Антон сделал все, что мог, но этого оказалось мало. И это «мало» было слишком далеким от того, чего он желал добиться, когда затеял всю эту чехарду с покинутыми на произвол судьбы останками. Согласно изначальному плану Вика должна была остаться с ним. Нет, не в реальности, тут он не лгал подопытному. Медицина не способна наделить виртуальное сознание телом. Пока еще не способна. Или по-прежнему. Но команда, в которую попал Антон благодаря своему таланту, работала над Средой совершенно нового уровня. Проект воистину был грандиозен. Жаль, только, что юношу не подпускали к серьезным задачам, вернее не давали доводить их решение до конца. Уж тогда бы он приложил максимум усилий и перенес Вику в этот новый, не имеющий аналогов, цифровой мир. Но и без полного доступа к серверам новорожденной Среды, все еще могло сложиться удачно. Олухи с учеными степенями ни разу не обратили своего внимания на крохотные, на первый взгляд совершенно бесполезные, цепочки символов, которые с его подачи вплетались в основной код. Интегрировались, становились неотъемлемой частью целого. Но он не успел. Угроза уничтожения бесперспективного, по мнению руководства, образца разрушила все его планы. Аппарат управления корпорации не разочаровал юношу и, по-прежнему, оставался слеп в своей категоричной оценке. Совершенно несправедливой по отношению к подопытному. Антон, напротив, был убежден, что потенциал, попавшего в разработку органа, трудно переоценить. Благодаря ему Вика перестала быть просто набором символов, она обрела сознание. Первое истинное виртуальное сознание. Но процесс не завершён и совершенно не ясно, чем обернётся разрыв этой связи.
Рассказать о своем прорыве молодой человек не мог. Мозг бедняги, таким образом, удалось бы сохранить, но отдать, как и связанную с ним цифровой пуповиной Вику. Да эти бездари обращались бы к нему за советами и консультациями, но уже никогда не подпустили бы к компилятору для работы над виртуальным ангелом. Разве что, под неусыпным надзором представителей корпорации, опутанного массой следящих устройств, которые обнаружат и зафиксируют каждую команду, любую использованную им клавишу…
Нет, это не выход. Ни Вика, ни сознание, продолжавшее ее «вынашивать», не должны были попасть в загребущие лапы корпорации. Единственное место, куда он еще мог их спрятать, это серверы древней Среды. Отстойник, покинувший людскую память, как и боги, подарившие ей название – «Забытые боги». Виртуальный мир, в который уходили те, кто не мог себе позволить доступ к новинкам. Кто насытился кровью и приключениями. Кто готов был просто жить в Вирте. Изгои и так называемые «нищеброды». Те, чьи души желали отринуть суету и те, кто не способен был оплатить свои желания.
Проблему оцифровки реанимированного сознания самообучающаяся программа решила сама. Каким именно образом, Антону еще предстояло выяснить. Вполне вероятно, что это лишь побочный эффект, того процесса, с помощью которого сознание сформировало личность самой программы. Симбиоз. Природа всегда берет свое. И неважно насколько ошибался Дарвин, формулируя свою теорию эволюции. Сама эволюция не ошибается никогда. Оставалось лишь укрыть симбионтов подальше от алчных глаз корпоративных чиновников. И продолжить исследования.
Антон подготовил своего рода виртуальный карман на сервере Среды. Запустил перенос. Система подтвердила благополучное внедрение. Но, в оборудованном им убежище, вереница символов, определяющая программный код виртуального ангела, так и не появилась. Ни она, ни связанное с ней сознание мужчины. Согласно показаниям приборов мозг подопытного был все еще жив, но на запросы оператора не отзывался. Впрочем, и не должен был. Успешное перемещение по умолчанию форматировало предыдущий носитель. Превентивная борьба с вероятным раздвоением личности. В связи с чем, бесполезно ожидать от органического «жесткого диска» какой-либо реакции на запросы, ввиду отсутствия базовой системы ввода – вывода.
Обе цифровые сущности определенно покинули пространство экспериментального сервера, где он создал им когда-то гнездышко. Где возрождал одного и растил другую. «Передача данных завершена», – отчиталась несколькими часами ранее машина и высветила заставку Среды.
Антон сам работал над этим обновлением для славянского сектора. Все-таки корпорация не забрасывала устаревший проект окончательно и выгодно для себя определила фронт работ юному дарованию: и при деле, и от новейших разработок подальше. Но, причём тут эта одноглазая рожа испещренная шрамами? Когда юноша лично интегрировал в код заставки изображение Перуна, которое ему смастерили графические дизайнеры, якобы с соблюдением всех канонов древнеславянской мифологии. И кто это вообще такой? Один?
Насмехаясь над недоумением программиста, одинокий глаз яростно сверкал из-под надвинутого на лоб чёрного капюшона.
Часть 2
Глава 1
– Хой, – рявкнули дружно две дюжины глоток.
Качнулось пламя свечей, разбрызгивая тени по сторонам. Столешница, отполированная рукавами многочисленных посетителей до зеркального блеска, навевала мысли о времени. Это оно крошило в песок каменную кладку стен, подтачивало термитами балки потолочных перекрытий, чернило некогда светлую древесину мебели. Время беспощадно ко всему и ко всем.
Мой проводник тоже орал «хой» вместе с остальными и гремел дном периодически пустеющей кружки. Жадно вгрызался в кусок жареного мяса. И пел, и пил, и снова пел…
Мне было немного неуютно. Нет, никто не бросал в мою сторону любопытные взгляды, не требовал рассказать свою историю. Казалось, людям, утоляющим голод под крышей этого заведения, нет до меня совершенно никакого дела.
Со мной здоровались, когда здоровались с Прохором. Мне кивали и подмигивали, пока он рассказывал, где пропадал последние несколько дней. И как повстречался со мной. Через меня передавали блюда и кувшины с пивом, нисколько не заботясь о том, понимаю ли я, что с ними делать далее. Я был фрагментом этой орущей и жующей многорукой химеры. И, в то же время, был вне неё.
Положа руку на сердце, приходилось признать, что я всегда был частью чего-то большего. Совсем недавно элементом безграничного мрака, до этого компонентом виртуального кармана на внутреннем сервере, ещё раньше фрагментом чьей-то жизни…
Прохор протянул через стол кружку.
– Плесни из фляги на донышко, – толи попросил, толи потребовал.
Я прекратил попытки разобраться в суровых интонациях его голоса еще в лесу. Служанка принесла очередное блюдо: куски жареного мяса, украшенные листьями салата и крупно нарезанными овощами. Один из стражей не удержался и шлепнул лопатообразной ладонью чуть ниже поясницы девушки.
– Ты, красотка, не зевала: в молоко сперва ныряла, там, в котел с водой вареной, а оттудова в студеный. А затем, небось, молилась и спокойно спать ложилась?
От поэтического подката в стиле Петра Павловича Ершова опешил не один только я. Руки Прохора и подавальщицы столкнулись над столом. Здоровяк неуклюже дернулся, разбрызгивая налитую мной жидкость. Несколько капель попали на кожу девушки. Она отпрянула, словно не алкоголь, а раскаленное на сковороде масло обожгло не прикрытое рукавом предплечье.
До этого момента, казалось, хмель не способен справиться с организмом моего спутника. Но вот он смотрит слегка мутным и рассеянным взглядом, кривая улыбка обнажает желтые зубы.
– Прости красавица, совсем старый стал.
Меня озадачили очередным кувшином, и я отвлекся, в поисках подходящего для него места. В голове уже основательно шумели теряющие трезвость мысли. На другом конце стола затянули очень знакомый по ощущениям мотив. Память настойчиво молчала, не раскрывая деталей впечатления, но я уже ничему не удивлялся. Мне хорошо и радостно, сейчас я буду петь вместе со всеми. Пусть даже мне придется тянуть безликое «ла-ла-ла» вместо сгинувшего в беспамятстве текста.
Тяжелая рука легла на плечо.
– Пойдём погутарим.
Меня не смутил ни совершенно трезвый взгляд Прохора, ни срочная необходимость поговорить. Судя по всему, я уже привык к тому, что человек, ставший моим проводником в новую жизнь, окончательно и бесповоротно непредсказуем. Шаркая ногой о поверхность дороги, сбивая с подошвы сапога в пыль коровью лепешку, он мог рассуждать с горечью в голосе о благах оставшейся по ту сторону цивилизации. А за столом в таверне орать дикую похабщину, глотая слова вперемешку с пивом прямо из бочонка. Что-то о том, как хорошо вырвать из вражеской груди ещё живое трепещущее сердце… Сейчас вот это древнее «погутарим».
Но, если наблюдать достаточно долго, то, порой, я замечал, как руки Прохора привычно подхватывали со стола приборы: вилку в левую, нож в правую. Мужчина какое-то время недоуменно смотрел на свои ладони и зажатые в них предметы сервировки, а затем аккуратно клал их обратно на стол и с кровожадной улыбкой вонзал кинжал в очередной кусок, жаренной на огне оленины.
Изначально нас было всего пятеро желающих отужинать в трактире на окраине небольшой деревушки. Тогда ещё мне удавалось выхватить из разговоров старых знакомцев несколько вполне понятных предложений. Теперь же я едва понимал отдельные слова. Вырванные из общего контекста разноголосых воплей, они все равно не давали возможности увязать обрушившиеся на меня неизвестные в одно уравнение.
– Подожди там, я сейчас, – бросил мне Прохор, протягивая руку очередному громиле, ввалившемуся в трактир.
Я шагнул за двери. Лицо обдало порывом тёплого, сдобренного цветочной пыльцой и запахами трав, ветра. Точно так же, как тогда, когда я открыл глаза в этом мире впервые.
Глава 2
Звук. Поначалу сознание споткнулось именно об него. Хек… И дрёма рассыпалась на тысячи мелких осколков. Хек… Будто упорный дровосек колошматит орудием труда по крепкому дубовому кряжу, старательно выдерживая ритм и силу удара. Хек… Потревоженное воображение рисовало картину разлетающейся по сторонам щепы, массивный колун на длинном и узком топорище в мускулистых руках. Хек… Окружающее пространство постепенно заполнялось прочими звуками: птичьим щебетом, шорохом листвы на ветру, рычанием…
Рычание?! Картинка слегка плыла перед широко распахнутыми глазами. Небо скрывалось за густой листвой, нависшей над головой кроны. Казалось, листья забираются друг под друга, словно прячутся от невыносимо яркого солнечного света. В ноздри проник запах свежей травы и… Кровь! Зрение, наконец, сфокусировалось. Шея противно захрустела, поворачивая голову в поисках источника звука. Хек…
Непослушное, чужое тело повиновалось с изрядным запозданием. Бессильные руки упирались в выступающие из земли древесные корни, сползали по ним, в плотную, незнакомую с плугом землю. Наконец-то, спина почувствовала шероховатые выступы коры. Я сделал глубокий вдох. Хек… Еще один раздражающий хруст шейных позвонков и глаза обнаружили в конце концов то, что так напряженно искали. Хек…
Разум определил место действия поляной, и я не смел с этим спорить. Достаточно сложно назвать полем боя крохотный пятачок, диаметром не более полутора десятка шагов. Импровизированное ристалище по периметру окружала мрачная щетина леса. Посреди поляны одиноким клыком возвышался дуб. Ветви могучего дерева укрывали тенью практически всю свободную от прочих деревьев территорию. Наперекор классику, ни златой цепи, ни кота, а тем более ученого, возле дерева разглядеть не удалось. Открывшаяся моему взору картина изобиловала волками. Память лишь определила название хищников, отказываясь предоставлять информацию о том, доводилось ли мне ранее сталкиваться с пресловутыми санитарами леса. По-видимому, для понимания опасности сложившейся ситуации вполне хватало инстинктов.
Крупный, даже на фоне необъятного дерева, мужчина размахивал топором. Хек… Хищник пересекался со сверкнувшей на солнце сталью и, ломая траекторию прыжка, нырял в траву. Хек… Новый взмах и еще одна жертва катится по земле, сминая изумрудное покрывало растительности. К человеческой фигуре устремляются сразу три серые тени. Контуры животных размазываются в стремительных прыжках… Я изо всех сил сдерживаю рвущийся из горла крик. Где-то на задворках сознания успевает промелькнуть мысль, что мои вопли принесут мало пользы, отвлекая, вступившего в схватку со стаей, здоровяка.
– Р-р-р-р-р-р-р-ра-а-а, – разносится над поляной рокот человеческой глотки.
Звук просачивается сквозь частокол деревьев и возвращается отголосками эха. Мужчина раскручивается вокруг собственной оси, словно бросается в дикий необузданный танец. И завершает его вязью дарующих смерть сложных и прекрасных элементов. Хек… Лезвие топора встречает первую серую тень. Хек… Очередного хищника сбивает наземь мощный удар обухом. Хек… Остро заточенный конец топорища вонзается в широко распахнутую пасть последнего представителя дерзкой троицы.
Ох, не лесорубом веет от могучей фигуры, словно ртуть перетекающей вокруг одинокого дерева. Поразительная скорость, плавность и точность движений. Секунда, может быть две и все по новой. Хек… Очередной четвероногий бедолага не миновал своей участи. Серая шерсть вновь мелькает среди высокой травы, взмывает над поверхностью. Хек… Последний прародитель домашнего питомца кубарем уносится в колючий кустарник у самой кромки окружающего поляну леса.
Человек тяжело опирается на топор, вытирает со лба пот. Снимает с пояса флягу, выщелкивает пробку и подносит ко рту. После чего, раздраженно отшвыривает пустую, судя по всему, емкость в траву. Могучая грудь натужно вздымается под темным полотном мешковатой одежды.
Мой взгляд жадно фиксирует детали, а сознание старательно формирует из них образ. Верхняя часть гардероба мужчины напоминает одеяние священника. Тщательно зашитое во многих местах или даже сшитое из множества отдельных фрагментов. Грубые швы рваными шрамами топорщатся на плечах, груди и спине. Глубокий, до самой грудины ворот стянут шнурком и почти полностью скрыт бородой. Длина одеяния едва доходит до половины бедра. Коротковато для рясы. В поясе кусок веревки препоясывает материю на могучем торсе. Закатанные по локоть рукава, оголяют мощные, со множеством вздувшихся вен предплечья. На коже рук видны какие-то татуировки. На шее болтается шнурок с массивным явно ручной грубой ковки распятием. Длинные волосы, борода, крест и подобие рясы, – возможно, это сочетание деталей и создало в моем воображении образ священника. Для полноты образа байкера, не хватало лишь железного коня. И я бы не взялся судить окончательно, какая же из двух ипостасей ему ближе. Стремительный танец мужчины скорее веял угрозой, чем смирением.
Смертельно опасной пластикой движений какого-нибудь мастера боевых единоборств во времена интернета никого не удивишь. Насмотрелись. А эти ноги явно тренировались хозяином не один день. Как плывут шаровары над поверхностью травы, как уверенно и в то же время аккуратно, пританцовывая, ныряли и выныривали из зеленого покрывала короткие, до середины икр, сапоги. Ни одного лишнего движения, будто мужчина наперёд знал, как поведёт себя стая…
Крохотный шажок и вот он в нужном месте, чтобы встретить острие клыков топорищем, глубокое приседание и хищник проносится над головой, распоров брюхо об острую сталь… Впрочем, я, даже продублируй волки все свои прыжки в том же порядке вновь, не смог бы повторить выполненную здоровяком пляску смерти. Знать и уметь все же совершенно разные понятия.
Я набрал в грудь как можно больше воздуха, собираясь окликнуть победителя. И поперхнулся. Картинка на поляне вдруг пошла рябью. Будто кто-то отвернул принимающую антенну в сторону от передающей вышки. Колебания скатывались в траву, искажая все, кроме фигуры человека, лицо которого искривила гримаса досады. Падение волн учащалось, смешивая траву с древесным стволом, листьями, трупами волков и кровью. И только теперь стало очевидным, что волки на поляне с самого начала были представлены в двух ипостасях. Первая – это те, которые атаковали человека. А вторая – волчьи трупы, валявшиеся вокруг мужчины в усеянной кровавыми брызгами растительности. Чуть ближе к кромке леса из-под волчьей туши торчала пара сапог. Присмотревшись, я понял, что хозяин с обувью так и не расстался. И, судя по полной неподвижности, не расстанется уже никогда.