Жизнь гончарным вращалась кругом,
Мы ее из глины лепили,
И на миг становились друг другом
Там, где боги пути торили.
Мы скрывались в тенях и чащах –
Ты и я, ты была ундиной
Иль красоткой с этрусской чаши,
Золотою загадкой Диной.
Нежной кожи твоей прозрачной
Я рабом становился бренным,
Целый мир ничего не значил, –
Ты одною вращалась вселенной,
На гончарном кругу, из праха
Превращаясь в сосуд звенящий,
Мы из глины, не зная страха,
Жизнь лепили в тот миг парящий.
*******
Покой мастерской нарушается гулом голосов: явились экскурсанты. Они двигаются вдоль стеллажей, на которых рядами выставлены уже готовые, обожженные, и еще сырые, ждущие своей очереди изделия – кухонная утварь, сервизы, корчаги, кувшины, вазы, горшки, глиняные фигурки. Марина, наша юная многостаночница, совмещающая в одном лице экскурсовода, секретаря, курьера и очередную подругу жизни неугомонного Андрея Болотова, хорошо поставленным голосом вещает:
– Обратите внимание на эти прекрасные крынки и корчаги, выполненные по древнерусской технологии молочного обжига. Что такое молочный обжиг? Это древний способ придать гончарному изделию красивый декоративный вид и сделать его водонепроницаемым. Осуществляется он очень просто. После первого утельного обжига керамики ее опускают в молоко, а затем нагревают до …
– … 350-ти градусов, – мысленно заканчиваю Маринину фразу, утонувшую в вопросе, заданном каким-то нетерпеливым экскурсантом. Сейчас кто-нибудь обязательно спросит, много ли молока мы переводим для того, чтобы осуществить этот процесс.
Осматриваю свое рабочее место, достаю украдкой зеркальце, чтобы взглянуть на себя перед тем, как придется выступить в роли мастера, приобщающего народ к древнему искусству гончарства. По возможности стараюсь избегать участия в подобных мероприятиях, но сегодня коллеги разбежались по делам, и волей-неволей эту обузу пришлось взять на себя.
Группа приближается, и вскоре я оказываюсь в окружении десятка человек, разглядывающих меня и гончарный круг, как нечто диковинное. С удовольствием отмечаю, что добрая половина группы – дети, с ними всегда проще и интереснее.
– Здравствуйте, – слышу вдруг голос откуда-то слева и, обернувшись, чуть не падаю со своего узкого высокого сидения, потому что передо мной стоит не кто иной, как вездесущий блондин-грабитель-специалист-по-связи-сын-соседей-сверху Станислав. В его внезапных появлениях есть нечто фатальное.
– Здравствуйте, – после паузы, потребовавшейся, чтобы прийти в себя и обрести дар речи, отвечаю я и довольно грубо добавляю:
– А сюда-то вы как попали?
– Совершенно случайно, с братом… давно обещал ему совместный поход по городу, вот проходили мимо, он меня и затащил, – говорит Станислав, тоже после некоторой паузы, и показывает на светловолосого мальчишку лет двенадцати, стоящего в первом ряду. Кажется, встречала его во дворе.
– По правде говоря, совершенно не ожидал увидеть вас здесь, в качестве гончара. Удивили. Вы здесь работаете?
– Как видите.
Марина объявляет, что сейчас каждый желающий с помощью специалиста сможет вылепить себе изделие любой желаемой формы.
– Извините, Стас… нислав, мне нужно работать, – говорю я и поворачиваюсь к потенциальным гончарам-любителям, пристроив улыбку на лицо.
Первым желающим оказывается брат Станислава, который с энтузиазмом карабкается на табурет. Приступаю к процессу. Брата по очереди сменяет вся ребячья компания; после детей, восторженно и осторожно держащих горшочки и кувшинчики, изготовленные своими руками, на табуретку взбирается полнокровный мужчина в годах. С такими особенно трудно: обычно при неуверенности движений, они все же пытаются тянуть одеяло, то есть глину, на себя. Наконец Марина командной рукой завершает представление и ведет экскурсантов дальше, к керамическим каминам, которые недавно начали изготавливать в нашей мастерской. Группа удаляется, а передо мной остается стоять пресловутый Станислав. Вопросительно смотрю на него:
– Хотите приобщиться?
– В общем-то, да.
Так он дожидался, когда все удалятся на безопасное расстояние? Что этому мальчику нужно?
– Ну… давайте, садитесь.
– Мне правда, интересно, – Станислав начинает оправдываться.
– Не сомневаюсь… надевайте фартук.
Станислав облачается в фартук, забирается на табурет, я подаю ему кусок глины и показываю, с чего начинать.
– Лепите шар и бросьте его на круг, нужно попасть в центр, и все время смачивайте руки водой.
– Знаете, всегда мечтал сесть за гончарный круг.
Надо же, всегда мечтал…
Станислав лепит шар и довольно ловко прилаживает его на нужное место, я включаю привод:
– Сейчас попробуем вылепить конус, вы будете лепить, а я вас направлю.
Он неловко хватается за кусок глины, круг быстро вращается, глина мнется, деформируется под его руками. Беру его руки в свои и начинаю направлять движение.
– Как у вас ловко получается, – говорит он. – У вас такие сильные руки… для женщины.
– Но я же скульптор и гончар по профессии. Какую форму вы бы хотели?
– В смысле?
– В смысле, какую форму вы бы хотели придать вашему изделию: цилиндр, горшок, чаша?
– Давайте… горшок…
Круг вращается, вода сочится по податливой синеватой поверхности глины, которая под нашими руками почти мгновенно меняет форму: конус приобретает округлости и узкое горло, руки Станислава поддаются движениям моих рук. Прядка волос падает ему на глаза, но он не может откинуть ее. Еще несколько вращений, и горшочек готов. Подаю Станиславу стек:
– Нанесите узор, потом обожжем ваш горшочек, и завтра получите его.
– Спасибо. Вы отлично работаете.
– Стараюсь, – скромно говорю я. – Вымойте руки.
Включаю кран и подаю ему полотенце. Тем временем экскурсия возвращается, Марина произносит прощальную речь во славу гончаров и гончарного искусства, желающие отправляются выбирать покупки, белобрысый брат Станислава с горшочком, который он аккуратно держит на ладони, ожидая, когда тот подсохнет, подходит к нам.
– Стас, классно здесь, да? Ты тоже слепил? Прикольно!
– Да, классно, – отвечает Станислав и смотрит на меня. – Кстати, познакомься, это наша соседка, Дина… э-э-э…
– Просто Дина, – ответствую я.
– Соседка? Правда? Прикольно… А меня зовут Влад…
– Владислав, – улыбаясь, поясняет старший брат. – Поздний ребенок.
– Понятно, – киваю я.
– Пойдем, Стас, – говорит Влад. – Мы еще собирались с тобой в бильярдную.
– Давай свой горшок, – говорю я. – Сделаем обжиг, он будет красивым и водонепроницаемым.
– Правда? – восхищается Влад и отдает горшочек.
Мы прощаемся, Станислав жмет мне руку, как старому приятелю:
– Значит, сегодня вечером?
– Что сегодня вечером? – изумленно спрашиваю я.
– Зайду по поводу обожженных горшков.
– Почему сегодня?
– Ну… чтобы узнать.
– Хорошо, сегодня, так сегодня, – зачем-то соглашаюсь я.
*******
Мне снился Стас… он, который лежал рядом, снился упорно и нахально. Было ужасно жарко и хотелось пить. Или это происходило на самом деле, и я перепутала сон с явью? Я открыла глаза и тотчас же зажмурилась – солнечные лучи лились из приоткрытого окна, за которым жизнерадостно распевали неведомые птицы. Стас зашевелился, сграбастал меня, прижимая к себе, как будто можно было прижать еще теснее, лежа на столь узкой кровати, уткнулся лицом в мои волосы и прошептал на ухо:
– Доброе утро рыжим…
– Доброе утро поэтам, – ответила я.
– Злато заревом искрится, загораясь золотисто – звуков солнечных монисто в волосах, звеня, струится…– прошептал он, щекоча мне ухо губами, а чувства словами. – Как спалось?
– А ты не знаешь?
Он хмыкнул и приступил к активно-ленивым действиям, от которых я мгновенно слабела и телом и духом.
Мы не услышали, как раскрылась дверь, возмущенное «Что здесь происходит? Это что же вы себе позволяете в моем доме?» настигло нас неожиданно и резко. В животе спиралью заструился холодок, словно при падении с высоты, Стас дернулся, обернулся, и я увидела хозяйку дома, полнотелую громкоголосую даму средних лет, а поодаль, у дверей, женщину с чемоданом и маленькую девочку, которая испуганно уставилась на нас. Хозяйка разразилась пылкой речью по поводу моего непристойного поведения и нравов молодежи вообще, а я смотрела на девочку и думала, почему же женщина, которая по всей вероятности была ее матерью, не выведет ее из комнаты.
– Позвольте, мадам… – оборвал хозяйку Стас, – Может быть, вы выйдите, а потом мы спокойно обсудим создавшееся положение?
– Я тебе не мадам, ты, развратный наглец! Я сейчас вызову милицию!
– В таком случае, лучше уж полицию нравов, – парировал Стас, а я желала лишь одного: провалиться, исчезнуть, улетучиться из этой комнаты. «Полиция нравов» вызывала у моей, всегда прежде вполне доброжелательной хозяйки новый взрыв возмущения оскорблением, нанесенным добродетели и святости ее дома.
– Стас, – шептала я, – не спорь…не надо, прошу тебя…
– Да выйдите же вы из комнаты, в конце концов! – взорвался он.
Женщина с девочкой исчезли за дверью, до хозяйки тоже дошло, что ей стоит удалиться, и она, бросив в мою сторону, – «чтоб ноги твоей в моем доме не было», – вышла, хлопнув дверью. Вот так все и закончилось, почти так же как и началось: нежданно и быстро, – оборвавшись на недопетой, недотянутой ноте. Мы слишком увлеклись, презрев реальный мир, и он жестко отплатил за невнимание к себе, больно ударив оземь.
*******
«Позднее зажигание, – крутятся в голове слова, уже добрых пять минут, как крутятся. – Позднее зажигание».
Двери за экскурсантами закрылись, и в мастерской наступает тишина, а я почему-то слышу стук своего сердца. Снова бухает дверь, это возвращается Марина, бежит в цех обжига, где сейчас орудует Андрей.
– Отработали, Дина Николаевна? – улыбается мне на ходу.
Бросаю ответную улыбку и согласно киваю, думая о своем. Позднее зажигание – это внезапное волнение, прилетевшее невесть откуда, когда я вдруг подумала, что несколько минут назад практически обнимала Станислава. Но таким же образом, здесь, за гончарным кругом, я обняла уже не один десяток мужчин, с чего это вдруг на меня накатило нездоровое возбуждение? Вдруг проснулись и взыграли гормоны? С какой стати этот тип будоражит мое воображение? Может быть, из-за ощущения некой опасности, связанной с его похожестью на того парня из банка? Странного совпадения имён? Череды наших случайных, ничем не объяснимых встреч? Его молодости? Потянуло на молодых мужчин? Так сказать, седина в бороду… то есть…куда?
Обуреваемая этими тяжкими думами, выбираюсь со своего рабочего места, выставляю на стеллаж для сушки результаты сегодняшней деятельности: высокие конусовидные чашки и два цилиндрической формы чайника с короткими лукавыми носиками, которые мне ужасно нравятся. А еще мне, черт побери, нравятся глаза Станислава: кажется, они серые, и он очень симпатично щурит их. Но зачем они мне нравятся?
«Он старше Николы всего на восемь лет, – напоминаю я себе. – И возможно, явится сегодня вечером». Стащив фартук, мою руки, переодеваюсь и решаю отправиться к отцу.
Папа, как всегда, встречает вопросом, обедала ли я, и тут же, не дожидаясь ответа и нещадно хромая, тащит меня на кухню.
– Сварил изумительный луковый суп, по рецепту… – родитель насаживает на переносицу очки, открывает толстую потрепанную кулинарную книгу и начинает зачитывать рецепт.
Мой отец – творец по натуре, художник в душе, фотограф в миру. Преданный приверженец фотокамеры прошлого столетия «Зенит», проявителя и закрепителя, и ярый противник цифровой аппаратуры и фотошопа. К счастью, несмотря на природные упрямство и сарказм, из которых проистекают его принципы и неприятие реалий, он не обделен здоровой иронией и почти детской способностью увлекаться всем и вся. На данном этапе своей жизни он увлечен кулинарией.
– Папа, как твоя нога? Нужно сходить в аптеку? – спрашиваю я как примерная заботливая дочь.
Отец машет рукой.
– Не суетись, дщерь… Милейшая Анна Павловна все уже закупила и лечит меня со всем пылом сестры милосердия.
Ну да, Анна Павловна, милейшая подруга моего папы, с которой он мирится и ссорится в течение последних трех лет.
– Помирились? – спрашиваю я, памятуя, что в последнее время они находились в долгой ссоре, и я уже начинала переживать, что они так и не договорятся.
– А мы и не ссорились, – невинным басом отвечает отец, расставляя на столе тарелки.
Мы едим луковый, на самом деле, вкусный суп, я рассказываю отцу про свои вчерашние приключения, упуская некоторые детали.
– Дина, – говорит отец, – бурно же ты отметила свой день рождения, но ты уж как-то поаккуратней…пожалуйста.
Переживает. Мне хорошо и покойно с отцом, мы долго болтаем, уезжаю домой, когда на улице уже сгущаются осенние сумерки.
*******
Что-то оборвалось, резко и безнадежно, словно нас вырвали из карнавала, в котором мы бездумно существовали все эти дни. Во всяком случае, так произошло со мной.
– Что будем предпринимать? – спросил Стас, когда мы вышли за калитку оскверненного нами дома.
Конец ознакомительного фрагмента.