Что хорошего будет в обратном письме? Чем поможет единственный агент?
В письме он должен будет указать примерные координаты портала. Что будет, если этот портал найдут не те, кому надо? Но выхода нет.
– Во Францию… – Назвал он наконец название страны. – Мне нужно хотя бы отправить письмо.
– Письмо?!.. – оживилась Александра, – Это просто. Моя соседка в Америку сыну пишет. Работал у нас тут на буровой и… уехал. Каждую неделю пишет. Письмо – это просто: пошёл на почту, конверт с марками, и отправил. Не то, что раньше…
– Что? Раньше… – Спросил Ал.
– Раньше, – Александра Филипповна на секунду примолкла, – раньше было нельзя писать за границу из нашей страны. Что, кто, кому и зачем, спросили бы. Сейчас – пиши пожалуйста. А уж из нашего захолустья – так тем более. Правда, скоро все узнают, что у тебя связи. Городок-то – маленький. Тысяч сто.
– Конверты проверяли?.. – осведомился Ал.
– Все до одного.
– А сейчас?..
Филипповна закашлялась от чая, который в её чашке уже давно остыл:
– Зачем проверять? Какую я сейчас могу послать отсюда тайну? Все тайны раскрыты. Сейчас – настоящая дружба народов: нашего и американского, французского, немецкого и про чего всего! Сейчас просто будут завидовать, что у тебя знакомые или родственники где-то далеко. Спросят только: «Когда ты уезжаешь?»
Ал слушал, но его здесь волновало лишь одно: если он воспользуется тем, что здесь называется почтой, какая гарантия, что посланье его никто не прочтёт?
– Что ты хочешь послать? – Филипповна спросила.
Ал сделал уже выводы о том, с кем он имеет дело. На стенах фотографии о многом говорили, во взгляде Александры не читалось ни зла, ни алчности.
– Рассказать, где и что случилось со мной. – Произнёс он.
– Пойдём на почту… – предложила пенсионерка. – Ох! Недёшево это будет стоить, недёшево. Ну, да Бог там, никогда за границу не писала. То-то Егоровна спросит, кого ты с собой привела и за какого старичка вдруг собралась там замуж.
– Кто такая «Егоровна»? – поинтересовался Ал.
– Соседка моя, – само собой, промолвила Александра, – на почте работает. Восьмой-то десяток уж скоро старухе. А как же?! Денег-то нет. Да и скучно одной ей-то дома. Мужик-то давно уже помер…
Ал впал в замешательство. Ему надо было отправить посланье и самому удостовериться в том, что оно отправлено, а тут дело обрастало ненужною оглаской.
– Мне нужно с Вами идти, – сказал он, – но в том, в чём я сейчас одет – не получится…
– Да… – Филипповна задумалась о том же.
Комбинезон у Ала был грязным. Ботинок незнакомец не имел. На ногах под мокасинами во время перехода по реке были лишь какие-то тапки. В этом никак нельзя выходить на мороз. Как она не догадалась постирать хотя бы тот серый комбинезончик?.. Корила она себя.
– Я что-нибудь придумаю… – сказала она, подойдя к гардеробу.
Из вещей не подходило Алу ничего. Даже валенки тридцать седьмого размера болтались на ногах. Хотя их удалось приладить на носки. Комбинезончик был быстро постиран и сох над плитой. Из шапок нашлись только женские.
– Придётся покупать… – выдохнула она.
Ал думал и разжал ладонь. Блеснул медальон с бриллиантом. Филипповна ахнула.
– Алмаз?!. – испуганно шёпотом произнесла она.
– Бриллиант… – уточнил он.
– Карат-то сколько… – округлив глаза, сантиметр за сантиметром Филипповна пятилась назад.
– Карат – не знаю. Четыре, по-вашему, грамма… с половиной. Восемнадцать граней. В общем, – уточнил он, – огранка самая простая.
– Убери это… – придя в себя, прошептала пенсионерка. – Я найду деньги. Не показывай здесь его никому! Я, хоть и старая, а жить очень хочется… Я найду деньги.
– Это дорого стоит? – спросил Ал про свой медальон.
– На него я за жизнь не заработала! – последовал ответ.
Визит на почту состоялся. Ал был представлен внучатым племянником, короче, дальним родственником по мужниной линии.
– Вот видишь! – как будто бы хвалилась Филипповна Егоровне-соседке. – Я – не одна на этом свете! Нашлись родственники, нашлись. Есть Бог на свете.
– Откуда же нашлись? – интересовалась Егоровна.
– А помнишь, – продолжала фантазировать Александра, – как мы в эвакуацию с тобой из Ленинграда убежали, и дочка у меня в пути замёрзла… Других-то тоже вывозили. Нас – сюда на завод. А их дальше – в Комсомольск. Сейчас многие себя находят. И меня – нашли… А я ведь не просто к тебе пришла, – ломала тему разговора Александра, – мне письмо надо отправить. Родня объявилась! Представь! В самой Франции…
Егоровна завистливо смотрела и проглотила слюну от ириски:
– Ты небось и по-«ихнему», теперь пишешь?
– Да нет! – продолжала импровизацию женщина. – Внук. Уж он-то научен. Алёшенька, – обратилась Филипповна к внуку, – Помнишь адрес?
Ал кивнул головой.
– Ну, вот, дорогая моя, – Филипповна торжественно посмотрела на подругу, – Конверт нам давай, самый красивый, – уточнила она, – и марок, сколько там надо.
– И большое письмо? – справившись с гримасой зависти, поинтересовалась Егоровна.
– Алёш! Доставай свой листок!
Ал достал свои в полном смысле каракули на французском, и показал лист почтовой работнице.
– Ну, это недорого. Сто пятьдесят тысяч давай и всё будет, как в лучших домах…
– Лондона нам не надо! – прервала Филипповна. – Я, ты знаешь, в Париж хочу. Лёш, запечатывай! А ты, подруга, марки клей!
Театрально, помпезно, но вся процедура была исполнена: наклеены марки, печати, проставлены, квитанция об оплате – выписана, и письмо вложено в рад других писем на этажерке.
– Всё! Подруга. – Отчиталась о выполненной работе Егоровна. – А я ведь, ты помнишь, в школе учила французский. Письмо-то явно не в Париж. Ну-ка! Рассказывай, кто у тебя там есть.
– Мои бабушка с дедушкой! – вмешался, сочиняя Ал. При этом слова у него выходили, вроде русские, но с не с тем ударением.
– Ох! – взмолилась Егоровна. – Они у тебя чудаки, что ли? Отправить ребёнка в такую дыру. Ох уж эти иностранцы! Хоть и русские…
Домой Ал и Филипповна вернулись очень быстро. Ал чувствовал, что все его старания могли окончиться плохо. Неладно себя чувствовала и Александра. За столом они молча ели.
– Не бойся… – наконец произнесла она, – письма Егоровна не вскроет.
– Вы уверены?.. – не поднимая глаз, произнёс Ал.
– Не так она воспитана. Да и французский у неё не к чёрту. Школа – это когда было-то? Пятьдесят лет назад!.. Что она помнит? «A Paris» да и только. Названья городов – и те не правильно читает. Да не учили нас тогда, как надо, языкам! Не беспокойся: честная она. Письмо дойдёт. Уж за кого, а за неё – я ручаюсь. Ты лучше мне скажи, как ты отсюдова поедешь? Денег-то у тебя нет…
В ответ Ал лишь молчал. Деньги для него уже были не главным. Главным было то, что теперь он одет. Беспокоило другое: он – ребёнок.
Его переполняла благодарность женщине, которую нужно было как можно скорее оставить, Ал чувствовал, что уйти нужно как можно скорее.
Проблема была в другом: в прежней экспедиции он попадал в другое общество – в другую, не дикую страну. Сейчас же он смотрел телевизор и ничего не понимал. Посещая другие колонии, он видел племена, в которых процветал и каннибализм, но увиденное по телевизору: передачи и фильмы, поражали своей неоправданной жестокостью, преследованием непонятных, ненужных целей.
Картина писалась не радужная. Поздней ночью, когда Филипповна спала, Ал собрался и ушёл, оставив на прикроватном столике медальон с бриллиантом.
Он надеялся только на чудо. Но у касс им стал интересоваться милиционер. Тот издали смотрел, как Ал почти уже проделал фокус, вручив поддавшейся гипнозу билетёрше обрывки газетной бумаги. Патрульный засвистел, и Ал пустился наутёк.
Бежать мешали валенки. Калоши скользили, и на изгибах тротуара Ал падал и падал в сугроб. Топот ног был всё ближе. Ал юркнул в какой-то подъезд, вбежал в лифт и нажал кнопку. Как назло, у дома было мало этажей: пять. И самым верным средством было только прыгнуть из окна во двор, надеясь, что преследователь побоится сделать то же самое. Ал заехал наверх и в лестничный проём увидел внизу милиционера. Глаза их встретились, милиционер помчался вверх. Ал снова прыгнул в лифт и, не думая, нажал кнопку «1». Не доехав до самого низа, Ал клацнул по розовой кнопке. Кабина стала. Снаружи сначала послышался топот и мгновенно прекратился. Ал снова нажал на пятёрку.
– Ехай-ехай! – Прокричал представитель закона. – Никуда не убежишь!
Ал снова остановил лифт меж этажами и прислушался. Потом нажал на «3» – лифт дёрнулся и раскрыл двери. Ал сделал тихий шаг наружу и на прощание нажал на цифру «1». Лифт уехал.
Кабина поползла вниз, клацая по концевым выключателям, отсчитывая этажи. За этим шумом Ал отщёлкнул шпингалеты, отдёрнул фрамугу и прыгнул.
Тупую боль он чувствовал, но всё-таки бежал. Он пробежал один двор и второй, и снова забежал в подъезд. Он поднялся на самый последний этаж и по вертикальной лестнице, откинув тяжеленный для своего роста люк, выбрался на чердак. Здесь, закрыв этот люк, он понял, что сломал себе ногу.
Ступить на ногу было невозможно, и он присел на первое, что там ему попалось – на старый чемодан.
Всё рисовалось в мрачных красках.
Его здесь приняли за странного и вороватого ребёнка. А если получится так, что Александра Филипповна раскроет его тайну… – думал Он. – А она не раскроет. Она понимает, что нет ни одного человека, кто бы видел инопланетян и при этом считался нормальным. Она не захочет быть сумасшедшей старухой. Нет! За Филипповну можно не беспокоиться. Отсюда просто надо уходить. Только как?
Нога ныла. Кто мог ему помочь – это Филипповна. Но к ней не попасть?
Обдумывая все, Ал с ноющей ногой заснул. Через час он проснулся. Было холодно так, что колотило. Ал дёрнул ногой и сжал зубы от боли, да так, что выступил пот.
Не опираясь на ногу, он встал. Единственное, что можно было позволить – хоть как-то согреться в чемодане – в том старомодном и огромном пыльном чемодане, на котором Ал просидел два часа. Внутри оказалось тряпьё, но постель из него получилась – последняя в жизни для Ала постель. Пытаясь получше согреться, Ал прикрылся крышкой чемодана. Во сне она плотно закрылась, и человек задохнулся.
Глава 2
Азартзарт девяностых?! Свобода! Закон о свободе торговли! О правах потребителя! Плеснули свободой полным ведром! Плеснули так, что кого-то и смыло. А кто-то – поднялся, нашел себя кто-то и стал укрепляться. В стране расцвел бизнес. Сначала лотки и палатки, потом – магазины и рынки. Покупались, росли, преображались магазины. Одним из владельцев таких магазинов являлся Андрей – институтский товарищ Василия.
Диплом. Дороги разошлись. Хотя, как разошлись. Город имеет одно четкое свойство: В суете ничего вокруг уже и не видишь, зарывшись в проблемы. Но вдруг возникает порыв узнать, что и как у друзей или просто хороших знакомых. Если есть телефон, и номер был где-то записан или просто не стёрся из собственной памяти – то почему б не попробовать встретиться?
Лобастенький Лиазик расхлопнул свои двери. Василий шагнул по ступеньке с задней площадки на старый асфальт остановки. Автобус, захлопнув одну половинку двери, не торопясь поехал дальше, и только когда уж совсем разогнался, несчастная задняя створка двери всё же захлопнулась. Что делать – пневмосистема…. Такими вот были автобусы.
Василий поглядел по сторонам. Здесь мало чего изменилось. Всё тот же в трещинах асфальт, всё та же перед остановкой лужа. И всё такой же рядом магазин, но с новой, другой, пестрой вывеской.
Казалось бы, недавно закончен институт, а народ уже разный. Андрей становился солидным в смысле комплекции. Дни напролет: телефон, кабинет, магазин.
Василий оставался стройным, что вызывало зависть у друга. Им давно мечталось что-то сделать. И гора «Планерная» в Крыму всё чаще да чаще стала сниться. Да и рутина повседневной жизни пока ещё совсем не закопала последний свет в конце тоннеля, где можно найти выход пока ещё молодецкой силе.
Созвонились. Василий приехал, вошел в магазин.
Обычный магазин Андрея расположился на первом этаже. Он ничего ещё не перестраивал. Помещение было таким, каким было в проекте пятиэтажки. И Андрей ухватился за главное: за то, что рядом находилась платформа электрички. Теперь вместо слова «Хозяйственный» на нём красовалась реклама с неоновыми трубчатыми буквами «Фермер».
Это слово вошло тогда в моду. От слова «дачник» рот кривило у директора-Андрюхи, как у солдата перед атакой и шагом на бруствер. Само слово «Дача» сидело в печенках с самого детства, когда вместо рыбалки мать орала тебе, чтоб набрал колорадских жуков и топил их в ведре с химикатом.
«Дача»!.. Как он ненавидел это слово и как желал его исчезновенья! Огурцы с помидорами: их накрывать-поливать. Картошку – окучивать. И верх мазохизма – конечно, всю эту картошку с капустой вести в электричке домой.
Какая-то радость от дачи родителей пришла лишь в пятнадцать и в играх с девчонками. «Ромашка» – вот одна из тех игр! А где санитария?.. Да все плевали на неё. Помните «Ромашку»?
Но «Дача» – слово-нищеброд. Оно от слова «дать». Вопрос: кому? Что? и За что? Существительное нельзя делать от глагола. На ферме в принципе нужно делать и то, что нужно на даче. Но «Ферма!» и «Фермер!» – звучней и солиднее.
Василий вошёл в магазинчик. Обычных торговых два зала, касса, чеки, прилавки. Прилавок посуды: обливная, фарфор, тарелки и чашки, чайники, ложки, сковородки «тефаль» и классика наша из чугуна и алюминия. Прилавок белья. Прилавок с носками. Отдельчик с какой-то одеждой, скорее рабочей или походной, что в общем-то соответствует тематике названья магазина.
Вот и другой ещё зал – инструменты, лопаты, косы, замки и крепёж, тележки, бадейки и вёдра. И, наконец, самый близкий для многих ещё уголок: прилавок рыболова. Тематика охоты и рыбалки развивалась. И всё почти везлось из-за бугра. А деньги на том варили немалые. Андрей давно подумывал свернуть всю эту богадельню с посудой и торговать охотничьим товаром и товарами для рыбной ловли – не получалось. Он даже ввязался в процесс полученья лицензии на продажу оружия. Для этой цели уже приводилась в порядок половина дальнего зала: сигнализация, решетки на окнах, в два кирпича перегородка под две железные двери. Всё было в процессе.
Но развивалась лишь только торговля. Ларьки, магазинчики, рынки росли, появлялись на каждом шагу. Главное здесь – помещение. И здесь пригодится даже контейнер, порой и двенадцатиметровый. В таких на рынках размещались порой магазины одежды: по стенам контейнера полки с товаром, в конце – примерочная. То же самое с техникой. Знаменитый сначала Тушинский, а затем и Митинский Радиорынки. Сначала Тушинский был просто рынком выходного дня. С вечера пятницы до утра понедельника на Тушинском летном поле огораживали квадрат сто на сто метров и за определенную мзду позволяли на нем торговать всем чем угодно: от радиодеталей до готовых изделий, самым популярным из которых был «АОН»!
Господи! «АОН» – автоматический определитель номера – всего лишь одна плата с семисегментным дисплеем на 10–12 цифр. Процессор ZAILOG к той плате стоил доллар. Плюс микросхема ПЗУ и ЗУ. И блок питания! Ах! Эти трансформаторы внутри тех блоков! Со сталью внутри для сердечника. Ими можно было убить, если бросить по темечку!
Страна развивалась. Рождались и бизнесы, и бизнесмены. Возможности были. Василий для дела не подходил. Об этом он мог поговорить, Пару раз что-то делал типа «купить – привезти – продать». Но чтобы вот так взять и вписаться в процесс магазина или ларька… Нет! Ночи не спать и корпеть, что-то давать, что-то скрывать от «братков» и пускать в оборот, кормить «крышу»… Нет! Не это его.
Василий – поэт. Он – другого склада. Любит природу. Вот выйти в поход, да хоть на велосипеде проехать шесть сот километров по нашей России – это его. Но Байдарка!.. Вот что хотелось ему совершить. Тайга! Река! Природа. Мошкара… От мошкары же есть средства! Ах! Вот она на витрине – мазь от клещей, комаров и других насекомых. Всё аккуратно написано фломастером на ценнике. Тюбик – без единого слова на русском. Но верить можно: комар нарисован и ещё не нажравшийся клещ театрально выставил клешни, готовый прицепиться ко всему, что вдруг его заденет. Так что ещё надо? Но, в одиночку – не то!..