Часть первая. Ночные Феи.
Глава 1. Чертовщина и комбинации.
Во вторник среди бела дня от Пухова ушла жена Рая, и он решил покончить с жизнью. Жена ушла в обед, в час сорок, а к ночи он решил. И обидно было Пухову что даже не знал, к кому ушла, хотя бы сравнить себя с тем мужиком. И вообще к тридцатнику жизнь Пухова совсем разладилась и не приносила никакой радости. С хорошей работы, а трудился Пухов охранником в супермаркете, уволили за кражу, которую он не совершал. Кража по нынешним временам пустяшная ─ спёрли коробку с дезодорантами из парфюмерной секции, он знал кто ─ Семёнов и Павлов из другой смены, Симонова схватили с поличным через месяц по аналогичному делу и тоже выгнали, но Пухову от этого не легче. Можно было прийти и попроситься обратно, как-никак проработал без замечаний два года, но Пухов гордый. Рассказы Пухова выстраданные и писаные по ночам издательства не берут, а заведённый сайт и другие интернетовские ресурсы приносят насмешки и издевательства читателей. В совсем молодые годы, после армии, Пухов водил грузовик, торговал на рынке всякой всячиной, учился на вечернем в универе, бывшем политехе, бросил на третьем курсе, купил старую «девятку», подшаманил и занялся частным извозом, и таксовал днём и ночью, пока не попал в групповуху, аварию на загородной трассе, у деревни Ремизовки, с автобусом и двумя фурами, с трупами, хорошо ехал сам без клиентов. С того времени и начались нелады. Машины он тогда лишился, сгорела его «девятка» в кювете, и с тех пор приволакивает Пухов левую ногу, а перед непогодой ноет сломанная левая рука. После супермаркета помыкался Пухов, помыкался и устроился на стройку ночным сторожем. Работка ещё та, но всё какой кусок хлеба, тишина, звёзды на небе в ясную погоду, и мечтает Серёжа, глядя на них по ночам, о лучших временах, которых уже и не будет, наверное. А жена Рая работает в парикмахерской, в женском зале, имеет ещё неплохие деньги от занятий маникюром-педикюром, выезжая к клиенткам на дом, к Серёжиным смешным доходам относится свысока и пеняет, пеняет постоянно его никчемностью, привнося в голову новые огорчения. От всех этих бед у Пухова резко перестало работать мужское начало и жизнь окончательно стала не мила. Рая девушка видная, фигуристая, роста с Пуховым одного, метр восемьдесят, грудь имеет третьего размера, ноги длинные, с бутылочными икрами, глаза не совсем голубые, но очень красивые, с завлекательной поволокой и длинными ресницами, прически носит короткие, под мальчика, волосы красит в слабую рыжину. Пухов после женитьбы на Рае сильно злился, хватая мужские взгляды, обращённые на супругу, но потихоньку привык и смирился. Пухов на вид не самый завалящий мужчина, лицо обычное, без особых выражений, светленький, волосы твёрдым ёжиком, глаза светло-карие, мускулистый был, пока не забросил себя после аварии. А улыбка, улыбка у него хорошая, освещает лицо. И ямочки на щеках. И шрамчик на подбородке после аварии.
Грусть-тоска чёрная, не проходящая. Устал себя жалеть. Жена ушла, кредиты висят, за стиральную машину и холодильник без Раи не расплатиться, сам калека, мужское начало не фурычит, друзья куда-то девались, один Гриша заходит да Вова Зимин и Коля Седов позванивают. С приятелями Пухов не общается, приятели все сильно пьющие, а он теперь в волевой завязке. Был момент, длиной в три месяца, запил Пухов от невзгод в глухую, по-чёрному, пока не привиделись ему в хмельном кошмаре однажды под утро удивительно жёлтый волосатый чёрт и старуха с блестящей косой. Ужасный кошмар, до потного озноба. Старуха, вся в чёрном, норовила махнуть косой по шее, а жёлтый чёрт ей не давал. С тех пор этот чёрт ему часто снился, что тоже обидно, нет бы приснится чему хорошему. С чёртом они вроде даже беседовали, вот о чём, хоть убей, он не помнил. После этого и бросил.
Было это ближе к одиннадцати. Срезал отчаявшийся Пухов бельевую веревку с балкона, отмантулил кусок, написал прощальную и матерную записку всем людям, отодрал люстру с корнями, сделал петлю, повесил веревку на крюк в потолке, стал на край стола и, закрыв глаза, шагнул немедля, чтобы не передумать. Всё…
***
─ Верёвку надо намылить, лучше хозяйственным, тогда получится, ─ сказал мужчина взявшийся неизвестно откуда. ─ Слабак.
От мужчины слегка тянуло оранжевым Хьюго Боссом, Пухов его знал, такой стоит у зеркала в ванной, подарок Раи на прошлогодний день рождения. Мужчина был голый, совсем, с приличными мужскими причиндалами, в короткой жёлтой шерсти, глаза горели красным. Зелёный торшер освещал крупный нос, кожу лица в чёрных точках, суровые остроконечные уши с длинными мочками, маленькие рожки, и Пухов вспомнил те сны. Жёлтый мужчина поднял Пухова с пола и посадил на диван. Люстра подскочила, прилепилась к потолку, опрокинутый стул сам по себе поднялся и установился на ножки. Мужчина закрыл балконную дверь и, мотая атавизмом с пушистой кисточкой, вернулся к дивану.
─ Чертовщина! ─ осеняя себе крестным знамением, сказал Пухов.
─ Не поможет, ты не верующий. Настоящее имя моё тебе не выговорить, оно длинное, из шестьсот шестидесяти шести букв. Начинается ─ Тихонафиганаху… а кончается ─ ва-а-зелин. Тебе оно ни к чему. Потому зови меня Тихон, если хочешь. Будем знакомы. Я, как ты догадался, настоящий чёрт, исчадье Ада, Заслуженный Адский Чёрт. У нас тоже есть звания. Дальний родственник самого Люцифера. В триллионном колене. Можешь потрогать.
Жёлтый Чёрт снял петлю с его шеи, наклонил голову, и Пухов машинально дёрнул правый прямой рог. Маленький рожок был мягким, податливым, тёплым, пульсирующим, совсем не чертовским.
─ Съёмные. А какие ты представлял?
─ Я никакие не представлял, ─ ответил Пухов, вытирая ладонь о диван. ─ А почему ты жёлтый?
─ Я очень пожилой чёрт. Люди седеют, а мы, черти, желтеем. Чертовски оригинально.
В лапе жёлтого Чёрта нарисовался округлый портфель, саквояж, кажется, Пухов в таком старье не разбирался, к дивану от кресел в углу подъехал журнальный столик, а на столике установились, вылетев из носильной клади и глухо звякнув, гранёные стаканы и бутылка водки с интересной наклейкой на прозрачном стекле, какой Пухов никогда не видел.
─ Походный набор. Ну-с… больной, будем лечиться.
─ Я завязал, ─ сказал Пухов.
─ Что завязано ─ развяжем, что потеряно ─ то потеряно, а чему быть ─ тому непременно быть. Стоит захотеть. Тебе нужно.
Чёрт разлил водку до краёв и протянул стакан Пухову.
─ Ах да, совсем вылетело… Закуска. Хлебушек бородинский, селёдочка атлантическая, маслице вологодское, настоящее, колбаска докторская из пятидесятых годов… Или любительская?..
─ Докторская, ─ глотнув слюну, ответил Пухов.
─ Сегодня всё, что пожелаешь.
Узкий рот Чёрта растянулся в улыбке, красные глаза в тёмных впадинах загорелись бирюзовым цветом. На столике образовались две вилки, столовый ножик с белой рукояткой, тарелочки, всё из кухонного буфета, с бородинским, нарезанным крупными ломтями, нарезанная, уже без костей, жирная блестящая селёдочка, толстые кольца лука, жёлтое масло на блюдечке в каплях влаги и ошеломительно пахнущие круги розовой колбасы.
─ Хорошую водку делали раньше в Рассее, ─ сказал чёрт Тихон, выдохнув голубое пламя изо рта. ─ Ты закусывай, закусывай. Решил поработать ангелом. Твой куда-то девался.
Чёрт Тихон, чавкая, умял селёдку, сожрал весь лук, почти всю колбасу, измазал кусок бородинского тонким слоем вологодского масла и, икая, откинулся на спинку дивана.
─ Много жирного избегаю. Чаю?
─ Не… ─ отказался Пухов, быстро добирая колбаску.
─ А я цейлонского заварю.
На столике возник заварочный чайник, две цветастые чашки, опять же из кухонного буфета, а в чашках чужие серебряные ложки. Чёрт Тихон налил в обе чашки ароматного напитка и, смачно присёрбывая, зажевал бутерброд.
─ Время детское. Добавим?
─ Не, извини, ─ ответил Пухов, утомлённый самым ужасным вечером в жизни. ─ Я спать. Завтра с утра пойду на работу, извиняться, сегодня прогулял. Отчего преференция? На фига я тебе сдался?
─ Темнить не буду, ─ сказал Чёрт, заделывая себе второй, а потом и третий бородинский масляный бутерброд уже с толстым слоем масла. ─ Хрен меня знает, на фига. Пролетаю мимо балкона и вижу картину. Чертям тоже свойственно милосердие. Иногда.
Чёрт Тихон слопал бутерброды, выхлебал чай из обеих чашек и заводил когтями по краю чашек, отчего в комнате возник звенящий звук, а торшер мигнул и на улице завизжала сигнализация.
─ Что пишешь, это хорошо, а что себя потерял, то, конечно, плохо. Зря институт бросил. Душу требовать не буду, ваших душ у нас полно, не знаем куда трамбовать, весь Ад забит. А вообще, Серёга, скажу я тебе, хороший ты парень, но немного дурак. Преференция тебе оттого, что каждому Заслуженному Адскому Чёрту дозволено раз в год доброе дело. Шевельнулось во мне. Сделаю подарок и скажу всего три цифры, чтобы совсем не разбаловать. Комбинация такая: тройка, семёрка, туз. Дотумкаешь и будет тебе начальное счастье. В среду, всё предопределено. Спасибо за компанию. Не так страшен чёрт, как его малюют. Спи, Серёга, я дальше полетел. Крестник…
С этими последними словами Чёрт дотронулся до лба Пухова когтистой лапой и тот опрокинулся на диван как подкошенный, уснул крепким сном и спал без сновидений до утра, а утром проснувшись с головной болью, стал вспоминать: было ─ не было, не было, или было. Люстра на потолке, кусок верёвки на полу, во рту как кошки… едко ходили, запах в комнате перегарный, но в комнате чисто, никаких следов, кроме верёвки и чужих серебряных ложек на столике у кресел.
Пухов слез с дивана и пошёл на балкон, подышать. Сверху выводила фуги Баха маленькая девочка Люда. Тоска скрипучая. Из открытой двери половинки балкона соседей доносились голоса Верунчика и её мамаши, старой сколопендры. Не приведи господь такую тёщу. Раисина мамаша жила далеко, на краю страны у Тихого океана, в городе Находка, где Пухов и встретил Раю, отдавая Родине воинскую обязанность, служа в береговой охране. Береговая охрана… Солёный ветер, волны-брызги, Пухов на мостике у штурвала… Мечты, мечты. Склады на берегу всю службу охранял Пухов. Увольнение, Рая, любовь, самоволки, любовь… Пухов дембельнулся и увез Раю в родной город. Тёща не досаждала, путь долгий, билеты дорогие, Рая сама в Находку ездила раз в год со своих доходов, а тесть тогда и помер во время Пуховской службы опившись какой-то гадости. В порту работал кем-то, Пухов уже и не помнил кем, запойный был с молодости, Рая говорила. Раиса тоже выпить не дура, бывало в какой праздник, особенно когда гости, напринимается, напринимается, потом унитаз обнимает, как лучшего друга. Наследственность может. Да и сама по себе шебутная.
Веркина мамаша, Ксения Петровна, пучеглазая, костлявая, с шиньоном в волосах гнедого цвета, наседала на Верку с давно наболевшим.
─ … Николай?
─ Тюфяк и плешь на макушке.
─ Виктор из третьего подъезда?
─ Витька жирный.
─ Володя с заправки. При деньгах. Спортивный.
─ Вечно бензином воняет.
─ Ну, милочка, тебе не угодишь! Упустила одного, теперь перебираешь. Останешься в старых девах, Верунька. Слышала новость? Райка от Серёги ушла.
─ Откуда новость?
─ Лидия Степановна сказала.
─ Степановне верить… Но они вроде нормально жили?
─ Жаловалась Райка Лидии Степановне: тоска с ним беспросветная, денег не носит, сидит, что-то там корябает, вроде книжки пишет, никакого от него толку. Каличный после аварии и по-мужски слаб. Подаёт на развод. А Тимофеевна видела на днях, как Райка у дома в шикарную иномарку садилась, расфуфыренная, довольная, вся из себя, оглядывалась по сторонам, видел ли кто. Отхватила, видно, прынца.
─ Одиноких принцев, мама, днем с огнём не сыскать. Все при жёнах. Повезло Рае.
─ Никто не знает, кого она отхватила. Тут хоть паршивенький, да свой. Дура. Гуляла бы по-тихому.
─ Как я?
─ Ты догулялась, что муж бросил!
Вера из «пятьдесят третьей» была ничего. Молодая, тоже под тридцать, хамовата, звала его «Серый», он не обижался, что есть, то есть, он, в отместку, называл ее «Верунчик», полновата, по Пуховским мужским предпочтениям, остра на язык, не в последнюю очередь ─ миловидна, глаза, правда, узкие, что с полным лицом шло вразрез, носик картошечкой, но всё равно нормальная баба. Зад, конечно, округлый при таком строении, носит короткие платья и юбки, ляжки аппетитные, опять же грудь, не до пупа, но очень приличная. Волосы в узел, блондинистая, Пухов блондинок любил. Их все любят. При столкновениях во дворе или лестничной площадке улыбалась приветливо, заметно строила глазки, всегда немного болтали за жизнь по-соседски. Ничего серьёзного, так, хи-хи, да ха-ха. Но Пухова теперь не обмануть никогда. Наелся Раей. Хотя мыслишка была подкатить. Чувствовал ─ не откажет. Муж Веркин, Саня, тихий, добрый, не пьющий, поймал Верунчика однажды на деле, с мужиком на супружеском ложе, и тут же ушёл обратно к маме. Хорошо, что есть куда пойти. Пухову повезло хоть в этом, квартира двухкомнатная в тихом районе досталась ему от родителей, а родители уже на погосте ─ проклятый Чернобыль. Будь эта квартира Раи, давно вылетел пробкой и жил бы с иноверцами на стройке в вагончике.
Пухов не стал дальше слушать, обидевшись на «паршивенького», вернулся в комнату и, прихватив чужие ложки, пошёл на кухню готовить завтрак, яичницу на подсолнечном масле из четырех последних яиц. Тройка, семёрка, туз, ─ «Пиковая Дама», это Пухов помнил. Но причём тут эта чёрная дама… Дотумкаешь. Начальное счастье. Что жёлтый Чёрт имел в виду? В среду, предопределено, тройка, семёрка… Туз это одиннадцать. Нет, не дотумкать. Пухов бросил думать о цифрах и сел к окошку завтракать, и пока ел, вертел серебряные ложки. Ложки чайные, новые, с позолотой по черенку. Ложки красивые. Пухов закончил с завтраком, поглазел в окно, поставил сковородку в мойку, послонялся по квартире и, открыв шкаф в прихожей, полазил в карманах, хотя знал ─ бесполезно, Рая всегда проверяла одежду и выгребала всё до копейки. Денег в обрез, в заначке ровно семьсот рублей, сегодня среда, до получки семь дней, придется сосать лапу Серёже. Может квартиру продать? Пухов вспомнил ночное лечение, селёдку с луком, чёртову докторскую колбаску, вздохнул и улёгся на диван думать о цифрах. Лотерея? Номер квартиры, день рождения, день недели, год, число? Сегодня среда… Предопределено. Среда, комбинация… Из трех цифр… Тройка, семёрка, одиннадцать… Непрерывно мелькающие в голове цифровые комбинации расслабили, и он незаметно уснул. Сон повторил вчерашний трагедийный вечер, но в конце этого сна они с Чёртом сидели на диване обнявшись, и жёлтый Тихон, постукивая Пухову волосатой лапой по темечку, ласково бубнил заветные цифры: «… тройка, семёрка, туз, тройка, семёрка, туз, так просто, Серёга…». Тут Серёга проснулся. Всё сложилось и Пухов побежал бриться. Костюм выходной бежевый, рубашка любимая голубая, галстук бардовый, последние не рваные носки и туфли замшевые светлые, четыре раза надёванные.
─ Вера, срочно нужны деньги, ─ сказал Пухов в открывшуюся дверь.
Верунчик вышла в коротком синем халате, некрашеная, что-то жующая, и измерила Пухова глубоким взглядом от замшевых туфлей до галстучного узла.
─ Зачем?
─ Нужно.
─ Нет у меня!
─ Вера!..
─ Ты не отдашь.
─ Вот те крест, отдам! ─ сказал Пухов, быстро-быстро осеняя себя знамением. ─ Прости, господи… Через неделю! Хочешь, на колени стану?
─ Сколько?
─ Пять.
─ Хрена себе! ─ сказала Верунчик.
─ Вера! По гроб!..
Верунчик хлопнула дверью и через минуту вернулась с тремя зелёными бумажками.
─ Три! Через неделю!
Пухов схватил мятые деньги и двинулся к лестнице.
─ Серый!? ─ позвала его Верунчик.
─ А…
─ Это правда, что Рая ушла…
─ Правда. Свободен.
─ … и у тебя не стоит?
─ А ты проверь, ─ сказал Пухов и побежал вниз.
Одиннадцать рублей он занял у Павлова, бывшего коллеги по охранному делу. Шпроты из салаки, два нарезных батона, ветчина, сыр, копчёная грудинка, копчёные окорочка, колбаска сырокопчёная, два апельсина, бутылка коньяка за полторы штуки, ровно на 3711 рубликов. Без копеек. Комбинация. Пухов ещё раз пересчитал цифры на ценниках и покатился к кассам.