Внутри всё было мрачно, страшновато. Глаза привыкли к недостатку света. В «тарелке» или в «блюдце» (пусть «блюдце» станет русским вариантом названья НЛО) разместился круглый зальчик. Был низкий потолок. Пришлось немного сгорбиться.
Иллюминаторы тускнели по бокам совсем почти не проходящим внутрь вечерним светом, который пробиться не мог сквозь пыль и грязь от сгнивших листьев.
– Корейцы, что ли, в нём летали?! – Андрюха недовольствовал, наткнувшись головой на что-то в потолке, – Явно не наша машина!..
– Секретная! – шутил Василий.
Нашли, куда сесть. Сидушки кресел были узкими, и в них комфорта было как от сидений на детской площадке. Расселись. Нервозность прошла, успокоился пульс. Чарочки спирта всосались уж в кровь – сосуды расширились, мозг подобрел.
Что нового увидел здесь Василий? Ничего! Панели, кнопки, мониторы. А он нанажимался вдоволь кнопок на самых разных самолётах. Вначале это были наши «Ил», а после – Боинги и А-310. И потому сей аппарат не вызывал вопросов. Что в принципе нового тут?! Вот новое он и искал с фонарем, с тем, что всегда находился в карманчике.
– Смотри-ка!.. джойстик! – Как ребёнок, Андрей схватился за ручку пульта между кресел, – Полетаем!!! Ту-Ту-ту-ту-ту-ту-ту! – Подобно своему сыну в компьютерной стрелялке, он стал изображать акустику игры в воздушный бой. – Пам-пам-пам! А тут мы НУРСами: Й-а-аа!.. Й-а-аа!.. А?!. – Андрюха измождено посмотрел на друга.
Василий всё рассматривал панели над собой.
– Шагнули, в общем-то, не очень далеко… Панель управления – сенсорная, видно…
– Че-ее-го!?. – Переспросил Андрей.
– Прогресс впечатляет!.. Надписи – на странном языке… – Василий пальцем ткнул в иероглиф, который тут же подсветился.
– Похоже, что корейцы, иль – японцы… Изделие на экспорт не предназначалось…
– А экспорт?.. При чём здесь экспорт?.. – Хмельной Андрей сейчас был рад всему и кайф ловил сейчас он от всего: от заторможенности мыслей, от «находки», от еды, что ждёт их у кострища, наконец, от того, что устал и снова усадил уставший свой зад на тёплом мягком месте – на кресле с подлокотниками, как детские качели узком, но – кресле!.. – Иероглифы?!. смотри-ка! действительно, иероглифы… На-жи-маем! – Андрей отдёрнул палец, так как кружок со значком загорелся.
Ещё один значочек был нажат, ещё, затем ещё один – «бандура» (куда они имели честь залезть) как будто «оживала». Включился свет. Он брался «ниоткуда»: светился потолок и пол, а шум аппаратуры усиливал азарт. Василий комментировал: «Обдув – включён!», «Кондиционирование»?! – Наверно!.. Что же это ещё может быть?!. Смотри, как дует! А это что?! «Силовая установка?.. Ур-рра!»
Зажглись экраны мониторов, значки, рисунки на панелях. Пищал противнейший какой-то звук, непонятный то ли детский, то ли женский голос заверещал на непонятном языке.
– Ха-ха! Летим?!. – Андрей хихикнул, почувствовав какое-то движенье, как в лифте в комфортабельном отеле. – Летим! Ну, давай полетаем!..
– Выключай эту гадость сейчас же! – Закричал Василий. – Он хлопнул по руке дружка, которая тянулась к новой кнопке. – Совсем охренел!..
«Тарелка» медленно приподнималась над землёй. Одна из сосен, что лежала на тарелке, свалилась, наконец, с её ребра, и этот вот рывок заставил всех внутри за что-нибудь схватиться. Андрюха схватился рукой за джойстик.
Раздался рёв, и ощущенье плавного ускоряющегося вверх лифта сменилось ощущеньем катапульты. Легко сказать, что всех их вжало в кресла. Кресла были совсем не по росту, и чтобы не сломать свой позвоночник, Андрей из всех последних сил вцепился в тот же джойстик, да и в край какого-то, как он назвал потом, стола. Как мачта на расчалках, с прямой, как в рывке у штангиста спиной, он устоял, дрожа от всё растущей перегрузки. Секунда, другая и третья, и… И он «отрубился», не расслабив и руки и спину. Ему ещё в секундном сне казалось, что джойстик, как мыло, из рук ускользает, что он с огромной силой должен вот удариться о пульты. Но!.. В секунду всё сменилось и затихло, даже свист воздуха, ведь телетрап закрылся.
Оттекшая от мозга кровь прильнула снова. Мурашки в глазах перестали колоться в сетчатку. Пришедшие в себя крутили, протрезвев, глазами. И каждый подумал, что падают (ведь невесомость означает лишь паденье). Упадут – разобьются. И всё…
Василий схватился за джойстик. Тональность какого-то звука сменилась. Что вселило надежду – так то, что в животе исчезло чувство, подобное паденью лифта вниз. И «пятая точка» опять ощутила сиденье.
Друзья переглянулись. Невесомость закончилась. Но это ничего пока не означало: Они в глухой консервной банке, которая летит. Но куда они движутся? Вверх?! или к земле – вниз?!
Сквозь грязь иллюминаторов не видно было ничего – лишь тусклое, едва заметное пятно от Солнца. Но светило должно было скоро уж сесть.
– Где мы?.. – спросил Андрей.
Андрей почувствовал, что он не попадал в такую безнадёгу. Когда он прыгал с парашютом – имелся запасной; летал на планере – всё видно было по приборам – и высота и горизонт; попал на рэкет – выручала «крыша»… Сейчас же Андрей не владел ситуацией вовсе и обречённо смотрел в одну точку вылезающими из орбит глазами.
Сейчас Андрей надеялся лишь только на Ваську. Тот ближе к самолётам. У самого же иногда щемило сердце, особенно в портах, где сквозь стекло смотрел на поле, как садились, взлетали самолёты, как подъезжает трап, и техник – колодочки поставив под колёса, вставит ШРАП (разъём аэродромного питанья); подъедет к самолёту топливозаправщик, подъедет поезд из тележек с трактором забрать багаж, машина с бортовым питаньем пассажиров подойдёт. Суета…
Мечтательной всё это было суетой. На квартиру за год не заработаешь. И дачу за год не построишь. Не согласен Андрюха был работать, как Васька. Что толку было в Ваське, что отличник…
А может, разберётся и спасёт он наши души? – думал он. – Всё же шло хорошо, хорошо. И вот на! тебе: «Где Я?..» и «Неужели это был последний ужин?»…
Василий впился в мониторы. Он быстро изучал один, другой. На этом был почти знакомый по авиации прибор. А несколько позиций на экране, скорей всего, отображали значения каких-то величин. Средь величин была и высота – должна была быть – истинная высота – расстояние вниз до ближайшего тела, до земли, до травы, до верхушек деревьев. Несомненно, должна была быть среди тех величин высота. Какая же из «закорюлин» высота? или, черт с ним, вертикальная скорость?!.
Василий попробовал вверх дать движенье «бандуре». Глазами впился в монитор и вместе с ощущеньем ускоренья увидел, как «бегут» две строчки, как сменились две диаграммы (если можно по аналогии земному так сказать).
Джойстиком вверх…, джойстиком вниз…
– Поймал! Вот эта!.. – Василий пальцем ткнул в экран, – Нашёл! Бля-яя-а!.. Слава Богу!!!
От волненья промокли и лоб и виски. Пот лил с бровей. Но ключ к их спасенью был найден!? Остался лишь один вопрос: «Раз есть высотомер, то что покажет на земле он? Как выглядит это – его «нулевое значенье»?!»
– Ладно. Ещё раз попробуем! – продолжал чудить Васька, ловя себя на мысли, не сон ли это. Он даже допустил, что это – сон, но чёткость происходящего секунда за секундой его убеждала в обратном. – С ускорением вверх! Ещё!.. ещё! Вот она! – он показывал пальцем Андрею, – вертикальная скорость!.. Хорошо!.. Падаем. Отлично!
Держась одной рукой за кресло, Василий впился в счётчик высоты. Вот после ускорения высота росла. Вот счётчик встал и стал меняться обратно.
– Помаленьку, вниз… – Василий комментировал свои движенья. – Вот эта, – точно ведь, вертикальная скорость. А с высотой мне ничего не понятно… Медленно едем вниз. Сиди прямо и береги позвоночник!
Андрей кивнул.
Прошло минут десять. Аппарат держался «в горизонте», никуда не наклоняясь. Со всех сторон заколотило, зашуршало и, словно червяков в жестяной банке, дерябнуло о землю.
– Выключай всё это на…й! – скомандовал Василий.
– К-ак!? – не отойдя от шока, спросил друг.
В ответ Василь махнул рукою, типа: «Сиди» и сам проделал всю работу, к тому же разобравшись, как им открыть наружу люк.
В наставшей тишине они выбрались наружу и сели на край у дисколёта, свесив ноги. «Бандура» шлёпнулась между деревьев, подрав стволы и наломав деревьев сучья.
– Здрассьте! Приехали!.. – иронизировал, спустившись вниз Андрей. – Что жрать-то будем? Я, кажется, ещё не закусил.
Где-то – неизвестно где, догорал их костерчик; у камушка стояла фляжка с спиртом; стыла каша в армейском котелке; и запеченный по-таежному хариус ещё распространялся ароматом и ждал обёрнутый от мошкары пакетом.
…Подполковник Владимир Шпак с высоты шестисот метров на скорости четыреста километров в час из кабины МИГ-23 рассматривал типичный несущийся под ним пейзаж: излучины реки, болота, топи и между ними – полосы тайги. Здесь не было уже холмов, как на аэродроме: холмы на западе переходили в цепь Урала, а здесь была уже равнина. Каких-то меньше сотни километров – и всё по-другому. Места красивые. Где такое увидишь? Хотя, – опять подумал летчик Шпак, многое где пришлось повидать: и пустыни, и Камчатку и даже Чехословакию. Но под старость Владимир Станиславович впадал в сентиментальность: вот он уйдет на пенсию, и где же жить? Придется уезжать. Военный город не для пенсионеров. Родина, Херсонские степи красивы только по весне. А здесь – красота, круглый год. А рыба здесь… А ягоды, грибы, охота…
Подполковник одернул себя, что отвлекся он от задания, сосредоточившись на экране локатора целей и делая попеременно взгляды вперёд, влево, затем вправо. Хоть высоту держал автопилот, но указатель радиовысоты не ускользал из поля зрения. Внизу проносилась тайга: деревья, деревья, болотца, кустарник. И что ты рассмотришь на этакой бешеной скорости?.. Нет, если радар уж не видит – глаза напрягать.
За подполковником и на двести метров повыше летел ведомый – молодой капитан Кузнецов. Он тоже смотрел на монитор бортовой радиолокационной станции. Но цели, на которую их наводили с командного пункта, уже не было. Она минуты три назад мелькала. Но исчезла.
– Шестьсот первый, – в наушниках гарнитуры услышал свой позывной Шпак, – Доложите обстановку! Низколетящую цель видите? – С командного пункта запрашивал офицер боевого управления капитан Чикенёв. На его мониторе с кругового локатора читалась лишь пустая картинка.
– Цель не обнаружена. Ничего нет! – доложил подполковник.
Чикенёв сидел перед экраном, на котором с радара, вращающегося со скоростью десять оборотов в минуту, отображалась информация о воздушной обстановке в радиусе двухсот километров. На круглом «очке» были нарисованы и полосы трасс, по которым летают гражданские самолёты, и обозначены вертолётные площадки нефтяников. Все они находились совсем не в том месте, где ещё десять минут назад то появлялась, то исчезала белая точка. Чикенёв ещё раз просмотрел поданные на сегодняшний день заявки о полётах малой авиации: все были выполнены. Сняв с правого уха наушник, он взял с пульта «сороку» и, нажав кнопку, спокойным тоном произнёс:
– «Марс», «Тиратрону»!
– Отвечаю, начальник смены, старший лейтенант Зырянов.
– Никитич, запросчик государственного опознавания у нас исправен?..
– Так точно! – ответил дежурный офицер поста радиотехнического обеспечения полётов.
Алексею Чикенёву хотелось ещё что-то спросить, но слишком много проблем крутилось в голове: Куда исчезла цель? Что это было? А главное, чем он отчитается за поднятое по его команде дежурное звено?
– Благодарю, «Марс», до связи! – сказал капитан, повесил «сороку» на место, поправил наушник и запросил по связи Кузнецова:
– Полсотни два, ответьте! Полсотни два….
– Отвечаю! Полсотни два, – прогремел в наушниках голос лётчика.
– Полсотни два, займите высоту тысяча метров!
– Полсотни два. Понял. Занимаю тысячу метров.
– Шестьсот первый…
– Отвечаю, шестьсот первый!
– Шестьсот первый! Высота шестьсот метров.
– Шестьсот первый. Понял. Есть шестьсот метров.
– Шестьсот первый. Разворот на курс сто шестьдесят градусов. Просмотрите местность!
– Шестьсот первый. Понял. Выполняю разворот на курс сто шестьдесят градусов, просмотреть местность.
– Полсотни два. Разворот на курс сто шестьдесят градусов. Ещё раз просмотрите местность!
– Полсотни два. Выполняю разворот на курс сто шестьдесят градусов. Просмотреть местность.
Владимир Александрович Шпак вел машину, погруженный в не столь приятные воспоминанья о том злосчастном мае восемьдесят седьмого года и о том, что случилось потом.
Ничто беды не предвещало. В стране шла перестройка. Вот разрешили людям торговать и что-то самим делать, к примеру, шить, потом варить и жарить пирожки, и даже открывать свои кафе. И разрешили говорить о демократии и о какой-то там свободе слова.
И девушки одели мини-юбки. Страна вырывалась наружу из плена, в котором была у себя с двадцатых годов. И в ней обнаружилось вдруг, что пока весь советский народ строил свой Коммунизм в труднейшей борьбе в окруженье врагов, другой мир – просто жил.
Увидели все, что после работы (пока ещё в душных видеосалонах без кондиционеров, что после работы итальянец или немец не становился в очередь за колбасой, а шел там в ПАБ – если он англичанин, или в кафе – если он итальянец, чтобы поесть и скоротать свое время. Он там мог познакомиться с девушкой, потом, легко купив презерватив (которых в советской стране почти не было), направиться к себе или к ней в гости.
Там люди зарабатывали деньги, летали на вертолетах и самолетах. И мог, например, инженер купить самолётик себе на зарплату. И чей-то отпрыск несовершеннолетний – Матиас Руст сел в такой самолетик, влетел в СССР и приземлился на Красной Площади.
Последствия были. Понижение в звании, увольнение, кого-то лишали наград, пускали на пенсию, но не лишали её. Обошлось без расстрелов. Отрадно одно: что люди отвыкли уже убивать и приказа сбить эту низколетящую пакость с почти что ребенком отдано не было. Никто не подумал, что может случиться такая вот, блин, провокация.
И началось.
И истребительную авиацию всего Советского Союза замучили проверками по перехватам низколетящих, а самое страшное – очень медленных целей.
Шпак помнил каждый из этих полетов, особенно третий, когда уж расслабился. И всё б ничего, но Миг-23 на форсаже почти вдвое быстрее звука. Он – самолёт с изменяемой геометрией крыла, но на скорости у земли в четыреста километров в час, как раз на той скорости, на которой только и можно начинать вести поиск низколетящей цели, дрожал от начала срыва потоков.
Сконструированный в том числе и для перехватов крылатых ракет никак не мог унизиться до скорости автомобиля на трассе Формулы-1. Четыреста – вот его нижний предел: почти посадочная скорость. Меньше, конечно, и особенно в жару – нельзя! Но денешься куда!? Казахстан. Тридцать шесть градусов Цельсия у земли. Полеты не отменяли. Сорвался поток. Самолет закрутило. Движок захлебнулся, помпаж, и серией «Тра-та-та-та-та» повыплевывал лопатки и компрессора и турбины. Плоский штопор.
Машина кувыркается игрушкой. Последний взгляд перед собой – и только когда фонарь кабины повернулся к небу, тогда ещё майор Шпак что есть силы дернул две ручки. Те две десятые доли секунды ему до сих пор ещё снятся. Уж очень медленно фонарь поднимается с места. И его ведь ничто не срывает! Поток не набегает, и может даже прижать стекло к фюзеляжу. Но это так кажется. Пиропатроны справляются. И только стекло ушло с поля зрения, он сразу теряет сознание от перегрузки.
И парашют успел наполниться и полностью раскрыться. Глаза от колючек пустынной степи спас шлем со стеклом. Он этим стеклом раздавил паука…
А сейчас Шпак выполнил разворот и думал о том, что ему, давно уж дослужившемуся до пенсии, уж нечего терять. И оттого он полностью отдался красоте полёта: погожий ясный летний вечер; солнце блестит в глади озёр и болот, тайга начинает готовится к осени, меняя цвет с зеленого кой-где уже на желтый.