Тем временем входная дверь, скрипнув пружиной, открылась и на крыльцо вышел человек. Скоро уже должно было начать темнеть, в воздухе чувствовалась подступающая вечерняя прохлада. Павел подошел ближе к остановившемуся «прапорщику».
– Значит так, – повернулся тот к Паше. – Слушай внимательно. Здесь на объекте старший я. Зовут меня Иван Петрович. Все серьезные вопросы решаются через меня. Объект режимный, охраняется круглосуточно, ведется видеонаблюдение. К забору не подходить. Это понятно?
– Понятно, – ответил Паша.
Он был несколько обескуражен случившейся метаморфозой. Нет, гусеница не стала прекрасной бабочкой, но «прапорщик», автоматически исключенный из списка интересных личностей, показался вдруг совсем другим человеком. Сейчас он уже как-то и выглядел по-другому: говорил четко, не бурчал, даже висячие усы будто немного распрямились, и еще он больше не смотрел в глаза, только раз, когда задал контрольный вопрос, остальное время глядел Паше за спину, будто обращался к кому-то, кто стоял там, так что даже хотелось обернуться и проверить.
– Сейчас познакомишься с исследовательской группой, они введут тебя в курс дела, покажут жилье и все остальное, объяснят распорядок и основные правила. Это по..?
– Понятно, – быстро отреагировал Паша.
Вообще, такая трансформация показалась немного обидной. Непонятно почему. И навязчивое «тыканье» раздражало.
Иван Петрович со своими глазами, выцветшими от тусклого света несовершенных людей, казалось, понял это, но никак не отреагировал.
На крыльцо вышел еще человек, за ним еще двое. Четыре разных непохожих друг на друга человека стояли на крыльце и смотрели на Пашу. Это было похоже на фотографию, сделанную на память. Еще до знакомства, но уже на память. Так вдруг показалось.
Иван Петрович не дал прочувствовать лиричность момента и решительно зашагал к крыльцу.
– Старший исследовательской группы, – кивнул он на человека, стоявшего в центре. – Капитан Еремин. Поступаешь в его непосредственное распоряжение.
Не став задавать контрольный вопрос, за что Павел почувствовал к нему некоторую признательность, только слегка обесцветив взглядом напоследок, Иван Петрович повернулся и, закуривая на ходу, пошел к воротам и стоявшему там охраннику.
– Николай, – протянул руку старший исследовательской группы капитан Еремин.
Знакомство
В комнате, куда привел Еремин, был высокий потолок с потрескавшейся лепниной по краю и с обширным архипелагом пятен от протечек. Давно не мытое большое окно, покрашенное облупившейся местами краской. Снаружи стремительно потемнело, пришлось зажечь свет – лампочка на потолке прикрывалась белым плафоном с маленьким тенями мух, не разгадавших загадку. Под окном стояла железная кровать с сиротским покрывалом, тумбочка у изголовья. Обшарпанный письменный стол с таким же братцем стулом у стены и покосившийся небольшой платяной шкаф напротив стола. Яркая цветастая штора, сейчас сдвинутая вбок, немного оживляла этот минимализм, но ее усилий явно недоставало. На столе стояла казарменного вида коричневая пластмассовая лампа, а над столом на крашенную в зеленый цвет стену приклеены два плаката.
Один плакат со Сталлоне. Тот был уже в иной версии, более облегченной и приспособленной к городским условиям: черные очки, берет и небольшой емкий автомат в поднятой до уровня плеча руке.
Такая преемственность внушала определенный оптимизм. Похоже, Сталлоне был к деньгам. К быстрым деньгами, но, правда, также и к возможности не менее быстрой насильственной смерти.
Второй плакат, висевший рядом, уравновешивал брутальность соседа и одновременно демонстрировал то, ради чего, собственно, и полагалось стараться. Это была певица Саманта Фокс в купальнике, стоявшая вполоборота, далеко выпятив мощный форштевень. Как грамотно, подумал Паша. Такие здоровые мясистые «инь» и «янь». Хотя немного обидно, конечно, что все прямо настолько просто.
Прежнее назначение здания стало проясняться – несколько попавшихся на глаза по дороге стендов имели антиалкогольный характер. Похоже, раньше здесь был ЛТП или что-то вроде. Наверху, должно быть, жили алкаши, которых общество пыталось вернуть в свое лоно при помощи отмеренного судом воздержания, незатейливого труда и лечебных процедур. Павел вспомнил, что не так давно Ельцин расформировал эти учреждения, испытывая к ним, очевидно, инстинктивную неприязнь. И не ущемляемые более в правах алкоголики могли теперь спокойно пропивать родных и тихо себе помирать на трубах теплотрасс. А опустевшее гнездо заняла Контора. Зачем только? Неужели у них не хватало нормальных помещений?
Устройство первого этажа было простым: длинный коридор перпендикулярно входу и лестница наверх посередине. Возле лестничного пролета громоздкая на вид и, похоже, не так давно вмонтированная железная дверь.
Еремин сказал, что работа происходит вахтовым методом и все участники группы, включая его, живут здесь. После ужина Пашу собирались ввести в курс работы и показать лабораторию. Непонятно только почему все это не перенесли на утро и к чему такая спешка? Но, с другой стороны, думал Паша, может быть, тогда и заплатят за сегодняшний день? Хотя бы часть?
Мама говорила, что первое впечатление о людях всегда неверное. Оно обязательно изменится и потом будешь удивляться тому насколько другим оказался человек. Возможно, это была не ее мысль, она часто цитировала, профессиональная привычка. Для Паши это были те немногие мамины слова, правота которых оказалась вполне доказуема. Стало интересно как сильно изменится впечатление об этих новых коллегах.
В Еремине, например, никакой загадки не чувствовалось. Он казался облегченной версией Сергеева, более молодой, гораздо более внешне привлекательной и с темными волосами без признаков седины. Так же напористо и насмешливо балагурил, очевидно, подражая начальнику. Но размерчик поменьше, не так все уверенно и глаза не такие наглые. Наверное, это было делом наживным. А может и нет. Харизма штука тонкая и как ее правильно наработать на самом деле неизвестно. С мамой на эту тему неоднократно спорили, но все ее примеры были только из литературы. Что, конечно, несерьезно.
Вот у другого участника исследовательской группы с харизмой был полный порядок, даже перебор. Олег Евгеньевич. Лет 50. Мог бы играть в советских фильмах сомневающихся в реальности этого мира белогвардейских офицеров, подрагивающих крыльями резко очерченных тонких носов и ясными голубыми немного сощуренными глазами недоуменно взирающих на творящееся вокруг непотребство. Именно так и смотрел на Пашу. Высокомерная сволочь.
Игорь. Тоже лет 50 с хвостом. Отчество не сказал. Похож на состарившуюся мартышку из басни про очки. Все время крутит головой, будто не может ни на чем долго фокусироваться. Или на музыканта, например. Скрипка, пюпитр, запланированное вдохновение.
И угрюмая на вид женщина лет 30 или больше. Зовут Рита. Не особенно симпатичная.
На самом деле, на Рите Паша попытался обмануть мамин закон и специально вышел на негатив. Чтобы потом избушка, возможно, повернулась ласковым и добрым позитивом. Что-то в Рите было интересное. Но непонятно пока что.
Ужинали в небольшой на три столика столовой, которая располагалась на другом конце коридора. Рита с Ереминым за одним столиком, Паша с остальными за соседним. На ужин был рис с длинными волокнами неизвестного мяса. Седой Игорь, поблескивая очками, вяло ковырялся в своей тарелке.
– Мео, как думаешь, нам за сегодня заплатят? – спросил он.
Паша с интересом прислушался.
Его сосед жевал спокойно и размеренно, глядя в стену. На стену он не щурился, видимо, там никакого непотребства не наблюдалось.
– Должны, – сказал он дожевав.
– Мео? Вас на самом деле так зовут? – не удержался Паша от вопроса.
– Это фамилия. Но так меня не зовут, – холодно ответил тот.
– Интересная фамилия, – Паша решил, что нужно все же как-то налаживать контакт. – Скажите, а Рита – это же Маргарита? – негромко спросил он, наклонившись.
Олег Евгеньевич, прищурившись, посмотрел на Пашу.
– Генриетта, передайте соль, пожалуйста, – повернулся к соседнему столику. – Генриетта Иванова, – доверительно шепнул он Паше, поставив на стол переданную солонку.
Павел почувствовал к нему свежую волну неприязни.
– Если продолжить о фамилиях, – спокойно сказал Мео и кивнул на очкарика. – Фомин. Мой давний приятель. Попал сюда по моей протекции и потому, что тут как раз был нужен Фома Неверующий… Мне кажется, Сергеев оценил юмор, когда тебя брал, – сказал он Фомину.
– Ну почему Неверующий, – осклабился очкарик, обнажив желтые прокуренные зубы. – В черта то я верю! Только в него, родимого!
– А у вас какая фамилия? – издевательским тоном поинтересовался Олег Евгеньевич.
Паше показалось, что весь этот спектакль тот затеял только затем, чтобы посмотреть не его реакцию.
– Неинтересная, – ответил он. – Не как в цирке, – добавил мстительно.
Юла
После ужина все, кроме женщины и Мео, вышли на крыльцо покурить. Когда вернулись, они уже стояли возле той самой железной двери у лестницы. Еремин нажал кнопку, закрепленную рядом, почти тут же из соседней комнаты вышел Иван Петрович. Он хмуро всех оглядел и достал из кармана длинный ключ. С этими своими усами и ключом он теперь напоминал школьного завхоза. Открыл, отступил в сторону. Еремин и вслед за ним остальные гуськом потянулись внутрь. Павел зашел последним и сразу вздрогнул – железная дверь шумно захлопнулась за ним, зачавкал закрываемый снаружи замок. Изнутри дверь не открывалась, только ключом. А ключ остался снаружи. Фомин, шедший впереди, уже успел спуститься на один пролет лестницы и теперь смотрел снизу ухмыляясь.
Двумя пролетами ниже оказалась еще одна железная дверь, над которой была закреплена видеокамера. Эту дверь открыла молчаливая женщина.
Помигав, зажглись лампы дневного света и показали небольшой зал, явно нуждающийся в ремонте. Столы, пара стеллажей, аппаратура, мониторы. Еремин щелкнул тумблером в распределительном щите, загудела вентиляция. В дальнем конце была видна еще одна дверь. Мужчины надевали не очень свежие белые халаты и разбредались по помещению. Женщина закрыла дверь, спрятала ключ в карман и возилась возле стола у входа со стоявшим на нем монитором. На вешалке, которая была просто доской с набитыми гвоздями, остались висеть два халата. Один из них выглядел совершенно новым со складками от долгого лежания в коробке. Павел нерешительно потянулся к другому, явно ношеному, но женщина его остановила.
– Это мой, – сказала она твердо.
Фомин разбирался с аппаратурой, которой был заставлен один из столов. Павел успел опознать видеомагнитофоны и осцилограф, но тут его внимание привлек Мео, зашедший внутрь следующей комнаты.
Эта комната очень ярко освещалась несколькими лампами на потолке, их количество было явно избыточным для такого небольшого помещения. Свет безжалостно обнажал облезлые давно не крашеные стены. Посередине комнаты на бетонном полу стояли стол и стул. На всех четырех стенах размещались видеокамеры, направленные на стол, возле фронтальной висела небольшая звуковая колонка. Мео взял стул и отнес его в самый дальний угол. Прямо над столом болталось что-то продолговатое на шнуре – наверное, микрофон. В этой комнате явно проводились какие-то опыты.
– Ну вот, – сказал вернувшийся Олег Евгеньевич, – Ваше рабочее место. Нравится?
Паша пожал плечами.
– А зачем вы стул унесли? – спросил он.
– Увидите, – пообещал тот. – Помогите, пожалуйста, перенести стол. Сейчас будет небольшая демонстрация. Введем вас в курс дела.
Паша, довольно сильно озадаченный, вернулся вместе с ним к остальным участникам исследовательской группы.
Понятно, что это здание заняли недавно, но судя по тому, что никакой попытки хоть как-то отремонтировать помещение самой лаборатории не было, возникало неприятное ощущение, что все это очень ненадолго. Помещение просто приспособили для временных нужд. То есть, на длительный заработок рассчитывать не стоило. Впрочем, долго сидеть в этом подвале как-то тоже уже не хотелось. Еще неизвестно, какие тут проходили испытания. Павел вспомнил обе железные двери, отрезавшие путь наверх, и человека у ворот с прилипчивым взглядом и автоматом. Только сейчас он отчетливо осознал, что ввязался в какую-то очень непростую историю. Возможно, опасную. Возможно, даже очень. Подумал о маме. Она знала только, что он поехал к Максиму насчет работы. Но Максим, каким он стал сейчас, отсюда, из этого подвала совсем вдруг перестал вызывать доверие.
Продал, понял Паша. Продал меня. Продал и уже забыл, наверное. И…
– Павел, вы с нами?
– Что?
– Мы здесь проводим ряд экспериментов с некоторыми предметами, – сказал Еремин.
Он стоял возле сейфа, занимавшего угол. Еремин сейчас выглядел очень серьезным, таким Паша его еще не видел.
– Сейчас мы продемонстрируем вам свойства одного из них, чтобы вы поняли природу нашей работы… Тут лучше один раз показать. Олег Евгеньевич, покажете?
– Непременно, – немедленно откликнулся Мео, стоявший рядом с Пашей, – Юлу?
– Думаю, да.
Еремин достал из кармана ключ и повернулся к сейфу.
Третий ключ. Один у усатого Завхоза, один у женщины, один у Еремина. То есть чтобы добраться до содержимого сейфа нужны все трое. К чему такие сложности?
Еремин вынул из сейфа небольшой фанерный ящик с крышкой и поставил его на стол. Ящик был явно самодельный и не очень аккуратно сработанный. Крышка запиралась на накидную защелку. Посередине крышки имелось небольшое отверстие, из которого невысоко торчала какая-то круглая штучка. Еремин закрыл сейф, положил ключ в карман.
После этого Мео подошел к столу с ящиком. Он отстегнул защелку, откинул крышку, запустил обе руки внутрь и достал оттуда детскую игрушку – юлу. Юла была железная, красная с зеленым, блеклая и потертая. Мео каким-то нежным гладящим движением перехватил ее снизу и поднял повыше, показывая Павлу.
Это было нелепо. Особенно последний жест, которым фокусник предъявляет публике чудесно найденного кролика. Видимо, фамилия у него была действительно цирковая. Но пошарпанная детская юла на белого кролика никак не походила. У Паши в детстве водилась похожая и ничего необычного в ней не было, если не считать исключительную добротность. Она могла пережить даже небольшой апокалипсис. Маленький Паша как-то пытался ее разобрать, но удалось только молотком немного согнуть винтовой стержень. Он посмотрел на Еремина, повернул голову к сидящим женщине и Фомину. Те внимательно за ним наблюдали.
Тут Мео опять перехватил юлу и так же аккуратно вернул ее в ящик. Взял ящик и пошел в исследовательский отсек. Павел дернулся было за ним, но его остановила рука Еремина на плече. Тот прошел мимо и плотно прикрыл дверь за Мео.
– Пойдем, – обронил он, направляясь к мониторам.
На четырех из них отображался Мео в исследовательском боксе с разных ракурсов. Он поставил ящик на стол, находившийся теперь в углу, и вынул оттуда юлу. Затем прошел с ней в опустевший центр комнаты. Изображение было черно-белым и казалось учебным фильмом о жизни сумасшедших. Чувствительный микрофон хорошо снимал все шарканья и стуки.
Мео аккуратно поставил юлу на пол и дал ей завалиться набок. Затем сунул руку в карман халата и после вытянул ее в направлении фронтальной камеры. В его руке был секундомер.
Еремин наклонился к стоявшему перед мониторами микрофону и щелкнул рычажком на его подставке.
– На «три», – сказал он в микрофон и показал Паше свой секундомер.– Следите внимательно. Готовы?.. Начинаю отсчет. Один… Два… Три.