Он начал снимать, сделал кадров десять, затем отошёл к столу и съел мандаринку.
– Ксения, а ты что, как неживая? Иди сюда, садись рядом.
Сева увидел, как вошел Федор с Ликой, и у галериста на голове был древнегреческий шлем. Кислов затянул шарф потуже на своей шее и аж подпрыгнул, увидев такое.
– Ксеня, помогай, мне надо… – жалобно забубнил фотограф.
– Чего? – сдвинула ноги и отодвинулась девушка.– Надо чего?
– Нет, не это, – и он помотал головой, – Съемка… Ахиллес и Пентесилея… Горю…Такая натура пропадает…
– Блин. Типа без нас никак? А реквизит?
– Всё есть… Переодевайтесь…– и он выложил, так скажем, древнегреческие шмотки. Почти.
– А я чего?– не очень понимая, ответил Всеволод.
– Пошли, Ахиллес, – ответила Сеня и повела его в раздевалку.
Черт, это было живописное место, более похожее на свалку или склад старых вещей. Шкафы начала века, книжные шкафы сталинского времени, пара диванов той же эпохи, но ширм не имелось. Он только осмотрелся, держа в руках хитон «Ахиллеса», некое подобие рубахи без рукавов длиной до колена.
– Раздевайся давай. Кислов- звезда, все потом тебе завидовать будут, – сказала девушка, – фото на всю жизнь.
Присела на диван к нему боком, и стала стаскивать с себя джинсы, а потом и блузу. Лифчика как он и думал, , точно не было, и на свет, вернее, полумрак подвала, выскочили немалые сиськи, с овальной формы сосками. Сеня не стала театрально закрываться руками, спокойно взяла белое платье амазонки, и одела через голову, и уже потом, придерживая подол, сняла и красные трусы.
– Помоги с застежкой, – попросила она.
Он встал сзади, видел перед своими глазами её красивую загорелую рельефную спину, и стал застегивать латунные застежки, стараясь не поцарапать Ксене кожу. Она неловко уронила браслет, и поспешно нагнулась, так что Сева коснулся её не только руками.
– Член встал? – сказала она обернувшись, – Я бы обиделась, если бы не встал. Пошли, Сева.
Сандалии были ему почти почти впору, и не мешали при ходьбе. Они встали под свет, куда попросил Кислов, перед чёрным фоном. Фотограф включил свет, и взялся за камеру. Ассистент быстро замазал тату на их руках, а у Сени и ногах гримом, и началось…
Сева с Ксеней копировали самые известные картины и скульптуры, изображавшие их героев. Особенно, как считал сам поэт, им удалась сцена, где Ахиллес смотрит на павшую амазонку, и в его яростном сердце загорается любовь.(Собственно было от чего загореться. Ксеня выбрала ужасно соблазнительную позу) В конце сессии Сева позировал в шлеме, доспехах, на зеленом фоне, для обработки жанровых сцен. Наконец, дело было сделано. Хотя даже тренированный Всеволод сильно устал, спина затекла.
– Спасибо. Просто великолепно. Ксения, Сева, вы нас спасли, – поблагодарил их фотограф, – переодевайтесь, мы ждём, ну и понятно, с меня ваш обычный гонорар.
Они быстро спустились в раздевалку опять, снова в эти комнаты с историей.
– Ксень, а что у них и гонорар бывает для моделей? – спросил непонимающий поэт.
– У Кислова. Только у него здесь моделям платят. Но тут и уровень другой, – сказала она, снимая платье, и закрывая дверь ногой, а потом и закрыла задвижку.
Сева снял облачение Ахиллеса, оставшись в одних плавках. Ксения осталась абсолютно голой, смывая грим с рук и бедер ватой, а потом и протирая кожу кремом. Татуировки были и на её бедрах, предплечьях, и основании спины.
– Сева, помоги, – опять позвала она, протягивая кусок марли, и показала большим пальцем на свою спину.
Он стал осторожно стирать пигмент, стараясь делать это поосторожней, девушка лишь нетерпеливо переступала с ноги на ногу, дожидаясь окончания процедуры. Конечно, просто смотреть и стирать грим, и видеть перед собой такое? Было немного сложно, скорее, напряженно…
– Кажется всё, – сказал он, неуверенно оглядывая свою работу.
– Спасибо, – ослепительно улыбаясь, ответила девушка, – А тебе помочь?– сказала она повернувшись, и прижалась крепкой грудью к нему, – Ты там совсем на взводе, – говорила, погладив его трусы одним пальцем.
Сеня быстро присела, и рывком спустила его трусы до пола. Член стоял как каменный, но девушка не оставила его без внимания. Она сосала быстро- быстро, схватив яйца левой рукой. Долго сдерживаться он не мог, и кончал, освободившись от напряжения. Сеня не поднималась, потом вытерла губы салфеткой. Сева еще тяжело дыша, положил руку ей на грудь, ощущая мягкую и упругую плоть, и привлек к себе, поцеловав в губы. Они целовались еще долго, переместившись на диван, и Сева не захотел оставаться в долгу, раздвинув ноги Ксени, принялся обрабатывать языком влагалище. Старинный кожаный диван видел и не такое, за свои сто двадцать лет, да и краснеть не мог. Девушка же раскраснелась, но старалась придерживать левой рукой свои сиськи, и уже задышала часто- часто. Наконец, когда язык любовника почти устал, да и стало скулы сводить, Ксеня словно вздрогнула и одеревенела, прошептала:
– Всё… Сейчас, полежу немного…
И она отвернулась к стенке, Сева же любовался телом красавицы, поглаживая её задницу.
Наконец она вскочила, потянулась к юноше, и долго целовала, н выпуская его губы из своих.
– Пошли… Нас ждут.
Она подбежала к зеркалу, проверила макияж, подвела помадой губы. Одевалась быстро, иногда оглядывалась на юношу. Сева еле успел за ней, путался в штанинах, заработав едкое замечание.
– Видишь, совсем не тяжело. Сейчас нас Федор ждёт, ты ему понравился, хочет тебе подвалы Галереи показать.
– Круто. Будет интересно.
– Ну а мне надо переговорить с фотографами. Меня дождись, – и Сеня поцеловала его в щеку.
Поэт посмотрелся в зеркало, стер салфеткой помаду со щеки и поднялся из подвала. Поэтов пока здесь не встретил, но нельзя сказать что он сожалел о проведенном вечере. А столом сидели уже другие, незнакомые люди, но вот и ввалился Федор всё еще в бронзовом шлеме на голове и в обнимку с Ликой.
– Сева! Садись, – и он гостеприимно отодвинул стул для него, и поставил стакан перед ним.
Галерист сел перед ним, его дама тоже. Он открыл бутылку недорогого игристого вина, и разлил по бокалам.
– За хороший день!– провозгласил тост, и первый выпил до дна.
Сева отпил немного вина. Вкус кстати, был неплохой, ему начинало злесь нравится.
– Ты поэт? – спросил Фёдор.
– Ну да, – помедлив ответил Сева.
– Давай номер мне свой, – и он быстро записал, быстро нажимая по экрану мобильного ухоженными пальцами, и тут же отзвонился, – я тебе свою электронку написал, скинь туда свои стихи. Попробую их в журнал « Старость» отправить.
– Круто, – ответил Всеволод, не веря такой удаче.
– Круто, что ты Ксеню развлёк. Ходит, улыбается. Месяца два ходила, злая, как чёрт.
– Это вы о чём, или о ком? – вдруг вмешалась в разговор подошедшая к столу Сеня, и положила ладонь на плечо Севы, а большим пальцем другой руки сильно надавила ему на шею, и тут же отпустила.
– Да мы о погоде, стихах там, фото… – добавила Лика, делая непонимающее лицо..
– Ага…– типа поверила Ксения, – Федь, ты хотел подвал Севе показать, пойдём? – напомнила девушка.
– Точно. Сейчас всё покажу, – поспешно ответил Фёдор и встал, скорее вскочил, отодвинув стул.
Галерист повел их вниз, гостеприимно открывая двери, через проходные комнаты, уставленные старой мебелью с еще более старыми вещами. Пороги были высокие, двери были разные- и покрытые облупившиеся старой масляной краской, и антикварные дубовые, были даже алюминиевые. Сева достал фотоаппарат, щёлкая все без разбору. Было здесь очень и очень необыкновенно. Сделал и пару снимков Сени, та лишь осуждающе кивала головой, но довольно улыбалась.
– Давайте я и вас сфоткаю, – предложил Сева Федору и Лике.
– Давай, – согласилась Лика.
Они не отказывались, девушка картинно приникла к груди галериста, вызывающе выпятив небольшую грудь и изогнувшись, как стриптизерша у шеста. Несколько снимков были забавными, можно было отправлять в журналы для взрослых. Затем Федя перевозбудился и схватил Лику за сиськи, и начал целовать ее более и более возбужденно, Сева снимал, поддавшись энергетике момента.
– Пошли, Ликочка наша ведь порнозвезда, – заметила Сеня, – не впервой ей на камеру сексом заниматься, – добавила она, таща за собой Всеволода, порывавшегося остаться.
Резидент Климова
Ксения Игоревна Климова сидела за рулём служебного Форда, наблюдая за встречей двух журналистов, российского и американского. О американском же она знала хорошо, что никакой он не журналист, а резидент американской разведки, здесь, в Москве. Джон Розенблюм был весьма колоритной личностью- обожал искусство и поэзию, наружка часто вела его и в ГМИИ, и в Третьяковке, где он мог сидеть на диванчике часами, в задумчивости рассматривая шедевры Малявина, пейзажи Левитана, сказочную живопись Васнецова. Этим он и полюбился спецслужбам- просто душа- человек! А уж следить -то как хорошо! Ни тебе беготни по метро, стой себе в тепле, смотри на картины, пей кофеек.. Ну иногда, редко, в другие дни становился неутомимым в перемещениях, но не чаще раза в месяц. Климова правда знала, что 4 июля он непременно будет на праздновании дня Благодарения, устраиваемого посольством США в усадьбе «Кусково». Что было нужно, так это просто раздобыть приглашение.
Но помимо другого, своей работы в контрразведке, Ксения была и неплохим художником, и это было частью легенды. Дело не только было в ней, но и ещё в знаменитом дедушке девушки, художника- портретиста, написавшего портреты все членов ЦК КПСС и многие портреты Ленина, других знаменитостей, героев Социалистического Труда. Дедуля не только был добрым хорошим, но и оставил внучке квартиру в центре Москвы и массу знакомых и друзей в художественной среде. Но Сеня в молодости полюбил и спорт, занималась активно, выиграла лаже кубок в одном из состязаний по бодибилдингу в Подмосковье, занималась и в стрелковом клубе. Там то она и попала на работу в спецслужбу.
Она посмотрелась в зеркало заднего вида, поправив упавшие волосы. Французская коса была удобнее, да и нравилась ей больше, соответствуя художественному образу. А так на неё в зеркало смотрело милое лицо, с небольшим носиком, полными губами, ну, может, с излишне тяжелой челюстью. Но чёрт! У каждой девушки должны быть недостатки.
Так что она была нечужой в среде искусства, знавшей Ксению за свою, за удачливого и пробивного художника. Она немало помогала другим, но и требовала взамен помощи. Люди так же в ответ помогали ей решать многие вопросы, так что пейзажист Климова была известна и хорошо известна в артсреде.
Знали её в том числе, в кругу закрытого общества американцев Москвы. Так что приглашение на праздник было в её портмоне, хотя она и не обольщалась- дипломатам нравилось и её вечерние платья, и как она в них выглядит, и, что скрывать, и так все ясно- её большие сиськи и круглая задница.
Итак, Джон… Ладно, стал слишком активен, и особенно его пара встреч с работниками атомной отрасли сильно напрягла начальство. И в голове руководства созрел план…
4 июля
Такси везло художницу Климову к усадьбе «Кусково». Она проверила документы, портмоне, несколько жучков для съёма информации, мобильный. Ну и дамский набор- помада и духи, да и презервативы- куда без них. Хороший нож лежал отдельно. Металлодетектор его бы не взял- керамика все же, да и не такая, как в обычном магазине. Ещё была и фляжка с виски, куда же барышне без «Джонни Уокера», да еще на такую тусовку? Вот, проехали и Кусковский парк, мимо светофора такси развернулось, и вот он, долгожданный дом 2, улица Юности. День был тёплый, но накидку она взяла с собой, мало ли что. Платье было замечательное – серебристая парча, а сшила его одна из знакомых Ксении, которой она помогала с выставкой. Поэтому когда её пытали подруги, хорошо хоть не с пристрастием, кто из модных домов создал эту красоту – она лишь хитро улыбалась в ответ. Сторожила вход обычная чоповская охрана, лишь около кустов, наблюдая, но не вмешиваясь, стояли молчаливые ребята в черных костюмах и микрофонами в одном ухе. Её и не проверяли, ни рюкзака с собой, ни чемодана, лишь дамская сумочка смотреть нечего.
Шла не торопясь, по гравийной дорожке на каблучищах не набегаешься. Еще был день, около шести вечера, гости постепенно собирались. За ней шли ещё три пары, возможно что и супружеские. На маленьком пруду, рядом с Менанжереей, плавали беззаботные утки. И обычные серые, и с оранжевой головой. Забыла, как их там зовут. Около Большого дворца никого не было, все уходили к аллеям, где рядом с Большой Каменной Оранжереей раскинули три громадных навеса, и чуть дальше стояли салютные машины. Под навесами стояли столы с угощением и тарелки с приборами, гости сами накладывали себе еду, и наливали напитки. Официанты только следили за порядком, помогая гостям.
Приглашённых же встречал помошник посла по культуре. Очень симпатичная дама лет сорока, крепко, но привлекательно сложенная, из латиноамериканцев, с примесью африканских кровей, с черными кудрявыми волосами. Жизнерадостная женщина, одетая в строгое фиолетовое платье, украшенное брошью с агатом, легким пожатием руки демонстрировала радушие всего Госдепа.
– Приветствую, Ксения, – приветливо говорила ей Лайза, тренирусь в сложных для неё оборотах русского языка.
– Добрый день, Лайза, – так же вежливо ответила художница.
– Ваши работы имеют успех, – заметила американка, – и я была бы не прочь опять посетить галерею «На Память». Ах, Фёдор, он так, – и она запнулась, подбирая слово, – брутален.
Ксеня аж закашлялась, вспоминая тот день. Водки было выпито много, Федька, как настоящий кавалер, вызвался показать Лайзе Москву, затем редкую кладку 17 века в своём знаменитом подвале, который они смотрели вдвоём часа полтора. Двери вниз, в подвал, были старые и крепкие, так что ничего не могло быть слышно. Американка вышла оттуда на редкость весёлой с неопределенной улыбкой на лице. Про кирпичи её никто не спрашивал. Кирпичи и кирпичи. Так что галерист был парень просто огонь, но Ксеня с ним в подвал не ходила, не дура, знала она такие экскурсии.
– Буду рада посодействовать, Лайза, – согласилась девушка, – на неделе, но не в субботу и воскресенье. Самое интересное там бывает по пятницам, все собираются. Настоящая весёлая публика, очень приличная.
– Я позвоню, – и широко, на 32 зуба улыбнулась женщина, – хорошего вечера! У вас великолепное платье!
«У нас то да, – подумала Ксения, – а вот тебе и платье в галерее будет ни к чему, да ты и трусы не надевай…»
Она прошла к навесу. и взяла бокал с вином. И верно, неплохое, подумала она, отпив глоток. Рядом стояла и группа мужчин, обсуждающих важные моменты. Она заметила и Розенблюма. Джона было не узнать. Строгий костюм, отличный галстук, он даже побрился, хотя обычно холил с трёхдневной шетиной. Разговаривал он с корреспондентом газеты «Вчера». Странно было увидеть Ефроима Назарова здесь, в гнезде капитализма, как увидеть пингвина на отдыхе в Сахаре. Видно, тяга к классным стейкам перевесила ненависть к империалистам. Да, кстати, стейки жарились, и следовало встать в очередь, что бы не ждать потом очень долго. Она знала, что господин Розенблюм неравнодушен к сочным кускам мяса, и можно было рассчитывать, что он не уйдёт, не отведав изысков повара Санни, готовившего это угощение. Рядом, на сцене, был и небольшой оркестр, джазовый, Лайза не терпела компромиссов в такой день.
Все ели, ощущая праздник на вкус. Как и думала Ксеня, Розенблюм со своей порцией был, конечно здесь. Судя по досье, резидент не был излишне романтичен, так что нужды в постановке знакомства не было, скорее, это бы спугнуло битого волка. Девушка доела, и с бокалом вина в руке направилась к американскому шпиону прямо в зубы.
– Привет, Джон! – поздоровалась она первой, – всё мечтаю, что ты возьмёшь у меня интервью.
– Госпожа Ксения! Модный художник! – и он усмехнулся так непосредственно, и мило, что сердце девушки почти растаяло. Почти. – Рад, что вы пришли. Надеюсь, что вальс будет мой.
– Несомненно, – убедительно ответила шпионка шпиону.