Я снова зашел на Bigfoot.com и набил в окошке: «Мовуд».
Справа молодой восторженный менеджер повторял привычную скороговорку моему кудрявому соседу. Я переместил курсор в окошко пароля.
С этим было легче. Как-то, в старших классах школы, Джордан Голдман шепнул нам по секрету, что нашел отцовские кассеты с порнушкой. Мы всей гурьбой завалились к Джордану в пятницу вечером. Никто из нас не видел ничего подобного раньше. Неловко хихикая, мы комментировали происходящее и казались себе жутко крутыми. Позже, когда нам надо было придумать имя нашей футбольной команде, Джордан предложил взять название одного из дурацких фильмов.
«Тинейджеры-секспудели».
Я напечатал пароль: «Секспудели».
Нажал на клавишу «Вход» и опасливо оглянулся на соседа, но тот, казалось, целиком погрузился в работу с поисковиком «Yahoo!». Напротив меня дама в костюме нетерпеливо слушала слишком бодрого для глубокой ночи работника «Кинко».
Я ждал предупреждения об ошибке. Вместо этого экран поприветствовал меня надписью:
Привет, Мовуд!
А пониже:
В вашем почтовом ящике одно сообщение.
Сердце забилось, как пойманная птица.
Я нажал клавишу «Показать сообщение» и почувствовал, как нога опять заплясала. И нет Шоны, чтоб ее остановить. За окном тосковала Хлоя; поймав мой взгляд, она залаяла. Я прижал палец к губам, приказывая псине замолчать.
Наконец-то сообщение!
Вашингтон-сквер-парк, юго-восточная часть.
Завтра в пять часов.
Остерегайся слежки.
А внизу:
Что бы ни случилось, я люблю тебя.
Надежда, которая, как известно, умирает последней, яростно вырвалась на свободу. Я откинулся на спинку стула. Глаза наполнились слезами, но я улыбался, впервые за много дней.
Моя Элизабет! Она по-прежнему умнее всех.
Глава 20
В два часа ночи я упал наконец в постель и растянулся на спине. Потолок надо мной заходил ходуном, намекая на излишек выпитого. Пришлось схватиться руками за края кровати, чтобы справиться с качкой.
Шона спросила, не погуливал ли я. И добавила: «После свадьбы», потому что мою «досвадебную» жизнь знала назубок. Включая тот случай.
Тот самый, когда я однажды изменил Элизабет, хотя не уверен, подходит ли сюда это слово. Такое понятие, как измена, предполагает, что твоя половина обижена, а в моем случае, я уверен, Элизабет не пострадала. Вышло так, что в первые дни учебы в колледже я принял участие в своего рода посвящении в студенты, известном как «оргия первокурсников». Из чистого любопытства, разумеется, – просто захотелось попробовать. Не понравилось. Обойдусь без банальностей типа «секс без любви неприятен». Приятен. Но чем легче переспать с тем, кого ты по-настоящему не любишь, тем тяжелее остаться с ним потом. Страсть неразборчива, а вот когда… как бы сказать… когда разрядка позади, очень хочется сбежать куда подальше. Секс может быть с любой, наслаждение – только с любимой.
Неплохо завернул, правда?
Кстати, Элизабет тоже могла выкинуть что-нибудь в этом роде. Отправляясь в колледж, мы договорились, что имеем право встречаться с другими, не уточнив, что именно значит глагол «встречаться», и оставив себе таким образом лазейку для маленьких экспериментов. Позже, в разговорах, она клялась, что ничего подобного не было. Так ведь и я утверждал то же самое…
Кровать все штормило, а я лежал и размышлял, что делать дальше.
С одной стороны, можно просто дождаться пяти часов завтрашнего дня. Хотя снова сидеть и ждать… Я был сыт по горло ничегонеделанием. На самом деле, пусть мне трудно было признаться в этом даже себе самому, там, на озере, я растерялся. Струсил. Вылез из воды и встал как столб, позволив похитителям оглушить себя. И даже после первого удара можно было ответить; на худой конец, уклониться от второго. Броситься на обидчика или просто замахать кулаками. А я упал. Сдался и не сумел отбить у захватчика свою женщину.
Больше это не повторится.
Что, если снова поговорить с Хойтом? Боюсь, он был не слишком откровенен во время нашей последней беседы. С другой стороны, что это даст? Хойт или врет, или… или не знаю что. Однако в сообщении было четко сказано: «Не говори никому». Единственный шанс вызвать тестя на откровенность – рассказать, кого я увидел на экране. А к этому я еще не готов.
Я встал с кровати, снова включил компьютер и бродил в Сети до самого утра. К рассвету у меня созрело что-то вроде плана.
Гэри Лэмонт, муж Ребекки, заволновался не сразу. Жена часто работала допоздна и иногда проводила остаток ночи на кушетке в углу студии. Поэтому в четыре часа утра он был озабочен, но не напуган.
Или пытался себя в этом убедить.
Гэри позвонил в студию и нарвался на автоответчик. И такое случалось. Ребекка ненавидела, когда ей мешали работать. В фотолаборатории даже не было телефона. Гэри оставил сообщение и вернулся в постель.
Он то задремывал, то просыпался. Пытался отвлечься, хотя все мысли были только о Ребекке. Жена была вольной птицей, и если что и омрачало их нежные отношения, так это его склонность к «мещанскому образу жизни, подрезающему ей крылья». Ее слова.
Гэри сдался и дал Ребекке свободу. Не трогал крылья, или что там у нее.
К семи часам озабоченность сменилась паникой. Гэри поднял с постели Артуро Рамиреса, тощего черноволосого ассистента Ребекки.
– Я только лег, – заныл Артуро, но Гэри объяснил ситуацию, и ассистент, который спал не раздеваясь, вскочил и ринулся к двери. Они договорились встретиться в студии.
Артуро добрался туда первым и нашел студию незапертой.
– Ребекка?
Никто не ответил. Артуро позвал еще раз. Безрезультатно. Он вошел и принялся осматривать помещение. Никого. Он отворил дверь в лабораторию. Привычный острый запах проявителя мешался с чем-то новым, незнакомым и почему-то пугающим. Чем-то очень человеческим. Артуро почувствовал, как волосы поднимаются дыбом.
Выходящий из лифта Гэри услышал его дикий крик.
Глава 21
Утром я наскоро сжевал бейгл и выехал в западном направлении по Восьмидесятой автостраде. Путь занял три четверти часа. Восьмидесятая автострада в Нью-Джерси ничем особым не радует. Стоит миновать Сэддл-Брук, и дома как будто испаряются. Ты едешь между двумя рядами деревьев, пейзаж оживляют лишь дорожные знаки.
Повернув в сторону городка под названием Гарденсвилл, я сбросил скорость и с замиранием сердца вгляделся в высокую траву на обочинах. Я никогда здесь не был – последние восемь лет избегал даже упоминания об этом пятачке земли, – но знал: именно тут, недалеко от шоссе, нашли когда-то тело Элизабет.
Проехав по маршруту, намеченному ночью, я отыскал офис коронера округа Сассекс. Здание оказалось мрачным кирпичным кубом без какой-либо вывески (хотя, с другой стороны, чего еще можно ожидать от морга?). Было около половины девятого, рабочий день пока не начался. Прекрасно.
Ярко-желтый «кадиллак-севилья» припарковался у надписи «Тимоти Харпер, медэксперт округа». Сперва из машины вылетел окурок – удивительно, сколько медэкспертов курит, – а потом вылез сам Тимоти Харпер, примерно моего роста (чуть ниже ста восьмидесяти), с оливковой кожей и курчавой седой шевелюрой. Увидев меня у дверей, он тут же принял скорбный вид. И верно, не за хорошими вестями приходят люди к моргу ранним утром.
– Чем могу быть полезен? – спросил, подходя, Харпер.
– Доктор Харпер?
– Совершенно верно.
– Я доктор Дэвид Бек. – Намек на то, что мы коллеги. – Разрешите отвлечь вас ненадолго?
Намек не сработал. Харпер молча вытащил ключ и отпер дверь.
– Пройдемте в кабинет.
Мы двинулись по коридору. Харпер нажал на выключатель, и флуоресцентные лампы осветили стены и потертый линолеум на полу до самого конца коридора. Как в обычном медицинском учреждении, а отнюдь не в доме скорби. Может, это и к лучшему. Шаги щелкали по коридору в такт жужжанию лампочек. Харпер перебирал на ходу пачку писем.
В кабинете тоже не оказалось ничего страшного. Обычный письменный стол, как у преподавателя начальной школы, два старых полированных стула. На одной из стен висело несколько дипломов. Смотрите-ка, Харпер, как и я, окончил Колумбийский университет, только двадцатью годами раньше. Никаких семейных фотографий, спортивных наград, ничего личного. Здешним посетителям не до приятных бесед и портретов смеющихся внучат.
Харпер сел и положил руки перед собой на стол.
– Слушаю вас, доктор Бек.
– Восемь лет назад, – начал я, – к вам привезли тело моей жены. Она оказалась очередной жертвой серийного маньяка по кличке Киллрой.
Я плохо читаю по лицам. Глаза для меня отнюдь не зеркало души, а жесты не выдают собеседника. Да только реакция Харпера насторожила бы любого: что могло заставить медицинского эксперта, патологоанатома с огромным стажем, так побледнеть?
– Я помню, – тихо ответил он.
– Вскрытие проводили вы?
– Да. Во всяком случае, частично.
– Как это понять – частично?
– ФБР подключило своих людей. Мы работали в связке, хотя у них не было медэкспертов, и руководил все-таки я.
– А при первом осмотре тела ничего не бросилось вам в глаза?
Харпер заерзал на стуле.
– Могу я спросить, для чего вам эти сведения?
– Я – безутешный супруг.
– Восемь лет прошло!
– Каждый страдает по-своему, доктор.
– Возможно, вы правы, но…
– Что «но»?
– Хотелось бы знать, что именно вас интересует.
Я решил сыграть в открытую.
– Вы фотографируете все попавшие к вам тела?
Харпер не смог скрыть замешательства и понял, что я это заметил.
– Да. Сейчас мы используем цифровые фотоаппараты. Удобно хранить данные в компьютере – и для диагностики, и для поиска.
Я равнодушно кивнул. Харпер явно пытался увести разговор в сторону. Видя, что он не собирается продолжать, я задал следующий вопрос:
– Вы сфотографировали и мою жену?
– Да, конечно. Сколько лет назад, вы говорите, это было?
– Восемь.
– Тогда у нас был «поляроид».
– И где теперь эти снимки, доктор?
– В архиве.
Я взглянул на высокий шкаф, стоящий у стенки, как часовой на посту.
– Не здесь, – быстро сказал Харпер. – Дело вашей жены закрыто, убийца пойман и осужден. Кроме того, это случилось более пяти лет назад.
– Тогда где они?
– В архиве, в Лейтоне.
– Можно мне их увидеть?
Что-то упало со стола, Харпер проводил листок бумаги задумчивым взглядом.
– Я узнаю, что можно сделать.
– Доктор, – позвал я.
Он поднял глаза.
– Вы помните мою жену?
– Более или менее. В наших краях не так уж много случается убийств. А уж такого уровня…
– В каком состоянии было тело, сказать можете?
– Боюсь, что нет. Детали быстро забываются.
– А кто ее опознал?
– Разве не вы?
– Нет.
Харпер поскреб макушку:
– Тогда, по-моему, отец убитой.
– Не припомните, ему это быстро удалось?
– В смысле?
– Он сразу ее опознал или сомневался? И сколько сомневался? Пять минут? Десять?
– Не могу сказать. Честно.
– То есть забыли.
– Да, прошу прощения.
– А ведь вы сказали, что это было громкое дело…
– Да.
– Может быть, самое громкое в вашей практике?
– Несколько лет назад еще убили разносчика пиццы, – сказал, подумав, Харпер. – Хотя с убийством вашей жены его, конечно, не сравнить.
– И вы даже не помните, как прошло опознание?
– Доктор Бек, при всем моем уважении, я не могу понять, куда вы клоните, – ощетинился Харпер.
– Что ж, повторю: я – безутешный супруг. И задаю очень простые вопросы.
– Очень неприятным тоном.
– Имею право.
– Да чего вы от меня хотите?
– Почему вы решили, что Элизабет – жертва Киллроя?
– Это не я решил.
– Хорошо, почему так решили фэбээровцы?
– Из-за клейма.
– Буква «К»?
– Она самая.
Я почувствовал себя на верном пути.
– Итак, полицейские доставили тело сюда. Вы начали его осматривать. Увидели клеймо «К» и…
– Нет, они осмотрели ее первыми. ФБР, я имею в виду.
– Они появились до того, как привезли тело?
Харпер уставился в потолок, то ли вспоминая, то ли придумывая ответ.
– Да. Или сразу после этого, я точно не помню.
– Как же они узнали о находке так быстро?
– Понятия не имею.
– Не имеете?
Харпер сложил руки на груди:
– Могу предположить, что полицейские, вызванные на место происшествия, заметили клеймо и вызвали ФБР. Повторяю: это всего лишь моя догадка.
В боковом кармане завибрировал пейджер. Я достал его: срочный вызов из клиники.
– Сочувствую вашей потере, – деловым тоном заявил Харпер, – и разделяю вашу боль, но сегодня у меня на редкость плотное расписание. Возможно, через несколько дней…
– Когда вы сможете достать из архива дело моей жены? – прервал его я.
– Я не уверен, что вообще смогу это сделать. Я собираюсь только узнать…
– Закон о свободе информации.
– Простите?
– Я просмотрел его сегодня утром. Дело Элизабет закрыто, и я имею право его увидеть.
Харпер наверняка знал об этом – скорее всего, не я первый запрашивал дело из архива – и поэтому закивал с энтузиазмом:
– Конечно, конечно. Вы должны будете собрать необходимые документы, заполнить некоторые бумаги.
– Вы издеваетесь? – спросил я.
– Извините?
– Моя жена стала жертвой ужасного преступления.
– Знаю.
– И у меня есть право увидеть все документы. Если начнете тянуть резину, я сочту это подозрительным. Я никогда не говорил с журналистами о Элизабет и ее убийце. Может быть, мне начать? Я попрошу их объяснить, почему окружной медэксперт отказывает в элементарной просьбе.
– Звучит как угроза.
Я поднялся на ноги:
– Буду здесь завтра утром. Приготовьте, пожалуйста, документы по делу моей жены.
Наконец-то я действовал. Да, это оказалось чертовски приятно.
Глава 22
Детективы Роланд Димонте и Кевин Крински из отдела по расследованию убийств Управления полиции Нью-Йорка прибыли на место преступления даже раньше рядовых копов. Лидировал в этой паре Димонте – человек с давно не мытыми волосами, в ботинках из змеиной кожи и вечно недожеванной зубочисткой во рту. Он рявкнул несколько слов, и студию немедленно оцепили. Через пару минут за оцепление нырнул эксперт.
– Где свидетели? – спросил Димонте.
Свидетелей было всего двое: муж убитой и доходяга в черном. Детектив отметил, что муж с ума сходит от горя (хотя, может, и комедию ломает…). Ну, с этим потом разберемся.
Пожевывая зубочистку, Димонте отвел доходягу – его звали Артуро – в сторону. Парень был невероятно бледен. Возможно, наркотики. Правда, именно он и обнаружил труп, там же его и вывернуло…
– Вы можете отвечать? – спросил Димонте, демонстрируя притворную заботу.
Артуро кивнул.
Димонте осведомился, не заметил ли он в последнее время чего-либо необычного в поведении жертвы. Артуро ответил, что да, было. «Что было?» Странный телефонный звонок, который явно смутил Ребекку. «А кто звонил?» Артуро не знает, но где-то через час к Ребекке приехал мужик. Когда он ушел, Ребекка была вся на взводе. «А как звали мужика?»
– Бек, – ответил Артуро. – Она называла его Бек.
Шона засунула в сушку простыни Марка. Линда подошла и встала рядом.
– Марк опять намочил постель, – констатировала она.
– Ах, как ты наблюдательна!
– Перестань.
Линда отвернулась. Шона хотела извиниться, но передумала и промолчала. Когда они с Линдой расстались в первый и пока единственный раз, Марк начал писаться в постель. Позже семья воссоединилась, и мальчик, казалось, выздоровел. А теперь вот снова.
– Он чувствует, что происходит, – сказала Линда. – Напряжение висит в воздухе.
– И что ты хочешь от меня, Линда?
– Все, что ты можешь.
– Я больше не уйду, я обещала.