Особое внимание уделите, как это будет выглядеть на свету – если грим будет казаться неестественным – вы провалитесь. Свет, падая на любое непрозрачное тело, частью отражается от него, частью поглощается им. Белая поверхность отражает в равной мере все падающие на нее лучи. Поэтому, если осветить белую поверхность белым светом, она будет казаться белой. Если же белую поверхность осветить красным светом, она будет казаться красной, так как никакого другого света, кроме падающего на него красного, она не отражает. Цветная поверхность отражает падающий на нее луч не в одинаковой мере. Например, зеленая поверхность при освещении белым светом отразит лишь однородные световые потоки различных зеленых оттенков и поглотит все остальные. Если же зеленую поверхность осветить красным светом, то от поверхности вообще ничего не отразится, так как зеленая поверхность красный свет поглощает. Зеленая поверхность, освещаемая красным светом, будет казаться черной. Подобные же изменения происходят и с гримом на человеке при дневном и ламповом освещении.
Теперь подробнее рассмотрим практические приемы. Женский парик надевают после окончания гримирования, чтобы рукой при гримировании не помять прически. Мужские парики со лбом надевают до гримирования, чтобы наклеить шифоновую ленту и замаскировать рубец перехода от искусственного лба к естественному. Прически из естественных волос делают в два этапа: перед гримированием завивают волосы и закалывают их шпильками, для того чтобы они остыли, а после гримирования укладывают в прическу. Если прическа требует густых волос, то используют накладные элементы: шиньоны, косы, локоны. Одежду надевают через ноги, если такой возможности нет, то через голову, а лицо на этот момент покрывают куском тонкого шелка и аккуратно продевают в отверстие ворота. Это делается для того, чтобы материя костюма, скользила по шелку и предохраняла от гримировальных красок. Снимают костюм сразу после окончания спектакля. Затем снимают парик, различные постижерные изделия, разгримировываются, используя крем. Грим будет только тогда удачен, когда соблюдена полная гармония между всеми компонентами.
Для учебного использования у нас в батальоне было мало клея и красок, но вот одевание париков, шиньонов, как управляться со шпильками, закалывая волосы, движения пальцами при нанесении грима, установка накладок и вставок для утолщения носа и щек – все это нам показывали теперь уже красноармейцы Перовы. Но сначала тренировали самое простое по изменению внешности, и на что требовалось обратить при этом внимание.
Занятия у нас вели еще и… немецкие офицеры. Занятия они вели по очереди, но в основном это был Лабанд. Он учил нас быть немцами: как одеваются разные немцы, как ведут в магазинах, разговаривая с продавцами, выбирая одежду, какие дают чаевые и когда, как разговаривают с прислугой или с представителями органов власти, как общаются эсесовцы и с эсэсовцами, подчиненные с начальством, как общаются с дамами, как курят, пьют и что пьют, что обычно едят на завтрак, обед, ужин и, как едят. Мы не изучали правила этикета, мы изучали, как это принято у немцев. Обыгрывали эти ситуации на занятиях, а немцы смотрели со стороны и указывали на ошибки. Кстати, выяснили, что в Австрии и Германии не принято звать официанта, как это делают в России, крича на весь зал «официант». Достаточно лишь немного поднять руку, чтобы дать понять кельнеру, что требуются его услуги. Они работают по принципу «профессионал все увидит» и, если будешь орать на весь зал, то тебя обслуживающий официант, даже лишаясь чаевых, может передать другому официанту, как невоспитанного клиента, мол «я с деревней не работаю».
Фронт несколько застыл на месте, ни у кого не хватало сил нанести решающий удар, да и некоторые дни были с такой холоднючей и снежной погодой, что техника не заводилась, потому что замерзали технические смазки и масла, подшипники в автомобилях, танках, самолетах. Нашим шоферам приходилось эти части на машинах отогревать горелками.
Глава 4. Мой первый Новый год. Вербовка агента
Наступал новый 1942 год. Здесь я уже полгода, пообтерся, начальство узнает, но, главное, это то, что подобрался в нашей части крепкий коллектив, дающий возможность исправно функционировать всему организму нашего батальона и приносить реальную пользу фронту. Командирам подразделений батальона было рассказано о находке денежных средств, поэтому к Новому году были опрошены все бойцы батальона на предмет их семейного положения, у кого в каких условиях живет семья и от имени батальона были направлены денежные переводы, также премировали бойцов. Механики и водители, кстати, получали неплохие премиальные за восстановленную или притащенную на буксире технику. Немцев так же премировали деньгами к основному окладу по ставке рядовых, но они и работали по-немецки аккуратно и обстоятельно. Числа 30-го на утреннем построении батальона я вручил Карлу Маю советскую награду – медаль «За отвагу». Оказалось, что это вообще первая и единственная медаль в их взводе. Многим бойцам, техникам и тыловикам были объявлены благодарности с занесением в личное дело, несколько человек получили медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».
В Стеблево ребята захватили немецких продуктов, которых нам не выдавали никогда – кофе, шоколад, пару бутылок французского коньяка «Мартель», а также обычные продукты: крупы, консервы, сигареты. Все экзотические товары пошли в фонд батальона для различных представительских нужд.
В последний день 1941 года меня, Недогарова и Горяева вызвали в штаб армии для торжественной встречи Нового года.
– Ну что мужики, получается, что сегодня вы без нас встречаете Новый год, а мы теперь увидимся аж в следующем году.
– Ничего командир, вы там тоже держитесь!
Все посмеялись, хотя мне было комфортнее побыть в кругу однополчан, чем там, где соберутся командиры различных рангов, и все в итоге разобьются по знакомым группкам. Вооружившись десятком плиток шоколада, парой двухсот пятидесяти граммовых пакетов зернового кофе «das ist Arabica» и бутылкой «Мартеля» при параде на «джипе» убыли в центр города в штаб армии.
Приехав часам к четырем в штаб армии, располагающийся в здании горкома, в котором осенью мы заминировали пару комнат и подорвали их вместе с фашистскими генералами, мы окунулись в предпраздничную суету. В этом же здании располагались и основные тыловые подразделения армии. Женский коллектив финчасти и кадровой службы шуршал по украшению зала и своих кабинетов вырезанными из бумаги звездочками и игрушками. В зале уже стояла наряженная елочка. Направившись вначале в кадры, мы торжественно поздравили коллектив с наступающим Новым Годом и вручили девчатам во главе с невозмутимым пожилым майором начальником службы пять шоколадок и пакет с кофе. Шоколад вряд ли, а вот кофе и для них был редкость. Получив порцию благодарностей, отправились на поиски финчасти. Здесь мы задержались немного подольше, потому что тут нас озадачили участием в концерте от нашего батальона, и никакие отговорки, что мы не умеем, их не убедили.
«В общем, Александр, ты у нас самый разговорчивый, так интересно рассказывал, когда сидели у вечернего костра, так что тебе и отдуваться», – порадовал меня Горяев.
«Реально Сань, ну у тебя лучше всего получится», – поддержал его Вадим.
«Ладно, изобразим что-нибудь», – ответил я словами Попандопуло из «Свадьба в Малиновке». Я решил рассказать несколько нейтральных, в том числе военных, анекдотов, адаптировав их к царской России, какой-нибудь юмористический монолог из репертуара современных мне артистов, например Винокура или Задорнова, и спеть песню, которая мне очень понравилась в свое время. Правда играть я не умел, и голосом не обладал, хорошо хоть музыкальный слух имелся, но в стиле Бернеса или Трошина, который так замечательно спел песню «С чего начинается Родина», вполне смогу. Выяснив у Натальи, где находятся армейские музыканты, подошел к ним и, рассказав, чего я от них хочу, попросил подобрать мелодию под мою песню. Я тихо напевал ее, а ребята подыгрывали и достаточно быстро ее подобрали. Потом я стоял, уединившись в конце коридора, вспоминая мысленно то, что я мог бы рассказать на вечере, и так же тихо, бурча себе под нос, репетировал номера.
По коридорам сновали повара или их помощники, принося готовые блюда и сервируя столы. А в 18.00 нас пригласили в небольшой зал на банкет. Разнообразием столы не баловали, но все выглядело очень аппетитно: свежевыпеченный хлебушек, картошечка жареная и вареная, капустка квашеная, соленые грибочки с огурчиками, мясные отбивные, салаты, напоминающие сельдь под шубой, морковные и свекольные, и государственная водка. В зале собрались только командный состав и начальники служб. Рядовые сотрудники отмечали в своих коллективах, а вот концерт и танцы должны были быть общими. Мы расположились в дальнем краю от командарма и его ближайших помощников. Когда все расселись и наполнили тарелки и рюмки, началось обычное «протокольное» мероприятие. Говорились тосты о наших успехах, о будущей победе, Горяев задвинул пламенную речь закончившуюся тостом за нашу Победу. Народ соловел, поднимая тосты и выпивая рюмки с водкой, раскрепощался, уже пошли обычные мужские разговоры о боях, женщинах, об оружии, в общем, обо всем том, о чем разговаривают подвыпившие мужики на празднике. Горяев убежал к своим политическим соратникам, а мы с Вадимом вышли прогуляться по коридору. Честно говоря, я от души наелся, немного подокосел от выпитого, мне совершенно не хотелось выступать, а хотелось просто сохранить это празднично-спокойное настроение, когда не надо никуда бежать, стрелять, мерзнуть где-то в лесу. Все это так напомнило мне мою прошлую жизнь. Встретил девушек из бухгалтерии, они затащили меня в свой кабинет и я по очереди выпил на брудершафт со всем отделом налитую мне рюмку водки, лишь пригубляя ее, чтоб хватило на всех девчонок. Какая, на хрен, война – тут так хорошо и мирно. Легко беседовали, весело смеялись над простенькими шутками друг друга, чуть флиртуя со всеми сразу.
«А кто от вашего батальона будет показывать номер?» – спрашивала Лена Кириченко, мило улыбаясь.
– Я буду показывать.
– «А что ты будешь показывать, то есть с чем ты будешь выступать?» – хихикали девушки.
– Девушки, это великая тайна, что я вам покажу, и не пытайте меня, а то я в окружении такой красоты совсем забуду про свое выступление.
«Александр, хватит охмурять моих сотрудниц, в зале уже собираются тянуть жребий, когда кто выступает», – сообщила мне Алевтина.
Вернувшись в зал, я подошел к нашим, и Вадим порадовал меня, что я буду выступать последним из 10 участников. Все перешли в актовый зал, где стояла наряженная елка. Армейский ансамбль настраивал инструменты. Зал заполнялся народом, кто-то заносил стулья, кто-то просто стоял, прислонившись к стенке.
Когда в зал набилось человек 120, ведущая концерта начальник финслужбы Алевтина Вениаминовна объявила первый номер. В основном, народ пел одну-две песни, один майор очень здорово танцевал «цыганочку с выходом», один пожилой полковник от штаба армии продекларировал стих Лермонтова «Бородино», читал мощно, так что народ прониклись той энергией, которая заложена в это стихотворение. Все мы им от души аплодировали.
– А сейчас наш новогодний концерт завершит командир отдельного диверсионного батальона Александр Кольцов.
Колени предательски задрожали: «Соберись, ты ж не один раз выступал с докладами перед командирами различного уровня, давай вперед и не бойся», – напутствовал я сам себя.
– Дорогие товарищи, я исполню песню под названием «Одинокая ветка сирени», музыка и слова Залкина Валерия – обычного советского юноши.
Заиграли музыканты, и я исполнил эту душевную лиричную песню.
Народ тихо слушал песню, слова которой многим присутствующим навевали какие-то свои личные воспоминания, наполняя память кусочками довоенной жизни, а я просто от души ее пел.
Дождавшись, когда мне закончили аплодировать, я продолжил выступление: «А теперь я хотел бы рассказать несколько шуточных историй и даже анекдотов, которые перекликаются с ситуациями из нашей обычной жизни». Сам лично, когда я первый раз слушал эти номера или анекдоты я смеялся, потому что мне было по-настоящему смешно. Я начал рассказ: «Вот представьте себе безобидного человека, который в какой-то степени не от мира сего, и ему надо выкрутиться из возникшей в его жизни бытовой ситуации…»
И я рассказал пародию В.Петросяна в стиле монолога о «Студенте кулинарного техникума» на Г.Хазанова. Народ смеялся над ситуациями, которые решал герой и чем для него это закончилось. Потом рассказал несколько армейских анекдотов, и закончил тоже армейской классикой: «Полковник – майору: – Завтра в 9.00 произойдёт солнечное затмение, что случается не каждый день. Всех построить во дворе, а солдатам при себе иметь закопченные стёкла. Если будет дождь, то всех собрать в гимнастическом зале.
Майор – капитану: – По приказанию полковника завтра в 9.00 произойдёт затмение солнца, в случае дождя вы его не увидите, и затмение состоится в гимнастическом зале, что случается не каждый день, но для чего иметь с собой закопченные стёкла.
Капитан – лейтенанту: – По приказу полковника завтра в 9.00 в гимнастическом зале состоится торжественное затмение солнца, для чего закоптить стёкла. Если потребуется дождь, полковник даст особый приказ, что случается не каждый день.
Лейтенант – сержанту: – Завтра в 9.00 полковник затмит солнце в гимнастическом зале при закопченных стёклах, что случается не каждый день в ясную погоду, когда идёт дождь.
Сержант – солдату: – Завтра в 9.00 состоится затмение полковника по случаю солнца. Если в гимнастическом зале будет идти дождь, что случается не каждый день, вас всех соберут во дворе, но каждому закоптить по одному стеклу в спортзале.
Солдат – солдату: – Слушай, завтра, когда мы будем коптить окна в гимнастическом зале, случится дождь и солнце затмит полковника».
Народ смеялся до слез. А мне было приятно, что я не ударил лицом в салат, а рассказал новые для того времени шутки. Потом мы немного прогулялись под Луной по морозу с Натальей и двумя ее подругами с отдела, когда я провожал их к дому, в котором они снимали комнату.
А с первого дня нового 1942 года началась обычная военная жизнь, единственно, что люди работали и тренировались в этот день без фанатизма.
Московская наступательная операция завершилась в первых числах января. Советские войска нанесли поражение войскам группы армии «Центр» и отбросили их на 100-250 км от Москвы.
В длительных оборонительных сражениях, а затем в контрнаступлении войска 16-й армии понесли большие потери. Согласно «Справке о потерях личного состава в частях 16-й армии», доведенной до командиров полков и дивизий, входящих в армию, за декабрь 1941 года потери составили больше 20000 убитыми, ранеными и пропавшими без вести.
На следующий день я с Ледковым и Бурятом на нашем немецком джипе, и Филиппов на полуторке, выехали в район города Руза, где предстояло оценить возможность заброски группы в город. Кроме того я хотел, сделав крюк, заехать на наш аэродром в Кубинку, чтобы повидать летчиков и набрать у них старых парашютов, из которых мы планировали пошить белые маскнакидки, так как в выданные нам маскхалаты можно было одеть лишь полторы роты, а нужно было одеть три. Мы спокойно катили по проселочной дороге, накатанной грузовиками со снарядами, продуктами, которые подвозились на передний край к реке Руза, по границе которой наши и немцы плотно удерживали свои позиции. Километра через четыре, судя по карте, должно было начинаться Рузское водохранилище. Мы спорили, где лучше трем группам по 10 человек перейти линию фронта: подъехать на машинах ближе к Рузе и пытаться перейти насыщенную линию обороны или по лесам ближе к Волоколамску, а затем топать по лесу лишних 70 километров, но зато там была более разреженная оборона противника. В пользу реки говорило то, что отсюда проще и в Можайск нанести визит, перерезав при этом дорогу Шаховская – Можайск.
Вдруг впереди стали слышны редкие выстрелы, доносящиеся из лесу, и, где-то через километр, мы увидели стоящие на дороге две полуторки и тентованный армейский «Willys MB». Выскочив из своих машин и рассредоточившись за деревьями вокруг стоячих машин, я подобрался к внедорожнику и загляну внутрь. Водитель был убит выстрелом в голову, а на заднем сидении один был убитый, а второй пассажир подавал признаки жизни. Открыв дверь и вытащив на дорогу убитого, я подсел к раненому, пытаясь определить, что с ним такое. Похоже, что прострелена грудь, причем стреляли в открытую дверь, потому что окна были целы.