень навстречу мужчине.