Ланиус Андрей
Островок
Глава первая. НОВОЕ ЗАДАНИЕ
Серый и дождливый городской пейзаж за окном ничем не напоминал ту величественную панораму южных гор, которая окружала меня еще несколько дней назад.
Дед сидел в своем любимом кресле в дальнем углу кабинета. Это была наша первая встреча после моего возвращения из Средней Азии. Конечно, еще раньше мы коротко пообщались по сотовому телефону, и Дед был в курсе, как некоторых деталей моей поездки, так и общего итога, констатировавшего, увы, что моя миссия завершилась полным фиаско, пускай и не по моей вине. Впрочем, в нашей “конторе” никакие оправдания в расчет не принимались. Провал он и есть провал.
– Итак, тайник был пуст? – своим тихим голосом резюмировал Дед, глядя мимо меня.
– Пуст был сундучок, – уточнил я. – Точнее, в нем лежала плотная картонная папка, набитая газетами. Не бумагами, за которыми вы меня снарядили, а газетами трехлетней давности. Старыми пожелтевшими газетами с одной и той же датой выпуска.
– Ага, – кивнул Дед, сводя перед собой свои тонкие розовые пальцы. – Газетами. Старыми газетами. Хотя, учитывая ситуацию, вряд ли их можно назвать старыми. Хм! А давай-ка проанализируем известные нам факты заново. Итак, в добрые еще советские времена в глухом горном кишлаке существовал хитро замаскированный тайник, секрет которого знали только двое: старые приятели – заправилы наркобизнеса регионального масштаба Мирзоев и Алибаба. В самом тайнике помещался некий сундучок, а в нем среди прочего добра таилась некая папка с бумагами, имевшими, скажем так, баснословную ценность. Лет этак семнадцать назад, во время очередного совместного посещения тайника, эти двое перессорились не на жизнь, а насмерть. В буквальном смысле слова. И вот один из них – Мирзоев – отправился, как принято говорить, к праотцам. Второй – матерый мафиози Пустынцев по прозвище “Алибаба” – снова закрыл и замаскировал тайник, после чего бежал, спасаясь от возможного преследования со стороны сообщников убитого, стерегущих у выхода из ущелья. Спустя какое-то время Алибаба был арестован в другой местности под другим именем и по другому делу и отправлен за решетку. Находясь в заключении, Алибаба не переставал мечтать о том дне, когда он снова доберется до сундучка, продаст бумаги и заживет припеваючи. Он твердо верил, что остается единственным обладателем тайны, и эта мысль придавала ему силы в трудную минуту. Наконец, выйдя на свободу, он добрался до тайника и извлек из него заветную папку, правда, ценой собственной жизни, ибо за ним следили его старые враги. Но и враги остались с носом, потому как, благодаря твоей удаче, папка тут же оказалась в твоих руках, Ярослав. – (Дед всё же сделал мне завуалированный комплимент, подсластив горькую пилюлю.) – Мы уже готовились праздновать победу, но нас ожидал загадочный сюрприз. В папке вместо желанных ценных бумаг пылилась стопка газет, дата выпуска которых говорит о том, что эта, в высшей степени невероятная подмена произошла три года назад. То есть, в тот самый период, когда прах Мирзоева давно уже истлел, а Алибаба, вне всяких сомнений, томился за колючей проволокой. Как всё это можно объяснить? Каким образом произошла подмена? – Дед вскинул на меня свои светлые глазенки.
– Очевидно, о тайнике знал кто-то третий, – предположил я. – Иначе загадка не имеет решения.
– Отчего же? – хмыкнул в своей манере Дед. – Имеет, притом весьма простое. Действительно, был кто-то третий. Кто-то, кто разыскал тайник, зная о самом факте его существования. Вычислил эту нору. Обладая, так сказать, смекалкой, техническими навыками и зная местность. Причем, сделать это он сумел лишь три года назад.
– Один из нукеров Джамала? – предположил я.
– Нукер? – скептически усмехнулся Дед. – Давай-ка попробуем выстроить гипотезу. Вот, смотри… – он принялся загибать пальцы. – Разумеется, этот человек не совсем чужой в кишлаке. Ибо местность он знал. Но и к аборигенам он не принадлежал. Иначе Джамал давно бы раскусил такого хитреца в своем окружении. Не забывай, этот современный басмач видел своих бойцов насквозь. Значит, это был кто-то, кто периодически наведывался в кишлак еще при старом хозяине – Мирзоеве и пользовался определенным доверием с его стороны. Кто-то, кто наносил эти регулярные визиты в кишлак и после смерти Мирзоева, поддерживая контакты с Джамалом. Логично предположить, что речь идет о специалисте, в чьих услугах постоянно нуждались наркодельцы, обосновавшиеся в кишлаке, согласен? Допустим, это был опытный взрывник, который методом направленных взрывов прокладывал через перевалы новые тайные тропы. Именно такой человек, имея определенную свободу передвижений, мог бы незаметно для других разыскать тайник, о котором, несомненно, имел общее представление. Как видишь, круг поиска заметно сужается, – с удовлетворением констатировал Дед.
– Ваша логика, как всегда, безупречна, – согласился я, радостно осознав, что выволочки не предвидится, и задал вопрос, который не переставал меня будоражить с того самого момента, когда я открыл папку: – Но зачем этот таинственный кладоискатель, забрав бумаги, вложил в папку старые газеты? Ведь это лишняя возня, а значит, и лишний риск. Зачем он оставил этот невнятный след?
– Полагаю, субъект, которого ты метко окрестил таинственным кладоискателем, хотел таким образом насолить Алибабе-Пустынцеву, – скупо улыбнулся Дед, продолжая развивать свою мысль. – Он знал, что придти за папкой может только Алибаба. Только Алибаба мог увидеть подмену, в которой, надо полагать, заложен некий скрытый смысл. В чем заключается этот смысл, мы с тобой пока не знаем. Но очевидно, что речь идет о сведении счетов между людьми, которые, надо полагать, враждовали на протяжении многих лет, хотя и работали на одну мафию. – Дед по привычке почесал мочку своего розового уха и заключил: – Итак, образ таинственного незнакомца, человека-невидимки, лихо обскакавшего нас, начинает постепенно выплывать из тумана, верно? Это, несомненно, закоренелый враг Алибабы, не побоявшийся бросить ему вызов. Нам известно, что Алибаба был далеко не ординарной личностью, стало быть, его враг тоже не из хлюпиков. Тебе не кажется, Ярослав, что круг поиска сузился еще заметнее?
Что-то подсказывало мне, что еще до моего приезда Дед вычислил того, кто оставил меня в дураках.
– Ладно, не буду тебя томить, – Дед словно прочитал мои мысли. – В свое время мне пришлось плотно заниматься Алибабой и попутно изучать его окружение. Еще тогда мне на заметку попал некто Спорышев Константин Константинович. Спорышев и Пустынцев знали друг друга со студенческой скамьи. Кстати, именно Спорышев дал Пустынцеву кличку Алибаба, которая сопровождала того до конца дней. Много лет они дружили, но затем между ними пробежала черная кошка. Не знаю, по какой причине, но они стали заклятыми врагами. В какой-то момент судьба надолго развела их, но затем они снова оказались в одной упряжке на почве наркобизнеса. Правда, служили разным баронам. Пустынцев, как ты уже знаешь, был человеком Мирзоева, а Спорышев – офицер-сапер в звании майора, ас своего дела, во время афганской кампании связался с тамошними владельцами опиумных плантаций. В свою очередь, афганские дельцы, стремясь наладить канал сбыта через Таджикистан, вышли на Мирзоева, послав к нему для переговоров в качестве доверенного лица Спорышева, за которым тогда же закрепилось прозвище Сапер. Так мы и будем называть в дальнейшем бывших приятелей – Алибаба и Сапер. Сапер, насколько мне известно, сумел добиться доверия Мирзоева, после чего наведывался в кишлак весьма регулярно. Несомненно, здесь он встретил Алибабу. Полагаю, застарелая вражда вспыхнула с новой силой. Впрочем, на людях они, скорее всего, улыбались друг другу и жали один другому руки. Но тайная ненависть в их душах разгоралась всё сильнее.
“Тайная ненависть в их душах”… – Дед любил иногда употребить в разговоре литературный образ, водился за стариком такой грешок.
– Тогда многое становится на свои места, – поддакнул я. – Бывая в кишлаке, Сапер действительно мог узнать о том, что где-то в глубине Змеиного ущелья Мирзоев построил тайник, а затем уничтожил каменотесов. Найти такой схрон совсем непросто. Саперу потребовалось для этого больше двенадцати лет. Лишь три года назад он добился своего, оставив для Алибабы кипу одинаковых газет, предположительно, как некий знак, своеобразное послание. – Тут я позволил себе взглянуть на Деда: – Что ж, теперь, по крайней мере, понятно, кто взял бумаги. Мы продолжим их поиск или как?
– А для чего, по-твоему, я вот уже битый час толкую с тобой?
Здесь я решил, что настал подходящий момент задать другой важный вопрос, который уже давно не давал мне покоя:
– Вы не считаете, что для успеха дела лучше посвятить меня в секрет этих бумаг?
– Думаю, ты прав, – неохотно кивнул Дед. – Без компаса из этих потемок не выбраться. Выслушай же еще одну невероятную историю. Когда-то, еще в старые времена, больше двадцати лет назад, жил-был один химик. Очень талантливый. Не думаю, что сильно ошибусь, назвав его гением. Фамилия его была Епитимьев. Как и большинство истинных гениев, он был своенравен, капризен и непрактичен в быту. Судьбы гениев тоже складываются по-разному. Его судьбе не позавидуешь. – Дед вздохнул. – Впрочем, поначалу всё было довольно благостно. Епитимьев работал в одном из отраслевых НИИ Ташкента, проводил плановые исследования, защитил кандидатскую диссертацию и даже стал профессором. Заметь, в неполных тридцать лет! А затем у него появилась смелая идея, которую, вероятно, можно отнести к области нанотехнологий. На свою беду, Епитимьев опередил время. Два десятилетия назад, да еще в Средней Азии, может, и слова такого не знали – нанотехнологии. Впрочем, я могу и ошибиться, – на секунду Дед вскинул над головой руки. – Но как бы там ни было, а к подобным идеям в ту пору относились как к чудачеству, сродни умению подковать блоху. И не только в Средней Азии, но и в Москве тоже. Епитимьев писал заявки, требовал в своей напористой манере предоставить ему уникальное оборудование и неизменно получал отказы. Другой на его месте давно отступился бы. Но я уже говорил, это был гений со всеми его достоинствами и недостатками. Он начал публично и в весьма обидной форме критиковать руководство института и всё такое прочее. Словом, его быстренько уволили под благовидным предлогом. Надо сказать, что Епитимьев вел себя несдержанно и со многими коллегами, да и к правлению местной академии наук относился без должного почтения, так что грудью на его защиту никто не встал. Он со всеми перессорился, всех обозвал “бездарями”. В ответ заслужил прозвище “сумасшедший химик”, остался без работы и без средств к существованию, поскольку везде ему отказывали, зная его скандальный, непредсказуемый характер. Одно время он даже разгружал вагоны, благо, отменное здоровье позволяло ему легко справляться с физическими нагрузками. Впрочем, думаю, это была поза.
– Гений не от мира сего, – подытожил я.
– Верно… – Дед отпил глоток холодного кофе из стоявшей перед ним чашки и продолжал:
– И вот в какой-то момент судьба свела его с Сапером. Епитимьев был рад возможности выговориться, а Сапер, слушая случайного собеседника и уже имея за плечами военный опыт, понял вдруг, что перед ним – создатель нового типа индивидуального вооружения, которое может иметь огромный спрос на формирующемся “черном рынке” оружия. Сапер поехал к Мирзоеву и убедил того взять бесхозного гения под свое крыло. В свою очередь, Епитимьеву было уже всё равно где работать, лишь бы иметь возможности для реализации своей идеи. Мирзоев вполне официально зачислил его сотрудником одной из селекционных лабораторий своего агрообъединения. В действительности же Епитимьеву создали максимально благоприятные условия для его экспериментов. Получил он и оборудование, не уникальное, конечно, но позволяющее проводить определенные этапы исследований. Полагаю, лаборатория находилась где-то в окрестностях кишлака Ак-Ляйляк. Время от времени приезжал Сапер, интересовался у Епитимьева, как идут дела. Похоже, у него уже тогда были свои виды на химика. Точнее, на его изобретение. Полагаю, Алибаба первым раскусил истинные намерения Сапера и пытался сам стать опекуном для гения. Кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы не внезапная ревизия из Центра, если бы не угроза для Мирзоева, да и для Пустынцева оказаться под арестом. Предупрежденный заранее верными людьми, Мирзоев принялся, что называется, прятать концы в воду. Химик и его лаборатория могли вызвать много лишних вопросов. Вот тут-то Сапер и предложил на время, мол, пока не уляжется шум, спрятать Епитимьева в Афганистане, у верных людей. Мирзоев легко согласился. Несомненно, что Сапер мечтал наложить лапу на изобретение, эксперименты по которому близились, очевидно, к своему практическому воплощению. Из окружения Мирзоева, пожалуй, один только Алибаба понимал истинную ценность того, что делает химик. Он не хотел сдавать химика Саперу, но в той ситуации не мог предложить другого варианта. И это подлило масла в огонь той вражды, которая горела в сердцах бывших приятелей. Единственное, на чем сумел настоять Алибаба, это сделать копии со всех расчетов и заметок ученого. Вот эти копии и составили содержимое папки, за которой мы охотимся, Ярослав.
Дед снова сделал пару глотков холодного кофе. Я терпеливо ждал.
– Пользуясь своими каналами, Сапер по чужим документам переправил профессора “за речку”, – продолжал Дед. – Предполагалось, очевидно, что Епитимьев завершит свои исследования, обосновавшись в одной из тихих провинций, где ему создадут лабораторию на деньги наркобарона, которому служил Сапер. Затем на какой-то период следы профессора теряются. Известно, однако, что накануне вывода наших войск, автомобиль, на котором профессора пытались перевезти дальше в горы, подорвался на мине и упал в глубокую пропасть. Чуда, к сожалению, не произошло. Правда, трупа профессора никто не видел. Но поскольку за последующие полтора с лишним десятилетия ни сам профессор, ни его изобретение нигде так и не проявились, факт гибели нашего гения можно считать установленным. Между тем, всё это время в тайнике в окрестностях Ак-Ляйляка пылилась копия его почти завершенной работы, которую, наверняка, смог бы успешно довести до конца любой в меру талантливый химик на основе последних достижений в этой области. Вот почему, несмотря на гибель Епитимьева, эти бумаги по-прежнему имеют колоссальную ценность. Несомненно, Пустынцев собирался завладеть ими для последующей продажи. Но, как мы теперь знаем, его опередил Сапер. Больше некому. – Дед снова вздохнул: – Смотри, что получается, Ярослав… Химик погиб, про его работу научный мир ничего не знает. Ничего не знают о ней и спецслужбы ведущих стран. Знал о ней только один человек – Сапер, который, полагаю, в отличие от Пустынцева, не собирался торговать чужой идеей, а рассчитывал продавать готовый продукт и самому назначать за него цену. Итак, если бумаги действительно оказались в его руках, то вот как он с ними поступил. Он нанял двух-трех толковых ученых мужей, создал им условия для работы, выдал щедрый аванс, но потребовал, чтобы в ближайшей перспективе они обеспечили результат. Он сделал это три года назад. Три года! Стало быть, изделие уже на выходе. Быть может, этот продукт у него уже есть. – Дед постучал ладошкой по столу: – Вот так-то, Ярослав… Да, это не наша работа. Но я сильно подозреваю, что если мы ее не сделаем сейчас, то те, кто должен заниматься ею по своей должности, спохватятся слишком поздно. Сапер – очень сильная и крайне опасная личность! Вопросы есть?
– Вагон и маленькая тележка!
– Хотел бы я иметь столько же ответов, – посетовал Дед. – Ладно, спрашивай!
– Папка пролежала в тайнике без движения почти полтора десятилетия. Ладно, Пустынцев сначала был в бегах, затем сидел в тюрьме. Но Сапер? Почему он забрал папку не сразу, а лишь три года назад? Он-то чего выжидал?
– Этого я не знаю, – развел руками Дед. – Может, он тоже где-то отсутствовал или не сразу нашел тайник… Вообще, в этой истории очень много “белых пятен”. Почему он вложил именно газеты? Специально их приготовил или они попросту случайно оказались под рукой? Кого он привлек к доработке идеи Епитимьева? В чем заключается сама идея? В каком состоянии работа сейчас? Где проводятся исследования? Надеюсь, со временем мы получим ответы на все вопросы. Ну, а пока перед тобой стоит задача познакомиться с Сапером и войти к нему в доверие.