Зато Валерий, став вдруг жестоким, сказал:
– А назло, Аня! Тебе назло, как ты не понимаешь? И чем больше ты пытаешься ее контролировать, тем сильнее она сопротивляется.
– Но она же убьет себя!
– Непременно, – подтвердил Зотов, отойдя к окну и глядя вниз, туда, где чистил дорожку к дому охранник. – Непременно убьет, Аня, чтобы ты всю жизнь потом об этом жалела. Твоя сестра – чудовище, неужели ты не понимаешь? Она решила отравить тебе жизнь – и успешно справляется с этим.
– Валера, замолчи! – вдруг жестко произнесла Анна, убирая от лица руки, и Зотов поразился тому, как резко она изменилась. – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Этого не будет, смирись.
– Ну, тогда будь готова к тому, что она выкинет что-нибудь поинтереснее, чем легкая передозировка. Когда успела-то? Я ж сумку ее наизнанку вывернул – не было там ничего.
Валерий развернулся и стремительно вышел из комнаты, направившись в жилое крыло дома.
Там он распахнул дверь в комнату Дарины и принялся методично, полка за полкой, ящик за ящиком, сумка за сумкой обыскивать ее. Совершенно не заботясь о том, что оставляет бардак, что на пол летят дорогие вещи, что содержимое всех тумбочек вывалено сверху, он продолжал обшаривать вещи Дарины, но нашел только небольшой пустой пакетик под кроватью.
– Неужели шприц догадалась выкинуть в комнате Владлена? – пробормотал Зотов, нюхая пакетик. – Не совсем дура, соображает.
Сунув находку в карман джинсов, он вернулся в левое крыло дома, зашел в комнату, где лежал хозяин, и негромко велел сидевшей около него медсестре:
– Светка, мусор медицинский быстро упакуй мне в отдельный пакет.
– Зачем? – не поняла девушка, и он подстегнул, сверкнув глазами:
– Быстро, я сказал!
Светлана пересыпала содержимое небольшого ведерка под кроватью в пакет, завязала и передала Валерию:
– Вот.
– Молодец, – подмигнул он и вышел, прихватив пакет.
Копаться в нем сейчас не собирался – шприц, если он там, никуда не денется.
В это время приехал врач, поздоровался мимоходом и поспешил к Анне, ждавшей его на пороге комнаты. Валерий туда не пошел – не хотел наблюдать за малоприятными процедурами. Его заботило другое – где дочь Саяны Угубешевой берет наркотики, которыми снабжает свою подружку.
«Надо бы прижать ее, вот и выложит все, что знает, – подумал Валерий, спустившись к машине, чтобы убрать пакет в багажник. – Придется снова беспокоить Тимура».
Звонить он тоже решил с улицы, чтобы не было посторонних ушей, да и чтобы скрыть пока эту информацию от Анны.
Сагитов удивился, услышав, что именно интересует Валерия:
– Ты с чего это взял?
– Практически поймал за руку. Попробуй прощупать, чем на самом деле эта Сылдыз дышит. Всегда я знал, что такие вот положительные тихони – самые опасные во всех смыслах. – Перед глазами встала стоп-кадром картинка из борделя – извивающаяся на простынях в луче красного света тоненькая черноволосая Сылдыз и лежащий рядом несвежий любитель молодых тел. – Если что вдруг узнаешь, никому – только мне, понял? Будет хороший повод и Саяну на коротком поводке придержать.
– Она и так карманная.
– Ничего, лишним не будет. Давай, Тимур, поворачивайся. Только Анне ни слова пока.
– Ее тоже хочешь на поводок покороче? – выдал вдруг Сагитов, и у Валерия все похолодело внутри – о их связи никто не должен был знать, они старались скрывать это от посторонних глаз, но Сагитов, будучи начальником службы безопасности и имея обширные связи и возможности, вполне мог уже что-то накопать.
– Ты бы не шутил так, Тимур, – протянул Валерий, стараясь говорить ровным голосом. – Я всего лишь хочу, чтобы ей полегче было, а тут эта бестолочь все время что-то чудит.
– Так дело в Дарине?
– Ну а ты что подумал-то? Они с Сылдыз что-то мутят, и я хочу узнать, кто им в этом помогает.
– Сделаю, – коротко бросил Сагитов и положил трубку.
– Все готово, Прозревшая, – Клавдия склонила голову и убрала руки под фартук.
Яна встала из-за туалетного столика, бросила еще один взгляд в зеркало – выглядела прекрасно, тонкая фарфоровая кожа словно светится изнутри, легкий румянец на щеках, глаза чуть влажные, глубокие, как два колодца, волосы аккуратно уложены в тяжелый пучок на шее. Осталось накинуть на голову кружевную шаль – и все, можно идти работать.
Сегодня ее ждали видеографы – запись проповеди, которые назывались откровениями, а затем онлайн-тренинг.
Откровения хорошо продавались, деньги поступали регулярно, участие в тренингах тоже было платным. Кроме того, прекрасно продавались открытки с изображением Прозревшей – для той категории страждущих, что не умели пользоваться интернетом.
«Маленький прибыльный бизнес!» – шутила Яна в кругу приближенных, однако те понимали, что женщина лукавит – не такой уж маленький, а прибыль давно исчислялась сотнями тысяч. Потому что не на открытках, брошюрах и записях Яна зарабатывала, это было, скорее, легальным прикрытием.
Пожертвования и выручка от продажи недвижимости – вот что приносило по-настоящему хороший доход, однако об этом знали всего два человека – Игорь и бухгалтер Аркадий, которого в Листвяково никто никогда не видел.
Яна не хотела демонстрировать истинных доходов, а потому запретила Аркадию появляться там, где были ее «примкнувшие».
Аркадий, к счастью, не испытывал тяги к глухим поселкам, прекрасно чувствовал себя в краевом центре и с Яной связывался по телефону – номер знал только он.
В Город Радости, как называли поселок «примкнувшие», можно было приехать на экскурсию – продажей туров занималось одно небольшое агентство в краевом центре, часть которого тоже принадлежала Яне.
Экскурсанты валили толпами – вопросы экологии сейчас волновали многих, ситуация все ухудшалась, и откровения Прозревшей, доходчиво объяснявшей, к чему приведет дальнейшее развитие производств, приправленные к тому же щедрой порцией разговоров о всеобщей любви и радости, находили сперва благодарных слушателей, становившихся затем адептами и «примкнувшими» к Согласию. Последние получали благословение на переезд в Город Радости, соглашаясь внести взнос на помощь матери-природе.
Звучало это наивно и даже глуповато, но удивительным образом производило впечатление на будущих «примкнувших».
В Городе Радости они селились в пустующих домах, приводили их в порядок, разрабатывали огороды, учились вести домашнее хозяйство, разводить свиней, кур и уток. Никогда прежде не видевшие коровы бывшие городские жительницы овладевали искусством ручной дойки, делали масло и сливки, которые потом продавали на рынках в соседних поселках – приезжать за продуктами в Листвяково запрещалось, «примкнувшие» жили своим замкнутым кругом, пришлых извне в обычные дни к себе не впускали. Кроме мяса и молочных продуктов Согласие продавало мед с собственной пасеки, экзотическую одежду из собственноручно выращенной, обработанной и превращенной в ткань крапивы, плетеную из тальника мебель.
Все деньги уходили на счета Согласия, «примкнувшим» выдавалась небольшая сумма на личные нужды, но часто и от нее отказывались – магазинов в поселке не было, все, что не производили сами, вносили в список, и раз в месяц Клавдия Васильевна заказывала доставку необходимого в самый ближний к Городу Радости поселок, приезжала туда с Игнатьичем на «Газели» и привозила заказанное в Согласие.
За десять лет существования в Листвяково «примкнувших» соседи привыкли к их укладу и не придавали уже значения странному образу жизни целого поселка. К тому же с появлением Согласия заброшенный, опустевший поселок превратился в довольно бойкое место, а в двух соседних деревнях даже появились небольшие гостиницы, где останавливались приезжавшие в Город Радости экскурсанты.
Это дало жителям рабочие места, появились два автобуса, отвозившие посетителей в Листвяково и обратно, а затем доставлявшие их на вокзал районного центра, транспорт нуждался в обслуживании и в водителях.
Все это оплачивалось из денег Согласия, та же Клавдия Васильевна приезжала в деревни два раза в месяц и рассчитывалась со всеми – от персонала гостиниц до рабочих на станции техобслуживания.
Члены Согласия не навязывали свой образ жизни, не были агрессивными, силой к себе никого не тащили, но и тех, кто хотел приобщиться, не отталкивали, однако за десять лет не было ни одного случая, чтобы кто-то из местных жителей стал «примкнувшим».
Сидеть перед нацеленной на нее камерой было довольно трудно – приходилось все время улыбаться и контролировать каждый жест, каждый поворот головы, но при этом стараться выглядеть естественной, чтобы не дай бог не промелькнула ни одна фальшивая нотка.
Яна овладела этим искусством довольно хорошо, но все равно страшно уставала после записи откровений, чувствовала, как ноет каждая мышца, болит каждый нерв.
Как ни странно, прийти в себя ей помогал обычный молочный коктейль – без добавок, просто молоко с мороженым.
Этот вкус возвращал ее в то время, когда она была ребенком, а вовсе никакой не Прозревшей.
Сейчас, сидя в кресле с большим стаканом, в котором осталась еще половина напитка, Яна закрыла глаза, откинулась на спинку и подумала об Игоре.
Ей нравилось то, как он на нее реагирует, нравилось пугать его, пользоваться моментом и пытаться подавить волю – она умела делать это лет с пятнадцати, открывшийся внезапно дар сперва испугал, а затем пригодился.
Но с Игорем все было как-то иначе. Он вроде бы поддавался, но это состояние быстро проходило, и, выйдя из-под гипноза, он становился агрессивным.
Такого Игоря Яна боялась и не хотела, потому всякий раз подавляла возникавшее желание еще раз проверить, сможет ли, сломает ли. А однажды ей и вовсе пришла в голову мысль о том, что сломанная игрушка перестает ее занимать – так было со всеми, кого она сумела подчинить себе, заставить делать то, чего хотела она.
Какой смысл в конструкторе, из которого ты уже собрала все, что было возможно? Какой интерес вторично собирать одну и ту же мозаику?
Так и с людьми – согнула, подавила, потеряла интерес. А Игорь был ей нужен вовсе не для этого.
Он уехал сегодня рано утром, Яна проводила его до машины и украдкой поцеловала на прощание, вызвав приступ сдавленного смеха и наткнувшись на едкую фразу:
– Ты озираешься так, словно совершаешь что-то, порочащее тебя в глазах твоих мышей.
– Не зови их мышами, – негромко велела она, взяв его за подбородок и глядя в глаза, но Игорь, дернув головой, высвободился и так же тихо произнес:
– Не смей указывать мне, кого и как называть. Это для них ты Прозревшая. А для меня… – Он многозначительно умолк, и Яна вдруг ощутила противный холод внутри.
Этот человек мог уничтожить ее одной только фразой, произнесенной вслух.
Она выпрямилась, обняла его за шею, снова поцеловала, уже не скрываясь, хотя очень опасалась, что вездесущая Клавдия может увидеть это из окна.
Конечно, она не посмеет ни задать вопрос, ни обсудить это с кем-то еще, но к чему давать человеку, зависящему от тебя, в руки козырь?
Они с Игорем делали вид, что отношения у них сугубо деловые, и для всех это так и должно было оставаться.
Взгляд Игоря потеплел, он на секунду сжал ее руки в своих и прошептал:
– Позвоню ночью, как обычно.
– Поезжай осторожнее, хорошо? Дороги тут не очень…
– Ничего, не волнуйся. И про дело не забудь.
– Конечно. Ты только пришли мне то, что должен, – ну, как обычно.
Игорь кивнул, сел за руль и выехал из ворот.
Яна, чтобы не показать никому эмоций, разрывавших ее изнутри, прикусила губу и быстро ушла в спальню, заперлась там и всласть поплакала, уткнувшись в подушку.
– Устали, Прозревшая? – Клавдия неслышно вошла в кабинет, неся на подносе высокий стакан, наполненный молочным коктейлем.
– Нет, Клавдия Васильевна. – Яна мгновенно натянула на лицо приятную улыбку и благостное выражение. – Все в порядке. Оператор уехал?
– Да, я всех проводила, работа оплачена.
– Благодарю вас. Если больше нет никаких дел, вы можете отдыхать.
– Еще только половина четвертого, – удивилась женщина.
– Ничего. Вы так много стараетесь на благо Согласия, что вполне можете позволить себе и небольшой отдых.
Клавдия, так и сохранив на лице удивленное выражение, согласно кивнула и пошла к дверям.
Яна же считала секунды, которые отделяли ее от желанного покоя и полного одиночества.
Одиночество… Это было то самое ощущение, которого Яна была лишена много лет, не имея возможности побыть наедине с мыслями, просто посидеть или полежать в полной тишине, не разрываемой никакими звуками.
Сейчас она наслаждалась каждой минутой, когда могла быть одна, – потому что только тогда ей не приходилось быть никем, просто телом, неподвижно лежащим на постели в темной прохладной комнате огромного дома. И – никаких людей рядом.
Именно об этом Яна мечтала в своей прошлой жизни.
Зотов не находил себе места, метался по просторному кабинету в управлении комбината и то и дело выдергивал из пачки очередную сигарету.
На экране монитора светилось открытое письмо с новым официальным запросом от «АлмазЗолотоИнка».
Он был уверен, что Анна тоже видела это письмо, но почему-то до сих пор никак не отреагировала, не созвала совещание.
– Возится с этой ненормальной, – цедил Валерий сквозь зубы, имея в виду Дарину. – Отослала бы к чертям собачьим на материк! Все равно эта дура сделает все, чтобы разрушить свою жизнь, так пусть делает это подальше отсюда, а Анькину жизнь портить я ей не позволю, пусть даже не рассчитывает!
Он прекрасно понимал, что от него мало что зависит в этом вопросе – он не сможет заставить Анну отослать сестру, и это злило еще сильнее.
Взбалмошная девица стала мешать ему, сильно мешать, путать карты, заставлять менять планы, а этого Валерий не любил.
Зазвонил внутренний телефон – это оказалась Анна:
– Зайди ко мне.
«Ага, значит, решила все-таки обсудить предложение, – подумал Валерий, быстро надевая пиджак и поправляя галстук. – Ну, что ж, посмотрим, как пойдет».
Анна стояла спиной к двери, прямо у огромного окна, и смотрела куда-то вниз.
Валерий прекрасно знал, что она боится высоты, старается не подходить к офисным окнам, скорее, напоминающим стеклянные стены, а если подошла – значит, дело серьезное, она пытается преодолеть что-то внутри, с чем-то справиться, сконцентрироваться.
Это было Зотову непонятно – как можно одновременно бороться со сковывающим все тело ужасом и решать какую-то проблему?
Такая концентрация редко встречалась даже у мужчин, что уж говорить о хрупкой женщине? Но Анна только с виду была воздушная и немного отрешенная, на самом же деле внутри у нее имелся такой стержень, что спокойно выдержал бы любые нагрузки.
В день, когда случилась авария с вагонеткой, придавившей Владлена, Зотов оказался единственным, кто мог бы сообщить эту новость его жене.
Валерий до сих пор помнил, как ехал в поселок и всю дорогу мучительно подбирал слова для тяжелого разговора. Он ожидал чего угодно – слез, истерик, обморока, словом, всего, на что обычно способны женщины в подобных ситуациях.
Анна же удивила его.
Выслушав сбивчивый рассказ Валерия – подобранные слова все-таки улетучились, оставив взамен какое-то глупое блеяние вперемежку с соболезнованиями, – она повернулась и ушла на второй этаж, а минут через десять вернулась одетая к выходу:
– Поехали.
– Куда? – оторопел Валерий.
– В больницу. Его ведь туда отвезли?
Зотов кивнул, но попытался убедить Анну остаться дома – Владлен в операционной, неизвестно, когда и, главное, чем закончится операция, но она смерила его с головы до ног таким взглядом, что у Валерия по спине пробежал холодок, и ему ничего не осталось, как отвезти ее в Уйгууну.
Анна просидела на табуретке возле входа в оперблок почти семь часов, не соглашаясь ни на какие уговоры и предложения поехать домой или хотя бы перебраться в кабинет главного врача.