Выжил только Вадим.
Глава 3. Кто-то собирает осколки
– Вадим?! – воспалённый голос Артёма рядом. – Что с тобой, Вадим?! Где ты?!
Вадим, давясь, проглотил порцию мёрзлого ветра, который нервным порывом ударил в лицо. Он задохнулся, поперхнулся, попытался откашляться, снова вдохнуть, но не получалось. Уткнулся лбом в мокрый бетон, обхватив шею руками, надеясь вспомнить, как дышать. Сипение вместо дыхания, хрип какой-то, дрожь мелкая-мелкая во всём теле. Плюхнулся плашмя на живот, мелко вздрагивая и всхлипывая. Ему не было больно, нет, он не мог вдохнуть. Изнемогая, завалился на бок.
Рядом осколок старого зеркала. Это оно всё, мстит людям за предательство, отыгрывается на глупом смельчаке, стремится навсегда запереть его в отражении. Вадим протянул к зеркалу дрожащую руку, из последних сил требовательно прохрипел:
– Отпусти!
Тут же вдохнул больно и сильнее зашёлся ломким кашлем. Со стоном выдохнув, перевернулся на спину и раскинул руки в стороны. Он устало смотрел в тяжёлое небо. Воздух холодный и колкий, бетон жёсткий и кривой. Отпустили его, и на том спасибо. Полежал так ещё немного, подышал. Сосредоточился: над ним Артём, взъерошенный весь, глаза ошарашенные. Артём стоял вполоборота, придерживая рукой Алису, чтоб та не подходила близко к нему.
– Боитесь меня?! – в одном порыве приподнявшись и, наконец, сев, едко выговорил друзьям Вадим.
– Вовсе, нет! – хмуро заявила Алиса, подпрыгнув из-за плеча брата.
– Это… это сейчас, что с тобой такое было, Вадим? – неуверенно протянул Артём.
– Поговорили мы, – горько прыснул Вадим, медленно поднимаясь, отряхиваясь, продолжая глубоко вдыхать-выдыхать.
– С кем? – не понимал Артём, оглядываясь на сестру.
– Вот с ним, Артём! – накалился Вадим, зло бросив рукой в сторону осколка у стены. – Ты, сам, как думаешь, с кем?!
– Вадим, я… – шатко начал Артём.
Вадим мгновенно оборвал его судорожным нетерпением:
– Что, я?! Что, Артём?! Что непонятного?! С отражениями я говорил! Ясно теперь?! Или и дальше не догонять будем?! Зачем вы меня позвали?! Вы же знали кто я, так или не так?!
– Успокойся, Вадим, – твёрдо вступила Алиса, заправляя растрёпанные светлые локоны волос под капюшон куртки. Говорила успокаивающе: – Мы просто испугались.
– Я заметил, Алис. Меня! – не глядя на друзей, брюзжал Вадим.
– Мы не тебя испугались, а за тебя, – поправила Алиса.
– Спасибо за беспокойство. Не стоило, – ответил ей Вадим, натужно изображая подобие улыбки.
– А чего… чего с тобой такое случилось-то? – вернулся в разговор Артём. – Припадки?
– Это плата, Артём, – открылся Вадим, чуть успокоился, чуть поостыл.
Чего злился сейчас на Артёма с Алисой и сам не знал. Не они же его держали в отражении и не отпуская назад в обыденность. Он громко шмыгнул носом, потёр лицо руками, резко так, чтоб горело, чтоб драло. Бесцеремонно расшвырял свои и без того непослушные волосы, тут же медленно пригладил обратно. Спокойно и рассудительно продолжил:
– За беседу по душам отражения требуют платить. Собой платить. Я заплатил.
– А если… если они тебя убьют, отражения эти? – непонимающе пожал плечами Артём. – Возьмут, и расправятся с тобой за вторжение на их территорию. Возможно же такое?
– Не исключено, – с досадой выдохнул Вадим, обернувшись к одинокому зеркалу, которое, как и прежде, пережёвывало в себе грузные тучи.
– И не страшно тебе? – заволновалась Алиса, перебегая взглядом с брата на Вадима, и на то зеркало, что безмолвствовало у стены. – Вдруг, в следующий раз не отпустят?
– Не нагнетай, Алис, – поморщился Вадим. Прохладно добавил: – Разберусь, если что, сам.
– Вадим, может, не стоит больше так… – хотел предложить своё Артём.
Вадим на полуслове уловил идею друга, перевернул, как сам видел, отшвырнул в сторону за ненадобностью, шумно преподнёс самого себя:
– А ты, Артём, думал каково это с отражениями говорить?! Легко и просто?! С беззаботной улыбкой на лице вошёл в чужое прошлое, побродил там, посмотрел, увидел, чего хотел и вернулся обратно в едином свободном порыве?! Не так всё! Я сквозь них, сквозь отражения прохожу, а они меня в ответ выворачивают наизнанку! Ясно?!
Кипел Вадим снова, всё сильнее и сильнее извергался наружу мутной пеной недовольства, поверх самого себя уже пошёл с паром. Всех вокруг ошпарил, себя обварил. Шипел сердито, растрачиваясь на бесполезную горячку. Охладился глотком зябкого воздуха, остыл чуть под рывками дерзкого ветра. Спокойнее добавил:
– Может, отражениям тоже больно, как и мне, кто ж знает, но они позволяют мне входить и выходить, показывают, что прошу и подсказывают, находят того, о ком спрашиваю. Стоит, Артём, оно того стоит, поверь.
Тишина в свои права вступила. Молчали все. Алиса горделиво рассматривала речные виды, с ветром не боролась больше и светлые волосы в тепло не прятала. Вадиму и единого взгляда её зёленых глаз больше не досталось. Обожглась Алиска об равнодушие, обиделась.
– Что там… Про Кирилла, – на долгом выдохе надуто протянул Артём, – здесь он или…
– Нет, не здесь. Нужно в город, – совсем успокоился Вадим.
Задел он больно друзей, сам понимал. Они знали, что Вадим умеет говорить с отражениями, но, как именно происходит такая беседа, раньше не видели. Растерялись, когда увидели, что он сознание потерял, испугались, когда судороги начались. Он ведь не удосужился до нового сеанса общения с отражением, прояснить друзьям, что именно с ним произойдёт, как со стороны будет выглядеть, что им делать или не делать. Бывает, стоит и не шевелится пару минут, словно под гипнозом: глаза широко раскрыты, зрачки расширены, не дышит почти. Иногда кровь из носа хлещет, что не остановит ни чем. Или же он, как слепой идет на ощупь, не отзываясь на близкие оклики. А когда Вадим выходит из отражений, почти всегда с ним случаются болезненные судороги, больше похожие на эпилептические приступы. Со стороны, наверное, это всё очень страшно и неприязненно выглядит, ему же изнутри ещё страшнее иногда бывает, когда отражения не отпускают. Сегодня, как раз и было у него именно такое сложное погружение в отражение с полной потерей для себя реальности среди живых. Не успел Вадим обсудить с друзьями возможные последствия собственного входа в отражения и выхода, увлёкся процессом, отключился, забыл обо всех и обо всём. После разозлился на Артёма с Алисой за их непонятливость и неспособность проникнуться его чувствами и тошной болью, когда отражения долго не отпускают, тыкал остриём своей вечной несдержанности, не унимался долго. Не прав ведь, и ладно. Оправдываться он не собирался. Кивком головы указал в сторону моста:
– Нам в город. Я покажу, что мне показали и где показали. Оттуда и начнём.
Вадим первым шагнул на полуразрушенные ступени изнанки набережной, поднялся чуть вверх, обернулся и подал руку Алисе, что шуршала позади. Она не отказалась, ухватилась, шагнула вверх, оступилась, пошатнулась назад и дёрнула его за собой. Он сильней потащил Алиску на себя, притянул близко, чтоб уж точно не свалилась в реку, осторожно обнял за талию.
– Ну, ты даёшь, Вадим! – хмыкнул Артём, резво обогнавший неуклюжую пару и сейчас насмехающийся сверху. Колкости Вадима и Артёма уже отпустили.
– Я помогаю Алисе подняться по этому подобию лестницы, – неприступно отозвался Вадим. – И только.
– Это понятно, – не унимался Артём, поглядывая на руки друга на талии сестры. – Я так и подумал.
– Идёмте уже, – гулко вздохнул Вадим.
Полчаса пути по мокрым улицам города, которые обречённо тонули в сером начале ноября, и они на месте. Тот самый перекресток, показанный обиженным зеркалом. Пустынная улица, старые дома с низкими окнами, несколько магазинов с яркими вывесками, и почти нет людей.
Вадим с опаской осмотрелся по сторонам, нет ли поблизости того, что с яблоками во лбу, зябко повёл плечами, оглянулся на друзей, и вместе прошли пешеходный.
Окна, окна, их много, они разные. Легкодоступные у самой земли, заляпанные грязью по самые верхушки рам, со сколами и трещинами, безликие и одинокие. Они жалобно кидались в ноги к равнодушно проходящим мимо людям, словно хозяина нового доброго искали, чтоб приютил их, отмыл, очистил, отогрел. В ответ натыкались на безразличие брезгливых взглядов. Прохожие дальше шли, окна же оставались в безысходности своей кислой полуподвальной жизни и возвращались в молчаливое одиночество.
Другие окна слыли недоступными. Гордые, они стальными подоконниками важно задирали носы кверху, жеманничали перед пешеходами искрящимися чистотой стеклами, белизной отделки, стильными шторами или модными расцветками жалюзи внутри. Им внимание чужаков не требовалось. Они зазывали в гости статусных горожан, своим идеальным фасадом презентуя наполненную жизнь. Не для всех окна такие, не каждому покажутся, сменив гордость на добрые открытые объятия и гостеприимство, не до каждого снизойдут. И жизнь, насыщенная красками, не всем полагается. Заслужить её нужно, дослужиться, как отец говорил.
Вадим устало вздохнул: «К кому обратиться, пап, кто не откажет, кто впустит? Ты-то точно знал, не ошибся бы. И мне подсказал бы, верно? А я прямо сейчас стою тут один посреди сырой улицы и всё никак не решаюсь выбрать собеседника. Время уходит, пап. Время…»
Постоял ещё минутку, понуро глядя на собственное унылое отражение в гордом окне, собрался обратно в уверенного и решительного Вадима Вереса, стряхнул с макушки мелкие капли дождя и прилипчивую хандру, взбодрился, оглянулся на друзей, которые зябко ежились позади. Не один он, а втроём сейчас остались посреди стылой улицы, лениво утопавшей в мокрых сумерках. Одиноко вокруг и безлюдно.
Воспользовался шатким уединением, он направился к ближайшему недотроге. Подскажет, если видело. Здесь от статуса не зависело ничего. Внутри одинаково устроены все те, кто отражают. Там просто всё, без внешней мишуры, без званий и заслуг. Видели, покажут, плату возьмут и обратно выпустят. Не видели, промолчат бесплатно. У Вадима так с отражениями отношения построены: взаимовыгодное использование друг друга без причинения вреда и физических увечий. Погрешности случаются, но незначительные и не губительные для обеих сторон. Промахи он списывал на своё неумелое, порой, обращение с отражениями. Поражениями никогда надолго не пропитывался, разрешал сам себе ошибаться иногда. Минусы допускались изредка, но сегодня отрицательные зашкаливали, придавливая безысходностью.
Он осторожно дотронулся пальцами до стекла. Пыль и иссохшие капли грязного дождя мгновенно прилипли к руке, всосались в кожу, скрипя на скользком окне. Вадим забеспокоился:
– Ну, давай же, давай. Покажи мне, что Кирилл видел последним. Впусти.
Показали быстро, но не качественно. Мутная картинка: силуэт человека, которого нельзя было разглядеть. Лишь две упёршиеся в стекло размытые ладони. Платы сейчас не взяли, руки только испачкал о стекло, что ноябрь отметил отборной сыростью вперемешку с пылью стынущего города. Видно, отражения скидку сделали за низкопробное изображение, уценив подсказку. Вадим выиграл только и чуть сэкономил самого себя.
– Вадим, тебя не смущает, что на нас с нескрываемым любопытством оглядываются прохожие, – тихо сказала Алиса, осторожно дотронувшись до его пальцев на стекле.
Вадим нервно выгнул запястье своей руки вверх. Алиса осталась на месте и её пальцы тоже. Он впился взглядом в её руку – нарушает его личное пространство. Личное, значит, собственное. Смотрел на Алиску хмуро. Захотелось наплескать новых колкостей, но ведь было уже сегодня: нахлебались друзья горячего от него, и самому кипятку досталось. Он тут же провалился обратно в стекло, равнодушно ответив Алисе:
– Нет, не смущает. Мне нет до них никакого дела.
– Другого ответа от тебя, Вадим, я даже и не ожидал услышать, – рассмеялся Артём, который, упираясь плечом в кирпичную стену, стоял у окна рядом с ним.
– Покажи куда, – нервно прошипел Вадим, уткнувшись носом в стекло и не обращая больше внимания на друзей. Только отражение, только неполноценное изображение. – Впусти.
Чья-то рука бесцеремонно легко легла Вадиму на плечо. Да, что ж такое сегодня. Замер на месте и помялся плечами. Не Алиса, сразу понял. Он медленно повернул голову и увидел морщинистую женскую руку, длинные глянцевые красные ногти. Тут же скривился в порыве накатившей волны отвращения и тошноты, рывком вывернулся, брезгливо скинув с себя чужие пальцы, и отшатнулся к стене.
Перед ним незнакомая женщина преклонных лет, которые совершенно не мешали ей выглядеть эпатажно: яркий макияж и маникюр, синее платье чуть ниже колен, короткая красная кожаная куртка поверх, красные лакированные туфли, такого же цвета небольшая шляпка и красный набалдашник на тонкой трости в руках.
Вадим обернулся к друзьям: Артём стоял чуть ближе, напряжённо сверля неизвестную женщину взглядом. Алиса позади него уткнулась носом ему в спину, согревала тихим теплом, недоверчиво выглядывая из-за его плеча.
– Кто-то собирает осколки, мальчик! – напористо произнесла женщина, жадно поедая чистые тёмно-синие глаза Вадима своими мутными старыми, и сильно сощурилась, приведя в движение морщинки на изрядно потрёпанном от времени лице. – Кто-то собирает осколки! Будь осторожен. Ты с отражениями разговариваешь, верно?! И он тоже. Ты мешаешь ему, ты опасен и для него, и для его зеркала. Ты раскроешь абсолютно все его тайны и разрушишь настоящее, если разворошишь прошлое. Он не допустит этого и избавится от тебя. Жестоко. Береги себя, мальчик! Береги в себе себя!
Вадим встрёпано дёрнул головой к Артёму. Тот скомкано пожал плечами на молчаливый вопрос друга. Он недовольно пропыхтел сам себе под нос:
– Это тебе не отражения, Вадим Андреевич. Здесь подумают сначала, быстро не подскажут, если и видели. Даже за плату.
– Вадим, Вадим! – трепетное тепло Алисы шептало ему в шею.
Он рывком развернулся, а эпатажная старушка уже резво семенила вдоль тротуара, нервно крича в трубку модного смартфона что-то неразборчивое. Растерялся он от этой престарелой неожиданности, не успел и с мыслями собраться, как заскочила незнакомка в подъехавшее такси. Хлопнула бело-жёлтая дверка с шашечками на боку, гул мотора, и машина с важной дамой внутри бесследно исчезла в транспортном потоке.
– Вадим, – тепло Алисы перебралось в ладонь Вадима, взволнованные пальцы своих рук она настойчиво пыталась протиснуть меж его. Он не впускал. – Что такое осколки?
Облизнув пересохшие губы, Вадим обернулся к Артёму, тот головой отрицательно мотнул.
Вадим, зябко поведя плечами, нервно выдернул свою руку из Алискиной и снова бросился к стеклу. Время уходит. Что-то здесь не так. Да всё здесь не так! Не мог обычный ученик пусть и не самой обычной школы, вот так запросто взять и сбежать в неизвестность, не мог без разрешения администрации и директора покинуть учебное заведение круглосуточного пребывания, забыв прихватить с собой тёплые вещи, когда на улице глубокая осень. Обратно не вернулся, дома так и не появился. Его ищут вторые сутки полиция, волонтёры, представители школы – безрезультатно. Что произошло? Сбежал? Если, да – глупо, нет – непонятно, необъяснимо и подозрительно.
– Кирилл! – требовательно нажимал словами на отражение Вадим, жёстко перебирая пальцами по стеклу. – Куда ты шёл? И зачем? Где же ты? Покажи мне. Впусти!
И тут же Вадим с шумом больно выдохнул
Глава 4. Верните меня назад
Низко в горле Вадима мерзко саднило, словно забился туда колкий сор, и не выковырять его никак, и не сглотнуть: першило, драло изнутри, чесалось там, где не достать, медленно растворяя глотку. Когда же прокашлялся и открыл глаза, то внезапно для себя самого провалился в плотную темноту. Тут же сорвался в беспроглядный страх: Вадим ничего не видел. Он испуганно встрепенулся, широко бросил руки в стороны, пытаясь нащупать рядом хоть что-то. Где он?! Где, где, где?!
Безумно болела голова, копошилось там что-то, тыкало монотонно в затылок, перекатывалось вперёд, нахрапом наваливаясь на виски, давило, давило – не было выхода. В лоб изнутри таранить начинало, распирало настойчиво, к глазам продиралось, чтоб со слезами вытечь, а глаза не видели ничего.
Он часто-часто дышал. Дотронулся пальцами-крючками до век. Что случилось-то? Отчего незрячим вдруг стал? Когда? Пальцы неуклюже угодили в липкие ресницы, а с ослепших глаз на них перетекла склизкая жидкость. Вадим с отвращением простонал. Что это? Что с ним?