Николас пощупал свой лоб в недоумении и смущённо потёр его рукой.
Ночью Тоду не спалось. В голову лезли не то, чтобы глупости, но полная белиберда, которая случилась в его жизни не давала ему спокойно уснуть. Он всё думал и думал над происходящим и мог осознать, как сейчас могу быть тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый год и каким образом он в нём оказался?
«Мало того что я не в своём теле, у меня нет денег и я не знаю, где их заработать, так я ещё и с мужиком в одной кровати сплю!» – эти мысли изводили его практически до утра. Отчего на нервной почве у него начался зуд, он чесал ноги, руки, живот и дошёл до груди, но сколько бы он ни чесал, зуд на теле не прекращался.
Странное шкварчание разбудило Тода. «Что за чёрт?!» – первая мысль в его голове.
Он поднялся с постели и направился на звук. Подходя к кухне, он увидел Николаса, который неспешно жарил яичницу. На плече у него висело вафельное полотенце, а в руках он держал любимую лопатку Тода.
– Доброе утро – сказал Николас увидев в дверном проёме кухни Тода.
– Утро добрым не бывает, запомни это. – буркнул Тод и вырвал из рук Николаса лопатку – Кто тебе позволил рыться в ящиках? Я тебе разрешал? Бррр… Разрешала?
Николас улыбнулся, будто не замечая бестактности Тода по отношению к себе.
– Софа, утро нужно встречать с улыбкой. Я вот яичницу приготовил. Подумал, что утром вы будете голодны.
– Не нужно обо мне думать. Я человек взрослый. Мне три яйца!
– Софа! У вас прекрасный аппетит! – воскликнул Николас радостно.
Тод, смотрел, как Николас опять открыл шкафчик, взял тарелки, прихватки, приборы, на стол поставил соль и это было всё так по-свойски, как будто он находится у себя дома, что у Тода, глядя на это всё, заходили желваки.
– А я смотрю, ты обжился у меня в квартире. Как будто этот дом твой родной!
– Ну, Софа, как бы я тогда приготовил? – удивился Николас и поправил свои очки, что сползли на кончик носа. – Я ведь не мог вас разбудить, чтобы спросить разрешения.
– А ты хитрый! – Тод засунул себе в рот как можно больше яичницы. – Ты жук видимо. Но я тоже не промах.
Николас улыбнулся, глядя на Тода и присел напротив.
– Какие у вас сегодня планы на день, Софа?
– А ты что на свидание меня пригласить вздумал?
– Это деловая встреча, я вчера вам рассказывал о ней. Не составит ли вам труда составить мне компанию?
– И что мне там делать? Сидеть безмозглой дурой и хлопать ресницами, где на фоне всех собравшихся все будут умными, а я дураком? Бррр… Дурочкой!
– Нужно только подписать бумаги. А после мы сходим с вами в парк. Хотите?
– Не хочу! – буркнул Тод и стал жевать интенсивнее.
– Ну что ж, тогда может мы просто пойдём в парк, после моей встречи? Или вы не любите парки?
Тод, отодвинул пустую тарелку от себя и рухнув на спинку стула, сказал:
– Ты что ко мне привязался?!
Николас в это мгновение впервые показал, что ему стало обидно и молча встал из-за стола.
– То-то же, а то, как банный лист. Встреча, парк, утро доброе, взял мою лопатку, моё полотенце. Ему кров дали, на улице не остался, накормили, а он ещё с допросами лезет. Поговорить что ли не с кем?! – Тод бурчал. – Прицепился ко мне. Ко мне цепляться не нужно. Вот сегодня съедешь, я рад буду, а то терпи тебя в своём же доме. На тебя посмотришь ты и в ванну мою залезешь, помыться решишь!
Послышался звук хлопка двери.
На секундочку Тоду стало стыдно, но потом он вспомнил что является мужчиной-камнем и чувство вины куда-то бесследно пропало.
Он одел халат, тапочки и спустился на первый этаж подъезда.
– Здравствуйте, Софочка! – послышался сзади пожилой голос.
Тод, обернулся и увидел ту самую соседку, с которой ехал в лифте.
– Здравствуйте.
– Софа, у вас появился молодой человек? Вы меня, конечно, простите, старую, бестолковую женщину, но моё человеческое любопытство преобладает надо мной. Я увидела, как из вашей квартиры вышел молодой мужчина. Наружно он показался мне очень приличным. Скажите, пожалуйста, это наш новый сосед?
– Нет. – буркнул Тод и вытащил из почтового ящика стопку газет, писем, счетов и рекламных листовок.
– Софочка, в наше время найти приличного мужчину, это порой непосильная задача, для молодой женщины. А вы красивая, статная, фигуристая, очень привлекательная, одним словом. Быть может, вам сто́ит обратить на этого молодого мужчину более пристальное внимание?
– Ага. – буркнул Тод пересматривая почту.
– Софа, вы не подумайте, я ни в коем разе не вмешиваюсь в вашу жизнь, но ведь молодые, порядочные, хорошие люди на дороге не валяются.
– Вы его видели? – Тод оторвался от прессы. – Он же ботаник. Ну кто с ним будет?
Пожилая женщина несколько опешила от подобного ответа, но в прежней интонации ответила:
– Софа, мужчину всегда можно одеть, обуть, причесать, как вам нравится.
– А он мне не нравится!
– Софочка, это веление сердца конечно же, но с высоты прожитых лет, я советовала бы вам присмотреться. Хороший мужчина…
– Да, да, да – перебил её Тод – На дороге не валяются.
– Совершенно верно! Софочка, я впервые вижу выходящего от вас мужчину, поэтому я позволила себе обратиться к вам. Вы уж меня простите. Любопытство и исключительное желание добра вам, сделало меня бестактной в этой ситуации.
– Я вас прощаю. – Тод похлопал по-свойски старушку по плечу и отправился домой.
«Такое чувство, что эта женщина, в чём теле я оказался, девственница какая-то, совершенно неинтересная мужчинам. Хотя почему это? Грудь на месте, фигура ничего так. – он стал рассматривать себя вертясь перед зеркалом в лифте – Я бы вот её мог…», – двери лифта отварились и перед Тодом оказался мужчина, с больши́м, массивным животом, высотой под два метра.
– Вы на первый? – спросил мужчина низким басом.
– Я с первого. Еду наверх.
– Ну, – призадумался мужчина и начал заходить в лифт – Я с вами прокачусь.
Он вошёл в лифт и буквально прижал Тода к стене лифта, своим большим животом.
«Меня сейчас вырвет. – подумал Тод – Куда ты залез с таким пузом?! Раздавишь даму! Лишь бы не упали от перегрузки лифта. Пешком тебе ходить нужно. Худеть!»
– Мне нужно выйти. – сказал Тод, когда лифт остановился на его этаже.
Мужчина вышел из лифта и пропустив Тода.
– Благодарю! – сказал Тод, поправляя съехавший на бок халат.
– Вы хорошо выглядите. – сказал незнакомец и улыбнулся, откровенно просверливая Тода своими жадными глазами.
– Не в твою честь.
Что ему ответил попутчик, Тод уже не слышал, а предпочел скорее зайти домой, буквально проскользнув за дверь своей квартиры. Закрыв дверь, он сорвал с себя халат и стал искать одежду. «Странное чувство – подумал он – если б я так сделал раньше, я бы порвал его, а сейчас я чувствую себя слабее вялой верёвке. Как женщины живут-то так? Какая-то беспомощная жизнь получается, без физической силы и постоянный страх, на осознании того, что практически любой человек, противоположенного пола сильнее, чем она».
Фыркая от представленного выбора одежды он то и дело морщил нос. Ничего симпатичного или даже привлекательного найти не удавалось: одежда была вся не модной, в катышках, а на белых вещах были видны старые, жёлтые пятна, которые появляются обычно оттого, когда вещь долго висит без носки, и вся одежда была сшита из дешёвой синтетики. Если не отвратительных цветов, их состояния, то просто ужасающих фантазию Тода моделей.
Он нашёл какие-то штаны, устаревший клёш, ещё во времена, когда его бабушка была молодой и какую-то рубашку, без рукавов. Вся сложность выбора была в том, что эта одежда должна была уживаться с домашними тапочками, ведь на каблуках он ходить не мог. Даже при огромном желании, он не мог на них не то, что ходить, а просто стоять.
Раздался звонок в дверь. За порогом стоял Николас с букетом цветов.
– Ты что с ума сошёл?
– Это вам, София – Николас протянул букет двухцветных роз, бело-розового цвета.
– Ты с ума сошёл что ли? Ты что задумал? – фыркнул Тод и пошёл на кухню.
За его спиной раздался голос Николоса:
– Я… я… – его голос дрожал – Я просто хотел сделать вам приятное, Софа. Ни на что не рассчитывая, честное слово.
Николас прошёл на кухню и положив цветы на кухонный стол, присел напротив Тода.
– Вы меня простите, пожалуйста, я не хотел вас разочаровать или чтобы вы поняли меня превратно. Просто я подумал, что женщины было бы приятно получить цветы. Нет-нет, не как какой-то обязывающий её к чему-либо намёк, а именно, безвозмездный подарок от всей моей души. Потому что я, Софа, очень хорошо к вам отношусь.
Тод, придвинулся к Николасу, сидящему, напротив, и начал стучать ему кулаком по голове:
– Здесь у тебя хоть что-то есть? Тебя женщина ни во что не ставит, а ты с букетиком к ней бежишь. Об тебя вытирают ноги, а ты говоришь о хорошем отношении к ней. Отчего женщина заслужила такое отношение к себе? Вот за что ты меня уважаешь? Почему готов есть любое грубое слово и отношение к себе, когда тебя ни во что не ставят? Когда показывают тебе, что ты ноль, а?
– Меня так мама учила. – Николас потупил взгляд – Нет. Она не учила меня унижаться. Просто я не вижу, видимо, в этом унижения. Ну знаете, когда я почувствую себя униженным, я поменяю, наверное, своё отношения, но от вас я такого не вижу. Кто-то, наверное, так бы и воспринял, но не я. Мама всегда говорила, что женщину нужно уважать. Женщина может капризничать и быть не в настроении. Что внимание и расположении женщины нужно заслужить, хорошим к ней отношением, заботой и вниманием. Я просто заслуживаю своими поступками вашего расположения, Софа. Разве я неправильно делаю?
Тод, смотрел на этого странного, на его взгляд человека и думал о том, когда же ему так в жизни не повезло, что всю эту информацию, извне, он принял, за чистую монету, и поверил в неё, как в Библию.
– А где твоя мама сейчас?
– Мама погибла, когда я был ещё маленьким. У меня не было ни дедушки, ни бабушки, потому что я был поздний ребёнок и к моему рождению их уже не было в живых. – он замолчал на секунду, будто мешкаясь и продолжил – После гибели родителей я оказался в детдоме. Почему-то никто не хотел меня усыновлять. Да я и не знал, хочу ли я этого. Образ мамы у меня всегда стоял перед глазами и мне бы никто не мог её заменить. Многие дети хотели, чтобы их усыновили, а я сомневался, нужно мне оно или нет. Было обидно, конечно же, когда детей усыновляют, а тебя нет. «Почему и чем они лучше меня?» – думаешь и не находишь ответа. Обычно, когда я узнавал, что кого-то усыновили и ребёнок едет в другую семью, ложился на кровать, лицом в подушку и старался, как можно дольше не дышать. Мне казалось, что это помогает бороться с отчаянием, которое в тот момент меня посещало. Я знаю, что у некоторых были родственники и им было куда обиднее чем мне, потому что за ними не приходили их родные, чтобы спасти из стен детского одиночества. А у меня не было никого. По крайней мере, я о них не знал. – Николас в этот момент приподнял очки и вытер глаза от стоя́щих в них слезах – В тот вечер я остался дома, а родители со старшей сестрой и братом поехали за подарками. Мама ехать не хотела, но отец убедил её прокатиться всем вместе, а для меня позвали соседку, которая и осталась со мной. Меня не взяли с собой. Места в грузовой кабине не было. Мой отец был дальнобойщик, а мама обычная хозяюшка, которая следила за нами и за домом. Я помню, как уже поздно вечером раздался громкий стук в дверь. Пришёл незнакомый мне мужчина, а с ним ещё двое и сообщил, что машина с моими родителями, братом и сестрой была найдена в реке. «Видимо была скользкая колея и их выкинуло с дороги. – сказал этот мужчина и посмотрел на меня – Из машины выбраться никто не мог. Сразу пошла ко дну». Он это сказал, а я помню, как в эту минуту не смог дышать. Что было дальше я не помню. Открыл глаза, а надомной другой потолок, не домашний. Краска свисала над головой хлопьями и на нём были подтёки, грязно серого, жёлтого цвета. Я тогда подумал, что умер и боялся даже пошевелиться. А когда повернул голову. Я сделал это очень медленно, боясь, сам даже не знаю чего. Перед окном я увидел двух женщин, которые говорили о чём-то. Для меня их речь была не разборчивой. Будто в тумане. Они говорили на моём языке, но я почему-то их не понимал. А затем я услышал очень отчётливо, как одна из них сказала: «Очнулся наш голубчик!», – и подойдя ко мне, взяла меня за руку и помогла сесть на кровать. Кровать была железной, скрипучей, с узкой простыню, которая открывала край матраса, а на нём я увидел много жёлтых пятен… Она что-то мне говорила, спрашивала о чём-то, да я не помню. Молчал. Потом я спросил, где моя мама, брат, сестра, отец? В эту минуту она посмотрела на вторую женщину и сказала, что жить я теперь буду здесь. И спросила не голоден ли я. Я был голоден, но у меня не было сил и желания. Мой голод был ничем по сравнению с тем, что я чувствовал. Софа, вам знакомо чувство пустоты? Вот я ощутил бездну. Это была не пустота, это было хуже. Огромная дыра внутри меня, которая заполняла всё, просто гудела гулом, шумом, воем и криком боли, отчаяния, страха, потерянности и отчуждения. Но никто не слышал. Никто. Кроме меня. Я не мог сказать ничего, во мне не было слов. Я не мог кричать даже, потому что у меня будто отнял кто-то голос. Я чувствовал, как слёзы накапливались на глазах, но я не мог их выдавить из них. Они копились, копились, но не падали. И я думал, выдержат ли мои глаза их тяжесть. Тётенька, что помогла мне сесть на кровать, смотря на меня сказала, что это скоро пройдёт. Я ей не поверил. Но как этот голос мамы, что стоял у меня в голове мог взять и исчезнуть? Я слышал смех сёстры и бурчание отца, чтобы шли к столу ужинать. Или как он стучит в дверь, когда возвращался с рейса. Так больше в дверь никто не стучал, как это делал он. Или как брат жалуется, что сестра на улице кинула ему в глаз снежок. Эти голоса будто жили своей жизнью, событиями, памятью, которые были во мне. Но они жили уже сами по себе. И я не мог их позвать или вернуть. Я пытался с ними говорить, но они мне не отвечали. Я лишь мог вспомнить, как каждый из них мне мог бы ответить или сказать, но это не были их ответы. Это была моя память о них. Какими они были.
Тод, протянул руку через стол и положил Николасу на плечо:
– Ты прости меня. Я не знал. Не знала! Всего этого. Мне очень жаль…
Тод, почувствовал себя так неловко и совестно, перед Николасом, который каким-то необычайны образом, смог в себе сохранить беззлобность, когда он, на его бы месте обозлился бы на весь мир, судьбу, за её несправедливость и может быть возненавидел бы даже людей. Почему они живут, а те, кого он любит нет? Почему кто-то у тебя отнимается, а кто-то продолжает жить? Ведь это такая несправедливость. Ведь там кто-то сверху знает, как нам нужны эти люди, но их почему-то, кто-то забирает. Без спроса. Просто вырывая из твоей жизни. Почему так происходит? И как, после, жить? Как можно быть прежним после потерь? И действительно ли голоса этих людей стираются из памяти под пылью времени?
Он смотрел на Николаса, его дыхание было тяжёлым и шумным, а плечи то приподнимались, то опускались ниже. Будто все его тело – это один огромный груз, который в этот момент, стало видно, как его духу тяжело носить.
– Николас. Это… Знаешь, а давай цветы в вазу поставим. Ты что их кинул на стол? Вода нужна цветам! – Тод встал и стал искать вазу, он надеялся как-то отвлечь Николаса и снять напряжение, которое возникло.
Головой он понимал, что это мало возможно, но ведь нужно было выкарабкиваться из этой ситуации.
– Ты это… Давай, давай. Помоги искать вазу! – начал он вновь командовать.
Николас поднялся из-за стола и стал искать вазу:
– Я нашёл только банку, Софа.
– Давай банку! – махнул рукой Тод. – А может быть давай махнём, прогуляемся?
Николас удивлённо приспустил очки на кончик носа и улыбнулся:
– С удовольствием, София!
Погода в этот день стояла солнечная, временами ветряная, но этот день, даже он не мог бы омрачить.