на бранных, любовных фронтах,
портреты, порою с затиркой,
а фоном – виденья во снах,
осколки (заходишь, и больно),
хибары, модерн и ампир,
слои, полутени, хор, соло, -
сюжетов сожительный пир.
Живёт это, тлея, то рдеясь.
А память то строить, крушить,
и радовать будет, надеясь.
Наскальная роспись души.
Живец
Ещё дышу я хрипло,
гляжу в муть, как могу,
но вижу, дело гибло -
отправлюсь в рот врагу.
И нету смысла биться, -
широк соперник, крут;
на рок подобный злиться.
Я мал, а значит – тут.
И тот, кто слаб, не юрок,
сидит так на крючке;
кто сильный, толстошкурый -
на блюде, до – в сачке.
А вдруг не зло та глыба,
а так пришла любовь?
Поверишь большей рыбе -
познаешь стыд и боль.
Заложник ладной снасти
средь вод и моря струй.
Зубной проглочен пастью.
С начал был поцелуй.
Папаша
Тиран, смеёшься ныне,
что грех любить, творить,
не так коплю алтыны,
не с тем иду я пить,
не с той семьи желаю,
и вкривь тружусь, иду,
и что мой лик пылает,
не так беру, кладу,
не знаю всех ремёсел,
что я – червь, сумма бед,
нахлебник и несносен,
что воздух – мой обед.
Седлаешь думы, плечи.
Вверх ядом брызжешь, вниз.
Без ласки лают речи.
Слюной не подавись!
А мир – глупцы и слуги?
Давай ворчи и ври!
Ты, может, царь округи,
но не меня внутри!
Внешне сильный
Корчует ветер волос пышный,
хромит походку слякоть, дни,
и остужает воздух дышло,
а холодь горбит, множит пни.
С самим собой его ругает,
скандалит и пылинки сор.
Всеодиночьем быт пугает.
Вколов под кожу грусть и мор,
мороз Титана вяжет, клонит,
желая в камень превратить.
Метель, стегая, в бурю гонит,
стараясь вдохи прекратить.
Цепляя шарф, всё туже тянет,
свистит, чтоб стоны заглушить
того, кто сник и сердцем вянет
без полюбившейся души.
Раскоронован и простужен
сердечный раненый Ахилл,
лишён умений, силы дюжей.
Он без тепла её дик, хил…
Просвириной Маше
География
АтлАсность и Атласность тела -
урок изученья любви.
Занятий добавочных смело
желаю. Мечтаний всех вид.
Искусные, вкусные груди,
блаженнейший сок из низов,
растаявший розовый прудик
глотками питает. Красот
подобных не видел вовеки!
Ах, клеточки, сгибы, как лён!
И хоть закрываю я веки,
отчётливо вижу её,
какую знавал будто раньше,
и гладил от верха до пят.
Я б бился в кровавейшей каше
за Деву, и пусть б был распят.
Любовь – геология духа,
без карт география грёз.
Она в размышлениях, слухе,
дыхании, капельках слёз.
Как курс анатом-биологий,
пособье для губ, языка.
Желаю в любовной берлоге
уроков навек, без звонка…
Просвириной Маше
Сельский быт
Тут твердь земли и пашни мякоть,
и старь кустарных мастеров,
гирлянды фруктов, бусы ягод,
исток романтики костров,
и колыбель для целых градов,
что каменеют, хмуря бровь,
и рай для люда, божьих гадов,
бревенчат старый, сенный кров,
поля, луга, леса мохнаты,
и волен скот, что тих, рогат,
и от любви не носят латы,
замков не вешают; стога
бока желтеюще пузатят;
и святость прячут под платком,
за сытный стол соседей садят,
парным всех поят молоком,
встречают вместе, провожают,
пасут стада, свято зерно,
природу, Бога чтут и знают…
Как жаль, что было то давно.
Вселенский ответ
Жданная, дар от Вселенной,
верный ответ на запрос,
самый, наверное, ценный,
что предостоин всех роз.
С ясным окрасом – блондинка,
в прежнем наборе тьмы, хны.
Может, она – половинка,
янь моей всей грустноты.
С мальства зовимая с воем,
шёпотом в праздниках, сне.
Двое из выживших с Ноем
чудом нашлись по весне.
В поиске, беге всём точка -
встреча, путями сошлась?
Девочка с кнопкой-пупочком,
магия чья в ум вплелась,
мною увиделась утром,
словно прозренье, раскат…
С нею хочу белокудрым
встретить всей жизни закат.
Просвириной Маше
Холодание
Листва искрошенная в пудру
иль в мокрость втоптанная, в слизь
шагами спешливо и нудно,
какие шли, плелись, неслись.
Иль сверху падает ретиво,
порезав щёку ль чуб, наряд,
листок бунтарски, неучтиво,
несёт под рану грусти яд.
Столбы надгрызены дождями,
как заготовье для плотин
и хаток. Стали парки пнями,
а лужи – скопищами тин.
Цитаты рвутся от афиши,
чей лик линялый побледнел.
Забили шторы окна, ниши.
А под плащом душевья мел.
Костра ль валежник ожидает?
Боль духа в сжатьи желваков.
И ветер, пыльности рождает
белёсый веер облаков.
Тут смерть всего, пустые земли,
мертвы каменьев семена.
Для возрожденья из пепла
такая осени цена…
Осенье
Осень как список негожих
серых событий и дел,
сумраков, тем непогожих,
к зимним лиховьям задел.
Ча́сье разбору полётов,
с вороха разных потерь
крохи побед достать, йоты,
и утеплить ватой дверь.
Время, когда так разлучен,
крах мечт, разлук рецидив,
кожно и кровно измучен,
счастья разучен мотив;
дату финала предчуешь
снова, знамениям вняв;
снова чуть пьяно ночуешь,
крепко подушку обняв,
женщину будто благую;
вновь одеялом надежд
тель укрываешь сухую,
слог подбираешь, падеж
к новой рифмуемой боли.
Время – дырь крыш залатать.
Снова смиряешься с долей
"ждать, потерять, снова ждать"…
Экскурсия
В душе хлам, кучи слёз,
портреты новых, павших,
сухой, сырой навоз
щедро в неё наклавших,
обитель думных мук,
и склад мечтаний, веры,
сумбур из тысяч штук,
что тут лежат без меры:
мешки обид, ведро
тоски и ран вдобавок.
В столе хранит нутро
план мести с сотней правок.
Чердак, где память ждёт.
Запас петард надежды
в шкафу, где моль и лёд.
Словарь купца, невежды.
Тут мал с весельем ларь.
И липкий рельс перила.
И стали слёзы, гарь
для книг моих чернилом.
Закрытый окон гляд,
а пол – настил земельный.
Все балки крыш скрипят,
держа напор посменно.
У стен всех крас мазки.
Цистерны, бак напалма