– Короче, Света пришла к нему поговорить, а Антон ее выгнал. Сказал, что раз она себе кого-то нашла, то он тоже нашел. И что она ему больше не нужна. И еще сказал, что теперь у него настоящая королева, а не такая соплячка, как она. И она рассердилась на него, и плакала, что он так сказал. Света же у нас самая красивая в старших классах! – Юля недоуменно пожала плечами. Ей тоже было непонятно, на кого можно было променять такую красотку!
– Королеву? – как-то нервно переспросила Ангелина.
– Да, королеву! – подтвердила дочка. – Говорят, он ее так и называл – моя королева. Говорят, что он, когда с ней встречаться начал, такой стал… ну, гордый слишком. Даже на друзей своих перестал внимание обращать, они обижались на него. И он целую неделю ходил такой… или две… А потом пришел в школу вообще как убитый. Ни с кем не разговаривал, все думали, у него случилось что-то! А на другой день он с окна спрыгнул!
– Из окна выпрыгнул, Юль, – снова автоматически поправила я.
– А, ну да! – спохватилась она. – Выпрыгнул из окна. Вот и все.
– М-да… – задумчиво протянула Ангелина, рассеянно проводя по волосам свободной рукой. – Очень интересно. Скажи мне, Юля, а ты случайно не знаешь, кто такая эта королева?
– Не-а, – ответила Юля, осторожно вынимая баночку с желтыми блестками, – никто не знает. Он даже друзьям своим, Паше и Вовке не сказал про нее ничего. И Света не знает. Только плачет теперь все время и говорит, что она дура.
– Ну, это-то точно, – пробурчала я себе под нос, отобрала у Юли блестки, аккуратно положила обратно.
– И что, совсем-совсем никто ничего про нее не слышал? – продолжала допытываться Ангелина.
– Не-а. У нас всей школе интересно, кто она такая. Только про нее совсем ничего не говорят. Никто ничего не знает, только то, что она крутая очень была, как будто Света по сравнению с ней как антоновка рядом с айдаредом. Знают только, что она была и все…
Гм… весьма необычное сравнение. Интересно, это кто же из мамаш так отличился? Понятно же, что дети сами такое не придумают…
Юля снова принялась вертеться на своем месте. Все, что было интересного, она уже рассказала, и ей становилось скучно. Тут, на удивление вовремя, запиликал ее телефон.
– Юль, ты иди к себе, – велела я, целуя дочку в макушку. – Причесаться не забудь!
– Ага, хорошо, – она соскочила со стула, и понеслась в свою комнату, на ходу ворча в телефон:
– Ну и что? Я же сказала, что перезвоню! Тебе что, пять минуть не подождать уже?
– Грустная история, – пробормотала я. Ангелина, задумчиво смотревшая в стену, словно очнулась.
– Что? Да, вы правы, Лида, история просто ужасная! – я снова невольно удивилась, как близко к сердцу она все это принимает. – Как бы еще узнать, кто такая эта королева?
– Вы так переживаете из-за этого? – поинтересовалась я.
– Ах, Лида, вы далеко не все знаете! – она передернула полными плечами, осторожно поправила прядку свободной рукой. – Вот вы слышали, например, что месяца три назад в соседнем районе была очень похожая история?
– Вот как? – удивилась я. – Правда? Что, там тоже мальчик из окна выпрыгнул?
– Нет, там мальчик повесился в своей комнате! – воскликнула она громко. Осеклась, прикрыла рот ладошкой, косясь на дверь комнаты дочери. Потом добавила тихо: – Мать его пришла будить утром. А он… висит…
Она потерла лицо, тяжело вздохнула, словно воочию увидела ту страшную картину.
– Но дело-то даже не в этом, – глухо продолжала она. – Дело-то в том, что он оставил предсмертную записку!
– И какую же? – я подалась к ней, на время забыв о маникюре, заинтригованная ее интонацией.
– «Иду к тебе, моя Королева!» – мрачно продекламировала Ангелина, и посмотрела на меня глазами, полными ужаса.
– Ого! Ничего себе!
– Вот именно! – воскликнула она. – Очень похоже, правда?
– Да, это странно, – задумавшись, согласилась я. – Это и в самом деле очень похоже! Да, хорошо бы узнать, неужели это одна и та же «королева»?
– Я в этом больше, чем уверена! – возбужденно воскликнула она. – И, знаете, Лида, я убеждена, что это именно она доводит их до такого!…
Последние слова были произнесены с такой горечью, и даже страхом, что я невольно снова посмотрела на нее. У Ангелины было странное, очень печальное, я бы сказала, скорбное лицо. Я погладила ее по руке, стараясь подбодрить.
– Зачем вы так переживаете? – я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно мягче. – Разве можно так себе нервы трепать? Мальчиков, конечно, очень жалко…
– Лидочка, милая, вы не понимаете! – Ангелина сморщилась от какой-то внутренней то ли боли, то ли тревоги. – Ведь у меня же сын!
– Да, я знаю, Кирилл, – ответила я, слегка обескураженно.
Сына ее я видела пару раз, он заходил за Ангелиной. Нормальный такой парень, скромный, я бы сказала даже – робкий. Когда ждал маму, то отказался даже пройти в квартиру, так и стоял в прихожей, пока я заканчивала свою работу. Он показался мне очень симпатичным. Конечно сейчас, когда ему пятнадцать или шестнадцать, он еще не расцвел, пока еще нескладеныш, но по нему отчетливо было видно, что когда он войдет в силу и заматереет, женщины его точно любить будут. У него были мамины выразительные глаза и слегка пухлые губы, и даже очаровательная родинка под нижней губой, по которой потом будут сохнуть девушки. Вымахал он уже сейчас на полголовы выше матери, и плечи были что надо, так что когда на них мясо нарастет, шикарная будет фигура…
– Ну да, конечно вы его знаете! Так вот, дело в том… – Ангелина совсем разволновалась. Я отложила инструменты и стала внимательно ее слушать, – дело в том, что последнюю неделю мой мальчик ходит сам не свой! Вы же знаете, он у меня всегда был такой тихий, такой воспитанный!
Да, насколько я могла судить это точно, темпераментом он тоже пошел в маму.
– А тут… Его словно подменили. Он стал какой-то весь дерганый. Сначала такой довольный ходил, прямо светился весь. Потом пару дней вообще чернее тучи был. Я пыталась его расспрашивать, что и как, так он накричал на меня, – у нее на глазах проступили слезы, но она вроде даже не обратила на них внимания. – Потом опять стал ходить счастливый, но какой-то такой… знаете, сам не свой… Вот такая чехарда… – она беспомощно развела руками.
– Ангелина, вы постарайтесь все же так не волноваться, – мягко сказала я, осторожно подбирая слова. – Все-таки это же вполне естественно, у него возраст такой… переходный период…
– Да это я понимаю! – она грустно и досадливо махнула рукой. – Вы думаете, я дура, да? Паникерша? Если бы в этом дел было бы, разве стала бы я переживать? Но дело-то совсем в другом!
– И в чем же? – поинтересовалась я.
– Лидия, у него кто-то появился! Женщина!
– Вы хотели сказать, девушка? – осторожно поправила я.
– Нет, Лидия, я уверена, что это не девушка! – она устало потерла лицо. – Но самое страшное не это!
– А что же?
– Самое страшное то, Лидочка… знаете, как он ее называет? Я слушала как-то… случайно… Он по телефону говорил, думал, я в кухне и не услышу… так вот, он ее зовет «Моя Королева»!!!
Барон и красавица.
Вопреки ожиданиям, когда состав мягко ткнулся головой в бетонное нутро вокзала, дождь уже не шел. Небо было серое, низкое, но дождя не было.
Я натянула куртку поверх толстовки, закинула на плечо ремень легкой спортивной сумки – вещей у меня было совсем немного – и вежливо попрощалась с попутчицами. Они обе быстро кивнули мне и вернулись к прерванному разговору – времени в пути им оказалось слишком мало.
Я шагнула на перрон и замерла на пару минут, вдыхая сырой воздух. Тут был совсем другой запах, и я подумала, что это и есть запах большого города. Пахло чем-то техническим, маслами или бензином, какой-то жареной едой из близстоящих ларьков, сигаретным дымом, духами, и, конечно же, дождем. Воздух был густым, насыщенным, тяжелым, в нем совершенно не чувствовалось присутствия кислорода, как будто тут воздух имел другой принципиально другой молекулярный состав.
От поезда к зданию вокзала, огромному, по сравнению с тем домиком, который считается вокзалом у нас дома, лавиной текла толпа прибывших и встречающих. Кто-то радостно обнимался, мешая проходящим мимо и напрочь игнорируя недовольные возгласы. Кто-то кричал в трубку: «Да, я уже тут! Скоро буду!», кто-то задумчиво смолил сигаретку, спрятавшись от людского потока за колонну.
Я тоже вытащила пачку тонких ароматизированных сигарет и прикурила, пристроившись рядом с каким-то мужчиной, отрешенно глядящим поверх толпы. Но постоять вот так же, задумчиво и спокойно, у меня не получилось. Меня что-то словно толкало изнутри, требовало действий. У меня уже имелся план на первое время, и для начала мне требовалось отыскать вокзальный сортир. Я аккуратно затушила бычок о край урны и через секунду слилась с толпой. С толпой я, как одна из многих, добралась до здания вокзала, протолкалась в его двери и прошмыгнула в створку металлоискателя под равнодушными взглядами охранников.
Местный туалет меня порадовал. Тетенька-билетерша, принимавшая плату в обмен на неприлично маленькие кусочки туалетной бумаги, на меня даже не взглянула, да и остальных посетительниц я совсем не интересовала. Запершись в кабинке, я с удивлением осмотрелась. Почему-то я была уверена, что туалет в таком большом, внушительном вокзале, тоже должен быть вполне современным. Однако, это была обычная дамская комната, с дверями из ДСП, запирающимися на хлипкие замочки, не слишком чистыми «удобствами», и витающим над всем этим крепким запахом дезинфектанта.
Покачав головой от изумления, я осторожно пристроила сумку на ручку, за неимением крючка или хотя бы гвоздика, и вытащила из нее расческу и резинку. Причесалась и скрутила волосы в тугой пучок, который убрала под сетку. Потом вынула из сумки черный парик, и пристроила его на голову. Поправила, чтобы сел получше, разметала пальцами челку, непривычно упавшую на лоб.
На миг сердце защемило – от парика еще пахло ее, Викиными духами.
Это была наша фишка, наше маленькое хулиганство – когда становилось скучно, мы с ней одевали парики, менялись вещами, делали непривычный для себя макияж, и отправлялись гулять в соседний городок, который был побольше и поинтереснее, чем тот, в котором мы жили. Иногда мы изображали туристок, придумывали целые истории о том, как и зачем приехали в это тихое место. Мы знакомились с парнями, сидели с ними в кафе, обменивались липовыми телефонами, а потом исчезали навсегда – такое было у нас правило. Если мальчик сильно нравился, то можно было попытаться найти его в своем настоящем обличье. Мы много раз проверяли, те же самые люди абсолютно нас не узнавали, когда мы «знакомились» с ними по второму разу. Парики и макияж делали нас и в самом деле непохожими на себя… Вот и теперь я решила воспользоваться этим, пока буду здесь. Чем меньше народу будет знать кто я на самом деле – тем лучше.
Я достала тени, тушь, подводку, разложила все это на сумке и нарисовала яркий, под стать волосам, макияж. Лицо преобразилось, даже взгляд стал каким-то чужим. Раньше, когда мы переодевались, я знала, что там внутри, под всей этой краской, все равно я. А сейчас на меня из зеркальца смотрел кто-то другой. Кто-то ожесточившийся, безжалостный. Странным образом это мне шло. Точнее той, кем я стала на время – шло, вот эта вот червоточинка, стервинка, этот вызов, которого не было раньше. Я подмигнула себе незнакомыми глазами – все будет хорошо, Настя! Потом осторожно, стараясь не касаться стен туалета, сняла куртку и вывернула ее на другую сторону, лимонно-желтого цвета. Обычно я носила ее коричневой стороной вверх и вообще, мало кто знал, что она у меня двусторонняя. Через несколько минут из кабинки вышла совершенно другая девчонка – темноволосая, с выразительными стрелками и подведенными губами, в яркой одежде. Никто так и не обратил на меня внимания. Я на секунду задержалась у большого зеркала на стене, глянула, ровно ли сел парик, снова откинула с глаз непривычную челку и легко зашагала в город.
Он встретил меня сыростью, запахом шавермы и неожиданным теплом – там, откуда я приехала, было холоднее на несколько градусов. Я шла по проспекту и думала о том, что вот и оказалась тут, в этом городе, в который я так и не собралась в гости за тот год, что здесь прожила Вика. В городе, который безжалостно отобрал ее у меня.
Я думала, что почувствую что-то. Что-то вроде ненависти к этому огромному спруту, раскинувшемуся на много километров, вместившему в себя столько людей, что они стали равнодушными друг к другу, но я с удивлением поняла, что мне тут нравится. Я не знаю, как это еще описать, но я сразу ощутила словно биение сердца большого города, как будто это был не город, а кит какой-то. И то, что никто не обращает на тебя внимания, мне вдруг тоже пришлось по душе. Идешь себе спокойно своей дорогой, и никого не волнует, куда и зачем. А это как раз то, что мне нужно – остаться незаметной до поры до времени.
Я шла по улицам легкой походкой, и на душе у меня тоже было легко. Проснувшись под утро, я неожиданно поняла, как буду действовать! Ведь мне надо остаться с ним наедине? Что же может быть проще для девушки, когда речь идет о бабнике? Конечно же, мне надо познакомиться с ним, построить ему глазки. Изобразить влюбленную наивную дурочку, которая только и мечтает о том, как бы оседлать его пенис! С внешностью у меня полный порядок, есть чем гордиться и на лице и по фигуре, на этот счет мне волноваться нечего – уж найду подход к кобелю. И тогда, я больше чем уверена, он сам сделает так, чтобы остаться со мной один на один. Он сам позаботится о том, чтобы никто нас не побеспокоил.
Вот тогда, когда он предстанет передо мной расслабленный, довольный, я приведу свой приговор в исполнение! Я сделаю то, о чем мечтала все последнее время – я буду его бить. Я буду бить его до тех пор, пока он не превратится в бесформенный кулек, набитый костями!!!
Конечно, он мужчина, и он сильнее меня, но это меня нисколько не пугало. Во-первых, он же не будет ожидать ничего такого, так что на моей стороне фактор внезапности. А во-вторых, у человека в состоянии аффекта силы удесятеряются. А у меня при одной мысли о Калинном наступало это самое состояние!
Поймав в витрине свое отражение, я остановилась, чтобы перевести дух. Даже равнодушию большого города есть предел! И если я буду бегать с таким зверским выражением лица, на меня и в самом деле начнут обращать внимание! Мысли о мести снова спровоцировали выброс адреналина, мне захотелось действовать сейчас же. Я готова была прямо в этот момент осуществить свой жестокий план, если бы только этот подлец появился передо мной! Но мне еще предстояло его разыскать…
Поэтому я снова натянула на лицо маску отчужденной задумчивости и бодро зашагала к виднеющемуся впереди кафе с бесплатный вай-фаем.
В том, что я смогу одолеть его, я даже не сомневалась. У меня всегда была, что называется, тяжелая рука, хотя на первый взгляд я всем казалась такой паинькой. Кроме того, я уже успела не раз и не два полюбоваться на Калинного, и, откровенно говоря, в физическом плане он меня совсем не впечатлил…
Поисковик, на ставшую уже привычной комбинацию имени и фамилии в запросе, выбросил ворох ссылок. Статьи, фотографии, парочка видео, сайт его дизайнерской фирмы… С окошка телефона смотреть было не слишком удобно, но меня это мало волновало – все это я успела изучить вдоль и поперек.
Его фирма специализировалась на интерьерах жилых помещений. Лично мне представленные в рекламе образцы показались излишне вычурными, какими-то заумными, когда ради того, чтобы выпендриться придумывают невесть что и забывают об элементарном уюте, а порой и здравом смысле.
Я открыла сайт его фирмы. Леонидовская самодовольная рожа гордо отсвечивала в разделе «Персоналии». Я принялась рассматривать его, рассматривать очень внимательно, в который раз пытаясь понять, чем он так зацепил Вику, что в нем есть такого, что она так потеряла голову.
Честно скажу, его фотографии меня всегда разочаровывали. Вот и с этого снимка смотрел самодовольный пухлощекий шатен, с зачесанными назад длинными волнистыми волосами. Высокий лоб явно намекал, что осталось всего несколько лет, и он плавно перетечет в лысину. Калинный лениво улыбался на камеру приветливой, но какой-то слишком уж самодовольной улыбкой, прищуренные серые глаза так и спрашивали: «Ну, разве я не милашка?».