Сознание раскручивало цепочку событий в обратном порядке дальше. И я, наконец, обратил внимание на то, что хищники атаковали и умирали совершенно бесшумно. Ни рычания, ни скулежа подранков. Лишь «хек» – смесь выдоха, который приходился на момент удара и звука самого удара. Шелест травы, треск кустарника, рвущегося под тушей поверженного зверя, рычание человека. И ни одной свежей капли крови от погибших на моих глазах животных.
Рябь слилась в одну сплошную завесу и лопнула, словно мыльный пузырь. Поляна вновь обрела резкость и свежую стаю хищников. Здоровяк поплевал на ладони, взвалил на плечо топор и внимательно осмотрел неподвижное пока что кольцо визитеров.
– Р-р-р-р-р-р-р-ра-а-а, – понеслось над поляной, и серые тени метнулись навстречу своей судьбе.
Хек…
Еще дважды рябь перезапускала сюжет у одинокого дерева. Еще дважды человек досадно морщился и тяжело переводил дух.
Солнце катилось к закату, тени становились гуще и мрачнее. Очередной хищник встретился со сталью топора, воздух над поляной поплыл легкой рябью, но стая больше не появилась. Мужчина вскинул топор на плечо и уверенным шагом направился в мою сторону.
За секунду до этого, я был уверен – моё присутствие осталось незамеченным. Довольно узкий коридор между деревьями позволял наблюдать за развернувшимся на поляне сражением без каких-либо трудностей. Но ни волки, ни человек на меня внимания не обращали.
Мужчина остановился у человеческого трупа. Нагнулся и без лишних церемоний, отшвырнул волчью тушу в сторону, сорвал с пояса погибшего флягу. Емкость утонула в огромной ладони здоровяка. Щелчок большого пальца и пробка, завершив, полет, повисла на шнурке. Пил бородач на ходу, судорожными большими глотками. Я же убрал руку подальше от обнаруженного ранее куска ветки. Против топора таким сильно не отмашешься, зачем зря провоцировать бородатого громилу.
Пока я гадал, как бы избежать судьбы волчьей стаи, мужчина остановился в нескольких шагах от меня. Воткнул на место пробку и швырнул флягу к моим ногам. Глядя на здоровяка, я не посмел противиться ни его приглашающему взгляду, ни требованиям организма. Неважно, что за гадость придётся глотать, она явно будет полезней для моих внутренностей, чем лезвие его топора.
Пальцы с трудом вытащили плотную пробку, ноздри расширились, но я не позволил запаху прервать процесс дегустации и тщательно зажал нос. Бывают такие моменты в жизни, когда лучше не понимать, что может ожидать тебя за очередным поворотом. "Вот, новый поворот…" и я не намерен гадать о том, что он мне несет. Глоток и по горлу в пищевод прокатилась обжигающая внутренности волна. Как там надо пить спирт-то на вдохе или на выдохе? Ох… Слезы покатились из глаз россыпью соленых брызг. Тяжелая ладонь хлопнула несколько раз промеж лопаток, выбивая из груди долгожданный выдох. Мужчина отобрал у меня флягу, отхлебнул и блаженно зажмурился.
– Ну, вставай что ли, знакомиться будем.
Мысли о том, что после ядреного пойла мне уже не подняться, сменили другие, полные стыда. Лишь только бородач ухватил меня за плечо и с легкостью потянул вверх, ноги уверенно утвердились на земле. А я тут же постарался прикрыть собственную наготу руками, насколько это вообще возможно. Как оказалось, сервис доставки не предусматривал одежду для своих клиентов, а шок и эпическая схватка с волками не позволили обратить внимание на досадные мелочи сразу.
– Пределы, они такие, – подмигнул мне здоровяк.
– Пределы?
– Успеется, – отмахнулся он, – будет время ещё для разговоров. Уходить надо. Граница близко. Прохором меня зови, если, вдруг, что.
Он развернулся и двинулся обратно к поляне. А я засеменил следом, вдыхая разнообразие витающих в воздухе запахов и прикидывая, где бы раздобыть одежду. Ноздри не без труда различали ароматы леса, столь крепко несло потом и кровью. Впрочем, каждая новая жизнь начинается именно с этого букета, с чего же моей быть исключением.
Глава 3
Тени росли, заслоняя собой пройденный путь. Стирали последние островки зелени еще мгновением ранее подкрашенные до изумрудной яркости солнечным светом. Обернувшись, я увидел, как солнце тонуло в клубящейся за нашими спинами мгле. Зрелище вызвало первобытный безудержный страх. Словно мгла – это живое существо, которое способно отнять у меня, что-то гораздо более существенное, чем жизнь. Подгонять меня не потребовалось.
Проводник не сбавлял темп, и я старался от него не отставать. Что на самом деле было не так уж и просто. Здоровяк преодолевал препятствия, играючи. Будь то огромное поваленное дерево или густые заросли кустарника, он перепрыгивал преграды и просачивался сквозь них, словно призрак, отринувший понятия гравитации и плотности. Я же прилагал массу усилий, дабы не потерять его из виду. Карабкался на поваленные стволы деревьев и продирался сквозь очередные заросли с обреченной яростью на пределе собственных сил.
Вместе с наступлением темноты менялись и звуки. Лес словно оживал после дневного сна, встряхивал ветвями деревьев, копошился незримыми мелкими обитателями в опавшей листве. Ломился где-то рядом массивными телами крупных животных сквозь непролазную чащу. Лес дышал жизнью, и я дышал вместе с ним. Впитывал каждой крошечной частичкой своего тела вечернюю прохладу. Воздух наполняло такое количество звуков и запахов, что атмосфера моей прошлой жизни казалась безвкусной и пустой. Мой разум, судя по всему, был не способен наделить окружающее пространство виртуальной обители всеми оттенками реальности. А вот разработчики этой Среды, по-видимому, смогли.
Прохор лишь посмеивался, когда я лез с очередным вопросом о принадлежности сервера. Оставлял без ответа мои тщетные попытки определить свое местонахождение и ускорял шаг. По-видимому, считал – раз есть ещё силы на вопросы, значит, найдутся и на бег по пересечённой местности.
Эмоции хлестали по нервной системе, словно плеть погонщика по крупу набирающей скорость лошади. Опасаясь сыграть роль загнанного скакуна, я вынужден был останавливаться и делать пару тройку глубоких вдохов выдохов. Гнать из области печени боль и вновь мчаться вслед за скользящим между деревьев силуэтом громилы.
Руки тянулись ко всему, что встречалось на пути. Будь то удивительно гладкая кора дерева, неизвестного мне на первый взгляд, или колосья высокой травы. У очередного кустарника Прохор, не останавливаясь, сорвал гроздь ягод, отправил их себе в рот. Я не заставил себя уговаривать и повторил его действия, вломившись в заросли с грацией разъяренного лося. Черника – память не поскупилась на фрагменты из позапрошлой жизни, пока вкусовые рецепторы блаженно смаковали порцию проглоченного лакомства. Прохор смеялся, когда обернувшись в очередной раз, застал меня за тщательным слизыванием ягодного сока с ладоней на бегу. Я тоже не смог сдержать улыбки в ответ.
Может и неправильно вело себя сознание, может и должен был я взвешивать каждый шаг, планировать какие-то дальнейшие действия. Но почему-то меня совершенно не беспокоило в тот момент «что дальше», слишком ярким было моё «существую» сейчас.
Чересчур длинные штанины, то и дело разматывались и цеплялись за вездесущую растительность. Позаимствованная с трупа одежда была велика, но мародерство себя оправдывало. Достаточно было представить, как я продираюсь сквозь кусты в неглиже и ужаснуться. Рукава рубахи Прохор обрезал на импровизированные портянки, что хоть слегка придерживало на ногах несоразмерные с ними сапоги. Но открытые руки уже кровоточили свежими царапинами.
Колючки очередных, повстречавшихся на пути кустов, впились в одежду. Освобождаясь от их назойливых объятий, я проткнул шипом палец. И долго с удивлением рассматривал набухающую на подушечке алую каплю.
Боль не была чем-то новым для меня, скорее чем-то старательно забытым, и, в то же время, отрезвляюще ясным, позволившим осознать, что я снова жив. Ощущение физической боли напомнило о душевной. Вика! Я рванулся было назад, но густая тьма перегородила обратную дорогу монолитной стеной. Здоровяк внимательно выслушал мои сбивчивые объяснения, даже на секунду не прекращая движение к одному ему известной цели. После чего, так же на ходу, заявил, что подобных мне поблизости не было, он бы почувствовал. Я так и не понял, о каком чувстве говорил Прохор, но продолжал настаивать на возвращении.
– Граница близко, – это все, чего удалось добиться от него в ответ.
Моё возмущение не потревожило даже белок прыгающих по ветвям дерева, мимо которого я пробежал, пытаясь остановить Прохора своими аргументами. Не остановил и не убедил.
– Темно, видишь? – вдруг спросил здоровяк, продолжая идти.
– Вижу, – кивнул я.
И споткнулся о какой-то корень, чересчур выпирающий из земли. На самом деле ни черта я уже не видел, шёл скорее на ощупь, чем полагаясь на бесполезное в наступающем мраке зрение. Чертыхаясь, покатился по траве. Прохор одним слитным движением подхватил меня с земли и поставил на ноги.
– Это не вечер, – многозначительно заметил он. – Надо успеть за ручей.
И пошёл. Так же ровно и уверенно, как шёл до этого при свете солнца. И я шагнул за ним. Не бежать же во тьму, которая с упорством голодного хищника катилась по нашим следам…
За спиной проскрипела не смазанными петлями дверь. Изрядно перепачканная стыдом память отпустила жертву из своих объятий, возвращая меня обратно на крыльцо трактира.
Грудь вздымалась так, будто бы мне вновь пришлось бежать от «прилива» по лесному бездорожью. К тому же я по-прежнему не мог простить себе отказ от поисков Вики. И пусть доводы Прохора железобетонные, пусть я и при свете дня не обладаю навыками ориентирования на местности, а уж во тьме, да ещё и порожденной Пределами, мне точно не отыскать никого и ничего кроме приключений на свою пятую точку. Кратких и, по-видимому, беспощадных, если верить словам здоровяка. Только ведь совести плевать на доводы рассудка. Она либо есть и точит твоё нутро, либо её попросту нет.
Прежде, чем я обернулся на звук, тёплая ладошка накрыла мои губы.
– Тихо, это я. Ни о чем не волнуйся, – шепнул на ухо незнакомый голос.
Он продолжал журчать убаюкивающей мелодией ручья, но я с трудом понимал смысл сказанного. Слова путались, теряя своё изначальное значение, постепенно сливаясь с прочими звуками в единый гул. Тело теряло пространственные ориентиры, будто бы весь выпитый за мою первую жизнь алкоголь разом ударил по вестибулярному аппарату. Я все же попытался посмотреть назад и опознать говорившего. Попытка закончилась неудачей. Тело словно позабыло, как это делать.
Недоумение качнулось на волнах беспорядочных эмоций и мирно застыло утлым суденышком, наткнувшись на отмель безразличия. Лишь волны продолжали плескаться у бортов словно живые, раскачивая меня в такт с бессвязным бормотанием у самого уха. Ладошка исчезла с моего лица. Она осталась там, на крыльце, ей нечего делать здесь среди беспокойных волн. Это плавание только моё. И все остальное совершенно не важно. Ведь я мечтал об этом всегда. Шум волн нарастал, поглощая прочие звуки, но голос продолжал звучать на самой грани слышимости. Обволакивал волю тёплым одеялом бессилия. «Все хорошо, – шептал голос, – ничего не бойся». И страх уходил вместе с опорой из-под слабеющих ног, глаза закрывались, дыхание сливалось с ритмом бьющихся о борта волн. А в сознании вдруг вспыхнул образ, той единственной, чьи глаза мне когда-то казались звездами. Теплыми и живыми, несмотря на космические мрак и холод, которые окружают любую звезду, даже самую родную. Но сейчас в этих глазах плескалось беспокойство, а рот открывался так, словно она старалась перекричать баюкающий моё сознание шум. Но ни звуку не удалось просочиться сквозь окутавшую меня завесу, а по губам я разобрал лишь одно слово – идиот.
Время – та самая беспощадная субстанция, которая минутами ранее не ведала в моем понимании никакого противостояния. Сейчас перестала существовать вовсе. Вновь скрипнула дверь.
– Пределы серые и безликие, – произнес за спиной мужской голос, – как и некоторые их обитатели…
На этот раз мне все же удалось обернуться. Хотелось орать Прохору о том, как я рад, что он наконец-то соизволил явиться. Что со мной творится какая-то чертовщина. Да, что там, я готов был повиснуть на его бычьей шее, словно трепетная девица в ожидании спасения. Но вместо этого ощутил лишь напряжение и злость. Вся моя сущность кричала и вибрировала каждой клеточкой застывшего перед броском тела, что Прохор – враг. Опасный и непредсказуемый. Здоровяк, словно не замечал накала бушующих во мне страстей. Постучал трубкой о столб, что служил опорой крыше, над раскинувшейся у входа в трактир террасой. Пепел осыпался на поверхность крыльца.
– Пределы полны загадочного, – продолжал громила, – набивая трубку новой порцией табака.
За все время нашего путешествия Прохор не сказал мне и половины из того количества слов, которые произнес сегодня. Но даже сегодня он не был склонен к лирическим отступлениям.
– Хорошо известный в народе hypericum perforatum, – продолжил он поражать меня своей эрудированностью, – или попросту «зверобой», на самом деле, для зверья не так безвреден, как принято считать. А потому знатное получается курево, с добавлением этой интересной травки.
Здоровяк приоткрыл дверь, повернувшись ко мне спиной.
– Огня дай!
Чья-то рука поднесла к дверному проему зажженную свечу. И я прыгнул. Ноги с лёгкостью толкнули тело вперёд и вверх. Растопыренные пальцы удлинились, выпуская тонкие острые когти. Брызнула кровью нижняя губа. Собственные клыки проткнули кожу, словно иглы тонкий латекс детского воздушного шара. Ещё секунда и эти клыки вонзятся во взъерошенный загривок Прохора, а острые когти порвут беззащитное горло… Гнев, жажда, триумф слились в яростном рычании зверя. За мгновение до того, как наросты когтей пронзили плоть жертвы, Прохор обернулся. Пламя свечи отразилось в темно карих, почти черных радужках глаз, губы слегка дрогнули, словно слова в последний момент раздумали покидать горло. И причиной тому был далеко ни страх, здоровяк меня не боялся, он меня ждал.
Облако едкого дыма обожгло слизистую оболочку глаз, проникло в ноздри и горло, сжигая их и разрывая бронхи в безудержном кашле. Кулак громилы врезался в грудь, сминая рёбра. Кости треснули, выстрелив осколками по внутренностям, словно шрапнелью. Остро заточенный мундштук курительной трубки вонзился в глаз, разорвав голову на тысячу осколков боли. Я взвыл, поражаясь тому, на что способен мой собственный голос.
– Метров десять, не больше. Давай хлопцы по-шустрому, а то не откачаем.
Слова Прохора были последним, что удалось расслышать сквозь раздирающую меня на части боль. Сознание сжалилось и нырнуло в бездонную пропасть беспамятства.
Глава 4
Посеревшая от пыли ткань с трудом сдерживала напор полуденного солнца. Солнечные лучи серебрили тонкие нити паутины, просачивались сквозь щели между неплотно задернутыми занавесками. Пятна света, словно всамделишные зайцы, резвились по стенам и потолку в унисон с порывами ветра, что раскачивал распахнутую наружу оконную створку. С улицы доносился человеческий гомон и рёв домашней скотины. Порой, чей-то резкий смех непредсказуемой дробью разрывал завесу претендующего на привычность шума и так же мгновенно умолкал, рассеиваясь в звуках повседневности.
Одноместная комната. Из мебели лишь кровать и сундук. Никаких изысков. На подоконнике слой не потревоженной пыли. Этим помещением до моего появления не пользовались как минимум несколько недель.
Пределы, а точнее Серые Пределы, – это все они виноваты в том, что деревня опустела. Стражи пришли в нее накануне первой волны. Они предупредили о том, что грядёт. И многие прислушались и ушли. Но не все и не сразу.
Деревенька была не простая – порубежная. За два карьера, на которых добывали железную руду и драгоценные камни, дрались с соседним княжеством, не скупясь на пролитую кровь и откровенную подлость. Но давно. Лишь опоясывающий селение частокол заточенных у вершин брёвен да частично засыпанный ров напоминали о былых приграничных распрях. В наследство от неспокойного времени деревне достался гарнизон в сотню стрельцов во главе с сотником. И для охраны границ, и для конвоя тех же каторжан, которые, во имя искупления вины, трудились в карьерах на благо княжеской казны.