В груди его что-то болезненно сипело при каждом тесном вдохе, с надломом скрипело при тяжком выдохе. Лёгкие, будто сжали в дряхлую поролоновую губку, отжали из них всё жидкое и воздушное, сильнее давили, досуха, чтоб в труху под рёбрами рассыпались. Через боль снова вдыхал, не желал истлевать, судорожно хватал ртом воздух и тут же жадно глотал. Что с ним?!
Идти…
Идти, идти, ему нужно идти, идти или замерзнуть. Бездушная промозглость воровато пробиралась за ворот его тонкой толстовки, кралась по спине, оступалась на лопатках, скатывалась вниз, цепляясь за кожу, колко топталась на позвонках, старалась продраться внутрь, исступленно вгрызаясь в хрупкое тепло. Всё меньше и меньше тепла оставалось. И Вадима всё меньше.
Пальцы его рук наглухо закоченели и больше не слушались. Скривил их холод, а мизинец, загнутый вовнутрь, упорно впивался в застывшую ладонь в надежде согреться. Глубже, ещё глубже пробивался, а живое не чувствовал, отчаянно дрожал, беззвучно прося помощи, забывал, как двигаться. Забывался и Вадим.
Он упёрся ладонями во что-то скользкое, стекло, может. Ничего не мог рассмотреть. Щурился, дико драл руками глаза, которые безумно горели и слезились. Оступился, споткнулся, и невидимое тупое и суровое железо больно проткнуло живот, вдарив под рёбра, выкачав из него обрывки хриплого дыхания и клочки застывающего тепла. Он трудно без голоса прокричал, корча губы в немом вопле. Оборвался поток воздуха для него на минуту, пока коробило от боли. Задышал он тут же снова, засипел. Иззябшими пальцами нащупал обидчика – перила. Вперёд шагнул, затыкая рукой в груди, где продавили больно.
Дойдёт…
Дойдёт, он дойдёт и не сдастся. Только нельзя останавливаться. Ещё стекло и ещё. Безразличные подоконники, острые с торца, безжалостно впивались в его ладони. Пару раз Вадим успел отдёрнуть руки прочь за мгновение до, дальше опаздывал. Кусали его металлические пластины окон, дырявили насквозь.
Под его пальцы попадали бугристые стены. Истрёпанные и чужие, они не отзывались на его беззвучную мольбу о помощи, отталкивали своей промокшей заношенностью, ловко вырывались из раненных объятий, отказывались пачкаться чужой жизнью, и Вадима отбрасывало прочь от стен.
Люди…
Ещё люди, он натыкался на них, и те, ненавистно шипя: «Накурятся неизвестно чего, и после шляются всюду», брезгливо отталкивали его от себя обратно к стенам. А он, истыканный в чёрные кровоподтёки грубыми углами равнодушного города, больно бился спиной и животом о перила. Он снова и снова падал на мокрый асфальт, зарывался ладонями в склизкие опавшие листья, в месиво холодных луж под ногами, в чавкающую грязь, тяжко выл сквозь больно сжатые зубы, всё глубже промокая и промёрзая.
О помощи просить не получалось, не было голоса: вместо звуков из горла выходил густой скрип, и тут же сбивалось дыхание, переходя в свист. Он тяжело поднимался и шёл дальше. Но куда дальше? Где он? Как он сюда попал? Как выбраться теперь? И сможет ли Вадим выбраться?
Снова холодные стёкла. Ещё и ещё. Совсем ничего не видно, наверное, ночь. Рук, кажется, больше нет, и ног тоже. Может, там, в липкой грязи последней встречной лужи остались. Потерял, когда бесполезно возился среди гниющей листвы, и таких же людей, что равнодушно прошли мимо него.
Воды бы сейчас, хоть каплю, во рту всё пересохло, да и внутри тоже. И не холодно уже, а просто устал. Как же невыносимо хочется спать. Рука провалилась в пустоту, значит, стена закончилась. Шаг туда, в неизвестность. Прелая тишина. Сырой, протухший воздух и корявая кирпичная стена. Нужно просто немного поспать, и всё закончится.
Спиной тягуче сползал по шершавой поверхности на асфальт, гнулся всё ниже, упирался носом в свои колени. Тепло, сейчас будет тепло. И не больно ведь сейчас, правда? Правда…
Дыхание его становилось всё тише. Почему он здесь? Где, здесь? Надо встать и идти дальше, надо бороться. Только зачем? И с кем, с кем бороться? Нет сил совсем, растратил всё на поединках с перилами, которые, что было злобы, вонзались в его промёрзшее тело, ища слабые места, но не сломили всё же и не сломали. Теперь холод за них добивал.
Холоду же грубо врываться внутрь не требовалось вовсе. Он осторожно пробирался в ещё живого человека, по капле откачивая тепло и заменяя на неживое. Вот и Вадима настоящего, сейчас подменят на закоченевшую безжизненную копию. А его, другого, который был живым, куда же? В бесформенную кучу ненужности, как и отработавшие зеркала на той стороне набережной? Холодные, безмолвные, невидящие зеркала лежат непотребным мусором в стороне от людских глаз. Мёртвые эти осколки снаружи, обозлившиеся и ненавидящие изнутри, ненужные больше и неживые. Но Вадим же живой!
Он, яростно взвыв, взвился вверх, что было сил, и попробовал подняться, царапая стены, раздирая остатки пальцев в кровь, попытался зацепиться за выступы, но не вышло – хрипы из горла безжалостно задушили его. Дрожащими руками он крест-накрест перехватил свою шею, натужно силясь вдохнуть, и тут же перебросился на грудь, скребя себя скрюченными пальцами, рвал одежду, прорывался в живот.
Дышать не чем! Дышать! Дайте мне дышать! Отпустите, отпустите же! Он обезумевши пихал в самого себя руки. Ему в себя нужно, застряла там тяжесть, и дышать не даёт. Отпустите!
И вдруг судорожно оборвалось его сиплое дыхание, а пальцы рук застыли поверх собственной груди. Кирпичная стена оказались под щекой. Мучительный выдох.
Вдох, больно так, очень больно. Лёгкие яростно грызли сами себя. Кто-то тёр Вадиму лицо и руки, бил по щекам, грубо затягивая что-то вокруг шеи. Душат?! Он слабо завозился в чужих сильных руках. Не надо, ну, пожалуйста, не надо! Он о помощи просить хотел, согреться просто, отдышаться, а его хотят успокоить удушьем. Непослушными пальцами пытался высвободить горло из шероховатой ткани, но не дали. Запястья его рук грубо вывернули в стороны, а шею круче запутали. Сопротивляться сил не оказалось совсем, и он смирился со своей участью. Голова Вадима безвольно заваливалась на бок, но её подняли обратно и продолжили больно растирать лицо. Его одолевала горькая тошнота, глубоко в его животе скручивались крепкие спазмы, наружу выдавливая тугие стоны. Он истощённо сучил ногами, без голоса изнутри надрываясь болью, а когда вдруг рывком провалился в плотную дрожь, мутно осознал, что никогда ему уже больше не встать. Бессилие противно сбегало по спине мелкими капельками пота, медленно забирая и его целиком с собой. Сквозь судорожные обрывки его угасающего сознания, напористо прорвался строгий незнакомый мужской голос:
– Давай, парень, рано тебе умирать, слышишь! Просыпайся же! Сейчас поможем тебе, вытащим, отобьём. Ты только дыши. Дыши!
Вадим вдруг легко и наивно поверил, что его ведь и, правда, сейчас вытащат, охотно подчинился и тут же часто-часто задышал. Глубже и глубже, терпя боль. Значит, не убивают, значит, ошибся и не в кучу ненужности его пока, нет. Там другие пусть пылятся, а ему к живым нужно, с живыми. Он и сам живой и нужный! Руками слабо цеплялся за кого-то, кого не видел, впивался скрюченными от холода пальцами в невидимую дутую куртку и не отпускал, надрывно кашляя. Кто-то рядом, только бы не ушли и не бросили. Ну, пожалуйста! Закричал:
– Не бросайте меня, не бросайте меня одного! Только не бросайте меня здесь! Я не хочу…
Скрипуче надломился его обезумевший от страха, безысходности и отчаяния голос. Холод через горло мгновенно проник в самое нутро мальчика, не желающего умирать молодым, и перекрыл ему доступ к дальнейшей жизни, а самого его сию же секунду отправил к неживым. Что наделал-то, Вадим и сам понять не успел, как рывком опрокинулся на колени на асфальт, глухо ткнулся в стену непослушной головой и на последнем надорванном выдохе страшно прохрипел:
– Остановите это… Выпустите… Отпустите… Верните меня назад…
– Вернись, Вадим! Вернись уже к нам!
Артём.
Это Артём прямо сейчас возвращал Вадима и, вытаскивая из трудного отражения, грубо настаивая на своём, тряс его за плечи и хлёстко бил по лицу.
Вадим в отражениях, ему нужно срочно выходить. Сейчас, прямо сейчас. Вот Артём напротив, больно так по лицу хлещет. Просто зацепиться осталось, да хоть за боль, но получалось плохо. Ещё удар и ещё. Почему не получается выйти?.. Почему же?..
– Артём, остановись уже! Ему больно! Посмотри, его лихорадит всего. Может… может, по-другому как?
Алиса и её теплое порывистое дыхание вот совсем недавно грело его в спину и в шею. Тепло. Вадим разбито открыл глаза: сидит на холодном асфальте в полутемной подворотне, упираясь спиной в шершавую кирпичную стену, ноги его безвольно раскинуты в стороны, руки поднять не в силах. С трудом потянулся подрагивающей головой вверх: над ним Артём, а рядом, на коленях стояла Алиса. Глаза у неё были уставшие и красные. Ревела что ли, глупая. Вернулся он, всё закончилось, и Вадим живой остался. Не он ведь умирал, совсем не он. Вымученно улыбнулся и сипло протянул:
– По-другому никак, Алиса. Никак…
Алиса не дослушала, не дала договорить, бросилась к Вадиму, притянула его за плечи к себе, крепко обняла, закрыла его голову своими руками и спрятала в себе. В волосы стала быстро-быстро целовать, в лоб, в шею. Тепло её на ходу к нему прилипало, легко впитывалось в беззащитную кожу. Согревала его Алиска, чтоб наверняка в прах не рассыпался.
Так ведь это и не Вадим рассыпался, а прочувствовал до мелочей, как себя самого. Он выдохнул с облегчением, обнял в её ответ, не целовал, нет – молчал. И Алиса успокоилась.
Встать смог только через двадцать минут. На людей, которые понуро брели мимо и кидали брезгливые взгляды на молодёжь, притаившуюся в тёмном углу, Вадим внимания не обращал.
Знобило ещё с полчаса, не меньше, кашлял, часто-часто дышал.
Всё то, что он только что через себя пропустил, не с ним произошло, нет. Отражения помогли, показали ему, что просил, только изнутри того, кого он сегодня весь день пытался найти. Вадим вместе с тем самым Кириллом прошёл до самого конца, прочувствовал, что и тот чувствовал, и почти умер. Так накладно с ним в первый раз было, так дорого он ещё ни разу отражениям не платил. Не готов оказался, не рассчитал стоимость услуги, в кредит пришлось говорить, расплатился процентами самого себя и поистратился. Едко усмехнувшись, прошипел сквозь зубы:
– За что, вы так со мной? За что, так больно?
Когда окончательно отпустили, он стремительно вырвался из злополучной подворотни во двор пятиэтажных домов. Вадим не шёл – бежал, пошатываясь, не оглядываясь, пока полностью не иссяк ложный запал себя самого. Присел на лавочку около пустой детской площадки, упёрся головой в металлическую перекладину решетчатого ограждения и закрыл глаза. Говорить было трудно. Поднял глаза и увидел Алису.
– Нормально всё, – хрипло произнёс Вадим, пытаясь улыбнуться, – всё нормально.
– Нормально?! – громкий возглас Артёма вынудил Вадима отлепиться от железной трубы и обернуться. – Да ты, Вадим, с первого дня нашего знакомства не казался мне нормальным! А после увиденного сегодня, я вообще сильно сомневаюсь в твоей адекватности. У тебя помешательство, и совсем не тихое. Мы думали, ты задохнешься прямо у нас на глазах без видимых на то причин. Ты напугал нас, очень. Я никогда такого не видел и не знал, чем помочь. И до сих пор не знаю. Ты предупреждай в следующий раз, ладно?! И инструкции оставь, как тебя при случае вытащить.
– Предупрежу, – слабо отбился Вадим от нападок друга, – оставлю. Вытащишь.
Артём промолчал и, недовольно посопев, раздражённо кинул свой рюкзак на скамейку рядом с Вадимом, достал бутылку с водой и протянул ему. Тот броском подался вперёд, перехватил желанную влагу и с жадностью осушил. Позже свободно откинулся назад на спинку скамейки: отпустило. Только сейчас его окончательно отпустили чужие воспоминания. Тут же собрался обратно в цельного, наполненного силами Вадима Вереса, шумно потёр ладони друг о друга и, самодовольно улыбнувшись, добавил:
– Артём, доставай ноутбук, открывай сайт школы. Для начала, смотрим личные данные одноклассников Кирилла. Нам нужны фамилии тех, кто живёт поблизости. Кирилл был здесь. Это точно. Ему кто-то помог. Осталось вычислить кто, и мы у цели.
– Не открывай, а вскрывай, Верес, – едко улыбаясь, поддел Артём.
Вадим рывком дёрнулся вперёд, наклонился низко к Артёму и на ухо ему заговорчески прошипел:
– Вскрывай, Арофьев!
Глава 5. Зачем бьют зеркала
Артём мастерски стучал по клавиатуре своего ноутбука, умело работая снаружи, чтобы незамеченным остаться внутри, неброско пробраться в самые потаённые архивы, невидимкой слиться с нужными файлами, папками, и взять их осторожно для себя в личное пользование: искал адреса учащихся частной школы, где и сам учился.
Монотонное бряканье клавиш неприязненным эхом отдавалось у Вадима в голове, растрёпанной отражениями. Озноб не отпускал. Он по-прежнему сидел на лавочке, обхватив себя за плечи, сгорбившись к коленям, и понуро молчал, глядя выцветшим взглядом прямо перед собой. Что такое с ним сейчас произошло, объяснить не мог. Кажется, он так глубоко нырнул в отражение, что оно чуть его не прикончило. Такое произошло впервые, такие разговоры может больше и не осилить, так недёшево платить он не собирался.
– Ты вообще нас слышишь или нет, Вадим? – обеспокоенная Алиса позади.
Мягкое прикосновение рук Алисы к напряжённым плечам Вадима несло мутное осознание, что есть между ними здесь и сейчас некая ещё невидимая связь. Тонкая она, бесцветная пока, не напитана взаимностью, не скреплена сходствами, не ранена различиями. Не напугана связь реальностью, не разочарована тем, какие есть, не болеет нудным прилипчивым: «Скучаю по тебе». Связь эта маленькая совсем, неумелая, неопытная, тыркается наивно теплом ему в шею, в спину, за руку неуверенно держит, плечи осторожно расправляет, беспокоится за него, переживает. А Вадим, что?! Ничего. Нужна ли ему такая невинная связь? Слышит ли он ту, которая причина связи? Хочет ли слышать?
– Слышу, – с трудом выдавил из себя Вадим и выпрямился. Связь по-прежнему на его плечах оставалась, непуганая ещё, доверчивая.
– Я тут подумал, Вадим, – обеспокоенно произнёс Артём. – Может, в школу вернёмся. Тебе плохо, это видно. Ты, как будто не здесь.
– Да здесь я, здесь, – хмыкнул Вадим, встретив напряжённый взгляд Алисы. Попытался улыбнуться, но не смог. – Это всё отражения. Они меня из реальности вышибли или реальность из меня, сам пока не разобрался. Сейчас пройдёт. Что по адресам?
– Два, – Артём развернул ноутбук к Вадиму. – Здесь, как раз в этом дворе. Олеся Осипова из десятого класса, и Анна Арадная – наша с Алисой одноклассница.
– Так, – задумчиво произнёс Вадим, монотонно потирая лоб. – Родители есть?
– Олеся Осипова с матерью живёт, у Ани полная семья: мать, отец, два брата, – листая личные дела каждой, обобщал Артём.
– Тогда к Арадной и идём, – устало протянул Вадим, вяло стуча пальцами по деревянной лавочке. – Там мужчина был, скорее всего, её отец.
– Там, это где? – встревожено, произнесла Алиса, смерив Вадима недоверчивым взглядом.
– В отражениях! – несдержанно огрызнулся Вадим, и тут же рывком нетерпеливо вскочил на ноги. Вмиг распалился: – Сколько ж можно одно и то же вам повторять?!
– Успокойся, Вадим, – равнодушно отозвалась Алиса. – Я просто спросила.
– Я ответил! – кипел Вадим. – В отражениях! Что непонятного?! Давай вот сейчас без дурацких вопросов обойдёмся, Алис!
– Давай, – холодно отступила Алиса, отойдя в сторону от детской площадки, где он бушевал.
Глупые и неуместные разговоры выводили Вадима из себя в считанные секунды. Сейчас происходило именно это. Мгновенно проснулось непреодолимое желание высказать Алисе всё, что он о ней думал, заставить её понять, что он терпеть не может пустое в людях, что вопросы должны быть в тему и ко времени. Зачем их задавать, когда точно знаешь ответ?! А если не знаешь, лучше вообще молчать, умнее выглядеть будешь! Стерпел, зло выдохнул через нос, и грубо стряхнул юную связь с плеч. Добро пожаловать, в жизнь, маленькая, никто с тобой церемониться не собирается, привыкай, приспосабливайся или обрывайся.