Глава 3. Высокая политика
По итогам трех диверсионных операций батальона и двух очень удачных радиопоисковых мероприятий я написал наградные представление на отличившихся, да собственно на всех участников данных групп, но разными рапортами, чтобы не сказали о том, что я весь батальон, по сути, подал на награждение. А так, тут взвод, там взвод, тут отделение и так далее – все проще подписать у начальства. Кстати, радиооборудование, найденное в результате поисковой операции в рамках РЭБ в подвале при штабе фронта, нам не отдали, передав его в распоряжение начальника связи фронта, ну и ладно, мы вот тоже автомобильный радиолокационный комплекс захватили. О судьбе пойманного Микуловым агента мне тоже ничего не было известно, посчитали не нужным доводить, сказав лишь, что все вражеское гнездо они накрыли и обезвредили.
В батальоне, по согласованию с Писановым и Малининым, была дополнительно введена рота РЭБ в составе двух взводов по 23 человека, включая двух командиров отделений и взводного, которую возглавил Киричёв Дмитрий. Место ПНШ-6 занял его помощник старший сержант Китов Александр, являющийся по своей военной специальности чистым «засовцем» – шифровальщиком, с добавлением ему еще шести штатных единиц. В связи с этим, остальные подразделения сосредотачивались на своих основных обязанностях, частично передав необходимое оборудование новому подразделению.
Завертелась эпопея и с немецкими автомеханиками и радистами. Евгений объяснил мне свою идею, почему он не стал уничтожать немецких специалистов и, как он видел перспективу использования их в нашем батальонном хозяйстве. Весь начальствующий состав батальона под председательством Горяева, как главного носителя советской идеологии, совещался по этому поводу. Объяснив немцам, какие у них перспективы, кадровики сняли с них все, к сожалению, непроверенные анкетные данные. Точнее сказать, проводилась лишь косвенная проверка анкет, путем отдельной беседы с каждым из пленных о своих сослуживцах. После чего все это сравнивалось и давало некую дополнительную информацию о правдивости анкет, которыми в последующие дни занимались армейские особисты. Можно сказать, что немцы давали вполне правдивую информацию о себе, все-таки лучше быть в составе интернациональной бригады немецких коммунистов, стоять на довольствии и работать по своей профессии, чем гнить в лагерях. Горяев мотался к Лобачеву, консультировался, и, в итоге, после ряда подготовительных мероприятий к нам прибыла целая делегация – особисты 16-й армии во главе с Коньковым, Лобачев, приглашенные из Москвы корреспонденты газеты «Известия» Евгений Петров, к слову сказать, тот самый соавтор Ильфа о похождениях Остапа Бендера, Евгений Кригер, знакомая нам Мария Сагаева. С кинохроникой приехал фронтовой кинооператор Роман Кармен, будущий лауреат многих государственных премий, он был одним из многих, кто тогда снимал на фронте материалы для будущего фильма «Разгром немецких войск под Москвой». Все это делалось в рамках агитмероприятия о том, как немецкие трудящиеся борются с фашизмом.
«Алексей Андреевич, обратился я к Лобачеву, кивнув на немцев головой, – может не стоит перечислять в статье фамилии немцев, а то какой-нибудь ретивый гестаповец перевешает их родных, сейчас они хоть какие-то деньги за пленных получают, на что-то живут в своей Германии – оно надо немцев будоражить?»
«Возможно, возможно, я распоряжусь, действительно мало ли, что там гестапо взбредет в голову, а нам нужны преданные немцы», – согласился дивизионный комиссар Лобачев.
По сценарию политработников и газетчиков немцы отказывались от своего фашистского прошлого, принимали присягу будущей свободной социалистической Германии и клались все силы положить на ее освобождение он нацизма совместно с Красной армией. Все это копошение заняло дня четыре, и вместо того, чтобы германцы начали тягачами подвоз и ремонт техники с полей сражений, а также совместной работы с радистами, к передачам их пока никто допускать не собирался, а вот консультировать – самое то, немцы что-то заучивали и отписывались.
В общем, все эти фашисты были обычными работягами, сменившими место работы на заводе на армейскую ремчасть, молодыми парнями по 18-25 лет, включая лейтенанта Карла Мая, только бывший майор вермахта уже товарищ Отто Лабанд и гауптман, или по-нашему капитан, Гельмут Шён, были лет 35-37 от роду.
«О чем он говорит?» – спросил Лабанд у Самсонова, стоявшего неподалеку.
«Говорит о том, чтобы ваши фамилии не называли, да и лица особо не показывали, чтобы дома вашим семьям проблем не было от гестапо, – ответил Самсонов.
«Спасибо, герр Самсонов, а то я слышу слова «немцы, гестапо», сразу подумал, что о нас речь», – ответил Лабанд.
«Теперь вы должны называть товарищ или хотя бы по-вашему «кamerad Самсонов», – усмехнулся Алексей.
Я же с бойцами, Серегой Ледковым и Димой Киричёвым 17 декабря, загрузив мотоцикл в полуторку, отправились в Москву. Мотоцикл надо было отдать по назначению, как обещал, а парням нужно было оставить заявки сразу, если получится, выбить себе пополнение для своих подразделений.
Встретившись с Григорием, мы откатили мотоцикл к нему домой, еще я подарил ему немецкий бинокль. Также прошел вместе с ним к снабженцу, где за бинокль и «Вальтер Р38» тот дал команду подчиненным, и мне подготовили накладные на получение спецтехники для нового подразделения РЭБ: индикаторы поля, пеленгаторы ручные и стационарный сканирующие радиоприемники «Чайка», наборы слесарного инструмента, радиомонтажника, тестеры и так далее.
В военкомате мы оставили заявку на 16-ю армии для батальона №777. Однако, дежурный офицер вспомнил нас, как мы разбирались со школьниками. Поговорили с ним о фронте, он высказал досаду о том, что его не отпускают на фронт. Я сказал, что грамотные офицеры в нашем батальоне требуются, а лейтенанту всегда найдется должность. Он порывшись в своих учетных книгах сообщил, что, если мы приедем через день, то здесь будет сборная солянка из призывников, из которых будет формироваться бригада ополченцев, но которые еще не распределены, и мы можем попытать счастья набрать себе «пиджаков», то есть гражданских.
Заехав на склад Разведуправления, увидели, что сегодня дежурит другой прапорщик, а вот подчиненный солдатик нас узнал. Без задержек получили выписанное имущество, пообщались, но сославшись на занятость, оставили им для поддержания боевого духа в складских дебрях флягу со спиртом, убыли в Сходню.
С раннего утра в назначенный день мы были у военкомата и навербовали себе почти сотню новобранцев, которыми также заполнили почти все тыловые подразделения батальона.
Приехав к обеду, я с «птичьей стаей», Ломовым, Бурятом, Малеевым, Лосевым, Филипповым и Евгением Киричёвым по распоряжению Заикина убыли в штаб армии. Немцы были там с самого утра.
С 13.00 началось торжественное мероприятие по образованию немецкого союзнического взвода, на котором они зачитали присягу новой Германии, им была вручена советская военная форма, звания им оставили прежние, только не вермахта, а народной армии Германии, но которые по статусу были ниже звания советского ефрейтора. В общем, политработники выкрутились достойно, и званий не лишили и статус определили, что они майоры только в своем взводе, а так обычные рядовые. Их сфотографировали, событие сняли на кинокамеру, у них брали интервью с переводчиками для центральной газеты – люди, точнее обычные военнопленные, неожиданно почувствовали себя причастными к большой политике. Как сказали бы сейчас, корреспонденты газеты «Известия» получило право на эксклюзивные интервью и материалы.
После этого события нас построили, к нам подошел Заикин и, торжественно зачитав приказ о награждении, вручил нам медали «За отвагу» и денежные премиальные примерно по 40 рублей каждому, за пригнанную немецкую технику еще под Оршей. Кроме того мне на батальон выдали премиальные из расчета 500 рублей за пригнанный автомобиль и по 200 за мотоцикл, которые я передал ротным.
В батальоне немцев решил не отделять от коллектива, пусть отделения будут немецкие, но живут и работают вместе с нашими. Пресса убыла к фронту, а я также получил приказ передислоцировать батальон к Волоколамску, куда мы выдвинулись 20 декабря. А вечером 19 декабря в батальон пришли пешком Воробьев и Трофимов с десятком наших старых «полковых» пехотинцев, выписанных из госпиталя утром.
«Здорова, славяне!» – выдав с порога ставшее традиционным, несмотря на разные национальности бойцов, батальонное приветствие, появившийся Джек Воробей. Командиры, да и старые бойцы, собрались в нашем спортзале-столовой, встречая вновьприбывших, заодно, и знакомясь. Евгению мы вручили денежную премию и медаль «За отвагу», которую он также получил за бой под Оршей. Обмыли встречу, знакомство и вступление в должность уже в батальон нового командира роты разведки. Женя рассказывал о госпитале, наших медсестрах, теперь работающих в госпитале, Михаиле и тех раненых офицерах, с кем довелось лежать в больничном отделении. Поговорили и о делах батальона.
– Понял, командир, столько я пропустил великих дел, которые вы тут без меня совершили, поэтому буду срочно восстанавливать свою форму, чтобы ребят не подвести во вражеском тылу. Эх, хорошо было в госпитале, тепло, спишь себе, сколько сможешь, с медсестрами болтаешь, но тянет к вам, мужики, по настоящим делам соскучился.
Уже второй день узкими, занесенными снегом, проселочными дорогами двигался караван машин с оборудованием, запасным боезапасом и хозимуществом, а за ним, вытянувшейся змеёй, топала колонна солдат батальона, направляясь к городу Волоколамску. Впереди бежали лыжники-разведчики, сменяясь друг с другом на отдых в кузовах автомобилей. Все офицеры, за исключением Аташева и фельдшера, как достаточно пожилых уже людей, шли пешком. Давно уже рядом со мной шли Лабанд и Шен, расспрашивающие меня, а я их, о порядках и организации работ в нашей и немецкой армиях. Разговаривали мы по-немецки, причем я просил поправлять меня, если ошибаюсь в правильности произношения и объяснять, что я неправильно говорю. А вот немцев Самсонов учил, а наши механики тренировали говорить по-русски.
– Отто, техники у нас много, топливо для них нужно, да и запчасти лишними не будут, как думаешь, где можно достать бензовоз или хотя бы бензин, да и механическую мастерскую б неплохо было бы разграбить еще, по типу вашей.
Вмешался Гельмут Шен: «Камерад капитан, когда мы наступали на город Клин, то в городке Тераво была наша опорная база, мы ремонтировали там танки наши и советские, там же был и заправочный узел, возможно сейчас там тоже что-то осталось».
Я развернул карту, и мы стали искать на ней, где этот город Тераво, который оказался деревенькой Теряево, в общем, недалеко от деревни Чисмены.
«Воробьев, Киричёв Евгений!» – заорал я, пытаясь докричаться до командиров.
«Командир, не надо заглушать грузовики, тут мы», – откуда-то совсем рядом сзади послышался голос Евгения.
«Так, не пререкаться с командиром, бойцы – слухай сюды», – и, отойдя из колонны на обочину, я описал диспозицию, рассказанную Шеном.
– Задачу улавливаете?
– Улавливаем, выдвигаемся, значит, взводом Киричева на лыжах, я тоже пойду, надо, в общем, и мне идти.
– Хорошо, у тыловиков взять все, что полагается, сроком на трое суток и радиста с собой берите, чтоб найти вас в лесах, если заблудитесь.
«Слушаюсь, командир!» – козырнул Воробьев и вместе с Киричевым убыл готовить взвод к марш-броску.
«Камерад капитан, разрешите и я пойду», – обратился ко мне молодой лейтенант Карл Май.
А вот это меня озадачило.
– Я не подведу и не предам, камерад капитан, тем более я знаю, что если я убегу, то вы расстреляете моих сослуживцев, я хочу тоже участвовать в «деле».
Вот что делать, запретишь, немцы обособятся, мол, не доверяем, хотя и приняли в новую социалистическую армию Германии, разрешишь, а он сбежит и аха, с меня погоны снимут, однозначно.
Я обратился к Лабанду.
– Обращаюсь к тебе, как к командиру взвода, разрешишь ли ты Маю уйти в разведку?
Немец задумался: «Мы стали взводом армии новой Германии, поэтому считаю, что он честно выполнит свой долг».
– Товарищ лейтенант, получить у Киричева довольствие, оружие, пойдешь в составе группы. Самсонова тоже берите с собой. Через полчаса группа ушла на лыжах вперед, её путь лежал в район, расположенный немного севернее.
День клонился к закату, сумерки все настойчивее вступали в свои права, когда по обочине, обегая едущие навстречу тягачи, подкатил лыжник.
– Товарищ капитан, вам надо самому увидеть, а колонне может пора на привал устраиваться. Бурят просил затормозить колонну.
На что-то Бурят наткнулся, раз такое дело, что колонну ему тормозить потребовалось.
«Колонна! Привал, встаем на ночлег», – скомандовал я и, надев лыжи, рванул вслед за разведчиком.
Пройдя километра три, увидел десяток нашего авангарда с восседающем на перевернутом «Виллисе» Бурятом.
– Добытчики, чего нашли, думаю, ради джипа вы меня дергать не стали бы.
«Командир, тут видать полковую кассу везли, вон сотрудники военно-полевого банка в машине сидят убитые, документы ведомости и вещмешки с деньгами, – проговорил Бурят, – почти как осенью».
«Так-с, товарищи, деньги, все деньги пойдут в фонд батальона на закупки дополнительного имущества, кстати, всем командирам вернем долг за оплату разгрузок и рюкзаков. Все мы сейчас считаем, сверяемся с ведомостями, и передаем Филиппову, пусть ведет учет расходов-доходов. По пути мы собирали документы всех встречаемых нами погибших советских солдат, чтобы не числились пропавшими без вести, поэтому все собирались сдать одной кучей. Машина была сильно повреждена: расстреляна из авиапулемета и на скорости въехавшая в дерево.
«Командир, решил не брать деньги?» – спросил Бурят.
«Нет, Ардан, этих красноармейцев я не знаю, да и зачем нам сейчас деньги, а вот на нужды батальона они очень пригодятся», – ответил я.
– Тоже верно, сейчас они нам не нужны.
На следующий день к обеду мы прибыли в Волоколамск, заняв одну из окраинных школ. Город бурлил, части, подразделения прибывали, выдвигались на передовую. Батальон обживал территорию школы, похожую на усадьбу какого-то помещика, налаживал централизованное батарейное отопление, идущее из пристройки – котельной, протапливая помещения печками-буржуйками. Радисты оборудовали себе рабочие места, разведчики осваивали самый большой класс под тренажерный зал, развешивая щиты для метания ножей, расставляя самодельные подобия гантель и штанг, механики осваивали пристройки под автомастерскую, в бывшей конюшне устанавливали электрогенераторы, закапывали металлические опоры и устанавливали небольшую кран-балку с лебедками. Территория школы, огороженная забором, была достаточно большой, чтобы вместить все наши автомашины.
С утра Горяевым было проведено заседание нашей партийной ячейки батальона, с участием в заседании комсорга Ивана Грачева, на которой были поставлены следующие вопросы по партийной линии:
– подготовка коммунистами батальона новых кандидатов в члены коммунистической партии с учетом их боевых заслуг и моральных принципов, и принятие достойных в партию;
– проведение политинформаций с обзором газет, сводки Совинформбюро и всякой разной «политнакачкой» рядового состава, которую возьмет на себя лично Горяев с привлечением командиров батальона, а точнее, меня и Недогарова, к выступлениям по отдельным темам;
– агитация и принятие в комсомол всех неохваченных бойцов, в основном это были сибиряки из далеких деревень, к слову говоря, я и не знал, что в то время не все молодые люди были комсомольцами;
– ведение политработы с немецким взводом и образованием там коммунистического актива, то есть надо было внушить командирам немцев, что самое время вступить в коммунистическую партию, причем СССР.
Это было поле деятельности Горяева, поэтому хоть и без энтузиазма принимал эту часть жизни батальона, но она была обязательно в это время. Скажем прямо, коммунисты, находящиеся на фронте в окопах, или принимаемые в нее бойцы действительно были достойные звания коммуниста люди. Лично я был назначен ответственным за агитацию о вступлении в партию всех своих командиров рот и взводов. Я был согласен с этим, поэтому когда мы собрались одни, без Горяева я по-простому сказал: «Товарищи командиры, кто не подаст заявление о приеме партию – набью морду! А если серьезно, то в нашем случае, командный состав батальона должен стать партийным – это плюс всем будет, и Горяеву, и нам, и в будущем все это нам пригодится в гражданской жизни».