Русский неожиданно сильно ударил рукой по столу и закричал:
–Вы все – идиоты! Нечего за мной записывать. Насколько туп и ограничен человеческий род! Каждое мое слово жадно ловит, а потом новую книгу издаст под названием «Современный завет»! Ха-ха! – он хлопнул себя по коленям и задорно рассмеялся. – Современный завет! А мне нравится!
Внезапно его смех оборвался, Владимир выпрямился и вытянул ладонь вперёд. Смартфоны в руках людей заходили ходуном.
– Так вот! Я удалил из ваших телефонов всё, что вы записали. Все, что вы должны знать, есть в Скрижалях Завета. Их и храните. Их и соблюдайте!
На последних словах он возвысил голос и обрушил его на людей с такой силой, что все непроизвольно отступили на пару шагов. Такие неожиданные переходы от спокойного до взрывного тона или приступы истерического смеха вызывали у Елизаветы головную боль.
Внезапно Владимир увидел, как толстяк, сидевший за соседним столиком, исподтишка фотографирует их. Этого было достаточно, чтобы он снова взорвался. Владимир разгорячился и принялся возмущённо кричать.
В висках Лизы запульсировало. Морщась, девушка стала растирать виски. Ей стало очень холодно, неизвестно откуда возник ледяной поток, который окутав её со всех сторон, заставил сжаться от холода. Кожа Лизы покрылась мурашками. Девушка стала удивлённо оглядываться в поисках источника морозного воздуха. Она подумала, что сотрудники ресторана включили кондиционер. Но лица окружающих людей блестели от пота, полная дама за столиком напротив обмахивалась веером. Лиза же, прикоснувшись подушечками пальцев до своего лица, вздрогнула – они были ледяными. Как только Владимир перестал кричать, ощущение холода исчезло, будто его и не было.
Трапеза закончилась. Лиза, поднявшись со стула, предвкушала ванну и мягкую постель в гостинице, но была разочарована повелением русского идти дальше. С поникшим лицом она плелась позади, с обидой размышляя:
– Что за настойчивое желание спать в холоде на камнях?!
Случай за ужином напугал ее. Она спрашивала себя:
– Зачем я иду за этим странным человеком?
Лиза стала сожалеть о принятом пару дней назад решении отправиться в путь с Владимиром и искала предлог, чтобы вернутся домой.
Компания уже покидала Неве-Даниэль, когда Лиза обратила внимание на группу дорожных рабочих в оранжевой униформе с загорелыми лицами. Они устроили перерыв, расположившись на пыльном тротуаре, курили и пили воду из пластиковых бутылок. Глаза мужчин, горящие любопытством, фотографировали его, запоминая каждую деталь одежды и каждый мускул его лица, чтобы потом дома описать своим домашним. Лишь один, рослый, кудрявый мужчина смотрел на свои большие мозолистые руки, думая о чём-то своём.
Именно к нему вдруг направился Владимир, размахивая руками, как палками. Он затряс перед ним кулаком и, брызгая слюной, стал выбрасывать из себя слова с такой силой и энергией, что люди физически ощутили волны его негодования и механически подались назад:
– Даже не думай! Не думай, тебе говорю! И дочь в ад толкнёшь, и сам соучастником по делу пойдёшь! В чем она нарушила закон? Прелюбодеянием? А кому изменила-то? Полюбила? Да! Дура? Да! А где вы, родители, были? Не уберегли, а сейчас на убийство толкаете?! Пусть несёт свой крест до конца жизни своей!
Сказав это, Владимир резко развернулся и зашагал прочь. Карим последовал за ним, а Лиза задержалась, с жалостью посмотрев на мужчину. Его тяжелое, одутловатое лицо, выражавшее в самом начале непонимание, приобрело серый цвет, стало жалким и сморщенным. Уголок рта дергался. Он комкал свои огромные руки, хрустя костяшками пальцев. Напарники его, шокированные услышанным, не произносили ни слова, только молча переглядывались.
Самому молодому из рабочих, юноше лет семнадцати, пришла в голову какая-то забавная мысль, губы его растянулись в улыбке, в глазах заиграла насмешка. Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, но его осадил начальник. Бородатый цыкнул на него, а потом положил свою тяжелую руку на плечо кудрявого и произнёс:
– Ничего-ничего! Может все образуется! Мальчишка будет – так это же помощь в хозяйстве! – потом, вздернув подбородок, резким голосом прикрикнул на рабочих:
– А вы что расселись, как на банкете? А ну-ка, поднимайте свои толстые задницы и за работу!
Владимир, Карим и Лиза разбили лагерь возле дороги, ведущей на Хеврон. Укладываясь в спальный мешок, Лиза услышала, как Владимир разговаривает по телефону. Из разговора она поняла, что звонит шеф типографии и спрашивает, куда доставить заказ. Русский просит его, привезти ему парочку книг сейчас же, а остальные – в гостиницу города Беэр-Шева, откуда он их заберёт.
Девочка была, как на рекламной картинке – румяная, с круглыми блестящими глазами и розовыми губками бантиком. Она сидела на корточках и высыпала своими пухленькими ручками песок из пластиковой ракушки в ведерко. Девчушка бормотала что-то на своем детском языке и поправляла свои светлые кудряшки, которые ветер играючи ерошил.
При виде таких детей многие взрослые расплываются в улыбке и, любуясь, на секунду замирают. Тетушки норовят угостить чем-нибудь, сунуть в руки ребёнку сладости, погладить по головке, с родительского разрешения, конечно же. Лиза, увидев малышку, тоже невольно улыбнулась, залюбовавшись ее игрой, но какая-то тревога кольнула её сердце.
Девочка находилась в круге света, исходящего непонятно откуда. Невидимый прожектор выхватил фигурку играющего ребёнка, а вот вся остальная сцена была погружена во мрак. Там, на задворках темноты, рождалось что-то нехорошее и злое. Плеск воды и какой-то непонятный шум усиливали чувство тревоги.
Лазоревое море, выносившее девочке ракушки, через десять метров чернело, его спокойное состояние переходило в бурлящий поток. Далеко позади ребёнка волны разбивались о камни, извергая из недр своих серую пену. Какая-то огромная бесформенная туша вместе с волной врезалась в песок и стала подниматься.
Лиза вздрогнула, закричала и, не понимая, зачем, побежала к ребёнку. Песок оказался рыхлым, как снег, она провалилась в него по колено. С трудом освобождая ноги, девушка закричала: «Беги! Беги ко мне скорее!». Но вместо этого из горла вырвался глухой звук «э-э-э». Лиза захрипела, напрягая все свои силы, но с губ срывалось только еле слышное «э-э-э». Но даже это странное, сиплое звучание было услышано. Девчушка подняла свои большие карие глаза и удивленно спросила: «Мама?!» А потом радостно и звонко повторила: «Мама!».
Это слово клинком вошло в Лизино сердце, ноги её подкосились, и она упала. Западая вперёд, она видела, что страшное существо выбралось из воды и зачавкало в сторону ребёнка. Оно, хлюпая по песку перепончатыми лапами, двигалось вперёд. С длинных лап, похожих на ветки, капала вода:
– Пач! – громко, вызывающе, противоестественно. – Пач!
– Такого не может быть, – думала Лиза, – вода не может издавать такие гулкие звуки, падая в песок.
– Пач!
– Чудовищ не бывает! – говорил разум Лизы, – это просто сон. Да, конечно! Это просто сон! Как я хочу проснуться! Я не хочу этого видеть! Господи, помоги мне! – но не могла пошевелиться и с ужасом и обречённостью наблюдала за приближающимся чудовищем.
– Пач! – эти звуки корёжили Елизавете слух.
А малышка их не слышала. Она поднялась с колен и отряхивала своё голубое платье, не отрывая счастливых глаз взгляда от лица Лизы.
Чудовище приближалось. Оно было высотой в два метра. Худое, сгорбленное тело, покрытое блестящей чешуей, наклонилось вперёд, словно под тяжестью огромной рыбьей головы с пилой вместо рта.
– Нужно что-то делать! Что-то предпринять!
Лиза запаниковала, попыталась подняться и неожиданно с лёгкостью высвободила ноги из песка. В ту же секунду она помчалась к рыбе-пиле. Бросилась на нее всем телом, пытаясь сбить с ног, но пролетела насквозь и упала в песок. Ничего не понимая, она поднялась и обернулась. Лиза увидела саму себя, оставшуюся на прежнем месте и вытаскивающую ноги из песка. Она поняла, что она не здесь, а там. А здесь находится фантом её сильного желания.
Лизе хотелось, чтобы лицо её залило слезами, чтобы не видеть происходящего. Но, как неотвратимое наказание, она отчётливо видела, как рыба-пила приближается к ребёнку.
– Нет-нет! Только не это! Господи, прошу тебя! – она шептала пересохшими губами слова, не в силах оторвать глаз от происходящего.
– Мам… – начала было девчушка и не закончила, – мам… – зазвенело и оборвалось.
Елизавета стала кричать и не могла остановиться. Ногти с такой силой впились ей в лицо, что проступила кровь. В момент, когда крик достиг предела, она проснулась. Лиза, не помня себя, выбралась из палатки, жадно глотая свежий воздух. Покачиваясь, она отошла на пару метров от стоянки. Ее вырвало на камни. Все тело охватил озноб.
– Господь! Отец мой небесный! Как тяжело мне! – Лиза застонала, уткнувшись лицом в землю. – Сними этот тяжелый грех с меня, Господи! Я прошу тебя всем сердцем! Я не оправдываю себя словами, что миллионы женщин делают аборт. Я раскаиваюсь! Невозможно вернуть время вспять! Пожалуйста, сними с меня эту тяжелую ношу! Господи, я прошу тебя! Дай мне надежду на прощение!
Плечи её затряслись. Она разрыдалась. Слезы принесли ей облегчение, но она оставалась сидеть на коленях, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Неожиданно в пустой голове возник вопрос:
– Как ты думаешь, что происходит при аборте? Что чувствует малыш, несколько недель безопасно живущий в чреве своей мамы? А его ножницами пытаются вытащить из её утробы?
– Нет-нет! Пожалуйста! Не надо! – слёзы снова заструились по щекам.
Лиза зажала руками уши, зажмурила глаза, судорожно всхлипнула, но заплакать уже не смогла. В голове и в сердце её была пустота.
– Я убила своего ребёнка! Я – та самая рыба-пила, – неожиданно спокойно произнесла она. – Но что я могу сделать? Что?
Голос в голове её продолжал:
– Дать другому то, чего ты лишила своего.
Лиза заморгала заплаканными глазами, силясь понять фразу: «Дать то, что отняла у своего»:
– Что я отняла? Жизнь. Как я могу дать другому жизнь? Завещать мои органы, если попаду в аварию? Да, могу! Или другое?
Девушка стала произносить фразу на разные лады и неожиданно поняла:
– Я лишила своего ребёнка материнской любви. Жизни! Значит, надо дать это другому ребёнку, лишённому матери и нормальной семьи. Это означает, что я должна усыновить ребёнка.
– Обещаю, Господи! – горячо ответила Лиза, встрепенувшись и обрадовавшись пониманию и осознанию возможности искупить грех.
– Не обещай! – тёплый ветер дунул ей в лицо. – Чего ждёшь ты?
– Да-да, конечно! Действительно, что я здесь делаю? – Лиза с удивлением огляделась. – Совсем с ума сошла! Забыла о родителях, – она глубоко вздохнула и твёрдо произнесла:
– Время возвращаться домой!
Девушка поднялась с колен, отряхивая одежду от пыли, и увидела грузовик, остановившийся возле дороги. Из кабины вылез полноватый мужчина и окликнул её:
– Эй, красавица! Я ищу господина Царёва, у меня для него посылка!
– Да! Он здесь, – ответила Лиза, машинально двигаясь в сторону грузовика.
Водитель передал ей пачку книг, упакованную в прозрачную пленку.
– Остальные доставлю в гостиницу. Так и передай господину. Здесь распишись, красавица, – мужчина протянул ей бланк.
Получив требуемую подпись, он, насвистывая, сел машину и уехал.
Лиза осталась стоять с посылкой в руках. Вспомнив, что хотела собрать рюкзак и двинуться обратно в Иерусалим, она направилась к своей палатке. Там её ждал Владимир. Он стоял, почёсывая одна о другую босые ноги. Лиза, медленно подходя к нему, смотрела на его ступни и думала:
– Интересно, а я раньше не замечала. Он оказывается шестипалый!
Что-то тревожное колыхнулось у неё внутри, но она возразила сама себе:
– Это только две шестерки, а не три. Все это библейские суеверия. – И вдруг спохватившись, извинилась. – Прости меня, Отец мой! Я ведь приняла решение уйти. Я скажу ему об этом.
Владимир обрадовался посылке. Не обращая внимания на девушку, он взял посылку из её рук, стал разрывать упаковку, восхищено комментируя свои действия.
Лиза стушевалась, не зная, как начать разговор: переминалась с ноги на ногу, теребила конец своей косы и вопросительно поглядывала на русского. Но тот игнорировал эти взгляды. Когда же она осмелилась дотронуться его руки, он сердито оборвал:
– Подожди!
Царёв провел рукой по белой обложке. Внимание Лизы переключилось на книгу, от которой исходило легкое свечение. Девушке захотелось рассмотреть книгу поближе, она невольно подалась вперед. Владимир открыл свой труд и стал перелистывать страницы, удовлетворённо хмыкая:
– Вот, Лиза, нашел! Почитай, здесь! – Владимир вложил в ее руки книжный том.
Лиза взяла книгу и попала под её воздействие. Она пахла! Не типографской краской, а тёплым летним днём, свежескошенной травой, запахом забытого детства. Девушка провела ладонью по гладкой поверхности, освобождая светящиеся струи цветочных ароматов: нежного – роз, яркого – ландыша и чарующего, но тяжеловатого – лилии. Она улыбнулась тихой, умиротворенной улыбкой и погрузилась в чтение.
Кто-то сильно толкнул её в плечо. Она растерянно подняла глаза.
– Вставай! Ты зачиталась! – Карим наклонился перед ней, с интересом рассматривая её недоуменное лицо.
– Что? – девушка устало моргала глазами. Она казалось отстранённой и слегка напуганной, словно ее только что разбудили.
– Нам пора! Все уже собрано. А ты все сидишь и читаешь. Да так вдумчиво и внимательно, аж, прямо, интерес пробудился. Что там написано? Действительно, всего лишь десять заповедей?
– О чем? – Лиза круглыми, непонимающими глазами уставилась на Карима. – Я… Я не знаю.
– Как не знаешь? – удивился юноша. – Ты два часа, не отрываясь, читаешь. Причем одну и ту же страницу. Что за буквы такие странные? Это по-русски?
Девушка нахмурила лоб, внезапно ее охватило раздражение, она резко и грубо ответила:
– Почитай сам и узнаешь.
– И почитаю! Только на следующий стоянке. А сейчас поднимайся! Владимир уже ушел.
Лиза поднялась, ноги её затекли. Она поняла, что действительно очень долго сидела. Девушка взяла свой рюкзак, который Карим положил возле нее, обернулась, посмотрела назад. Ей показалось, что у нее было какое-то другое решение. Но сомнение длилось только мгновение. Девушка повернулась в сторону уходящего каравана, поправила сползающую лямку рюкзака и зашагала вслед за Каримом и Владимиром.
Лиза чувствовала, что внутри у неё что-то изменилось. Она не знала, что именно, но ощущала, что физически она уже не та, что прежде. Ей было тяжело идти, ноги были какие-то деревянные и плохо сгибались. Девушку бил озноб. Трогая свой лоб, она ощущала его ледяную поверхность.
У Карима не было времени на книгу, ведь на него было возложено множество разных хлопот: поставить палатки, развести костёр, приготовить еду. Владимир, если не читал свои назидательные лекции желающим его послушать, то молился. Лиза, как оказалось, не умела готовить и была совсем не приспособлена к долгим походам. Вечером она падала от усталости на землю, а поднималась только на слова: «Ужин готов!».
Вечером Лиза не притронулась к еде, пожаловавшись на отсутствие аппетита. Она становилась все более молчаливой и погружённой в себя. Перед сном она спросила Карима, как скоро они дойдут до какого-нибудь населенного пункта. Юноша, пожав плечами, ответил, что примерно к обеду следующего дня. Лиза, дотронувшись до его руки, попросила помочь ей достать там белую одежду. На удивленный взгляд Карима, она сказала, что не знает, зачем, но испытывает сильное желание избавиться от старой одежды и надеть новую, чистую, белого цвета, как символ новой жизни. Молодой человек кивнул головой, вспомнив, что, то же самое говорил и Владимир.
Лиза долго не могла заснуть, став невольной слушательницей громкого разговора Владимира и Карима, которые вспоминали встретившихся на пути людей и их пороки. Заснув, Лиза перенеслась в мир кошмаров. Она увидела себя, убегающую от неизвестных преследователей по тёмной улице. Деревянные, полуразрушенные, неосвещённые дома тянутся вдоль дороги бесконечными рядами. Ни одна подворотня, ни одна улочка не дает надежды на спасение. Яркая, полная луна только усиливает страх. А страшные крики за спиной ассоциируются с фильмами ужасов об оборотнях. Что-то нечеловеческое преследует Лизу. Оно то рычит, то скулит, то горестно плачет, затем снова взрывается воплем неудержимой злобы. Эти невыносимые звуки вызывают у Лизы противоречивые чувства и ощущения: страх и жалость, желание помочь и бежать прочь; от ужаса кровь леденеет в жилах и перехватывает дыхание так, что трудно дышать. Каждый её нерв вопит, призывая бежать и бежать без оглядки. Но ноги парализовало от страха, и девушка еле-еле переставляет их.