– Да она на нас вопила! – возмущается Асель, разводя руки в стороны.
Стоит над Пашей, глядя сверху вниз на маму, как на досаждающую ей муху, что летала по комнате и жужжала.
Паша вскакивает на ноги и вытаскивает из кармана осколок, выставив его перед собой, шагает назад, пока не упирается поясницей в подоконник.
– На вас?
– Бэ-э-э, – высовывает язык Асель. – Проговорились.
– Асель… Что происходит? Что ты наделала?!
– Не вопи на меня!
– Кто ты? – в ужасе щурится он.
– Какой же ты скучный ублюдок, дьяво-о-ол, – закатывает она глаза к потолку, кривляясь. – Иди отсюда. Давай, пока цел, выметайся! Мы думали, ты весёлый!
Паша действительно направляется к двери, не поворачиваясь к Асель спиной. Не сводит с неё взгляда, пока девушка смотрит в зеркало, поднимая волосы в хвост, затем начинает плести косичку. Он не знает, как правильно поступить, не понимает, что происходит. Видит тело на полу, но не верит, что это наяву. Во рту пересохло, песня Асель доносится как из бочки. Паша останавливается в дверях, не в силах просто так бросить её.
– Ты понимаешь, что произошло, Аселька? – сквозь ком в горле выдавливает он. – Ты убила её. Насовсем.
– Да что ты говоришь, – смеётся она.
– Она больше никогда тебя не обнимет. Ничего не расскажет. Вы вместе не поедете в боулинг. Помнишь, ты рассказывала? Как мама добивала за тебя кегли своим шаром, а если оставались те, что не упали, бежала по дорожке и толкала их руками? Этого больше никогда не будет. Ты не откажешься от прогулки со мной, потому что мама жарит пирожки.
– Она так редко и так вкусно готовит… – задумчиво повторяет Асель свою же фразу из их недавней переписки.
– Да. Так редко, и так вкусно.
Асель оборачивается и смотрит на тело, потом качает головой.
– Выметайся! – до визга вскрикивает она и хватает с тумбы вазу.
Вместе с подсохшими цветами запускает ею в Пашу, он уворачивается, и ваза разбивается об стену.
– Насовсем, Аселька, – повторяет Паша, отступая.
Сколько бы он ни храбрился, осознание опасности не отпускает. Находиться с Аселей в одном помещении – самоубийство. Паша бежит в комнату девушки, забирает ключи, которые бросил на стол и вылетает из квартиры. Заперев дверь на все замки, всхлипывая, бежит вниз по лестнице, на ходу вытаскивая телефон.
– Тётя Оля, случилось кое-что ужасное.
Глава шестая, о полёте и приемнике
«Пока человек жив, ничего не пропало. Из любой ситуации всегда есть выход, причём не один, а несколько – и кто ты такой, чтобы оказаться первым человеческим существом во Вселенной, попавшим в действительно безвыходную ситуацию?!».
Макс Фрай. Из книги «Гнёзда Химер. Хроники Хугайды».
– Занудная скотина, выродок, тварь, грязь… Откуда же вас таких только берут, как с конвейера? – Асель идёт к двери и дёргает ручку. – Ублюдок!
Ударяет по входной двери, вскрикивает и скачет на одной ноге, потирая ушибленные пальцы.
– Всё испортил. Такой день! Ну, ничего, мы тебе устроим…
Она решительно направляется в свою комнату, стягивает с дивана постельное бельё вместе с подушками, поднимает простынь и скручивает её в жгут. Смотрит в потолок, идёт по комнатам, задрав голову, потом психует и швыряет белую ткань в угол. Минуту стоит, раздумывая, тяжело дышит и медленно расплывается в улыбке. Она возвращается в комнату, как по ступенькам поднимается сначала на диван, потом на подоконник, открывает окно, позволяя ветру вцепиться в вялые косы. Высоко поднимает руки над головой и закрывает глаза. Внизу кто-то её замечает и что-то кричит, долетают только обрывки слов, и ничего не понятно. Асель оборачивается, окидывает комнату взглядом и замечает на столе шампунь для чувствительных волос, который вчера вечером купила мама. Взгляд перебегает в тёмный коридор, откуда веет мокрым тоскливым холодом. Она слышит голос Паши, эхом отзывающийся по квартире и в голове: «Насовсем»…
– Всё кончено, – шепчут непослушные, словно чужие губы.
Что именно кончено Асель не понимает. Она стоит на подоконнике в состоянии, похожем на внезапное пробуждение. Вязкие мысли лениво фильтруются на выдуманные и реальные, но грани смыты, ничего не получается. Её охватывает паника. Перед глазами пролетают кадры сегодняшних ночи и утра, Асель хватается за голову, сжимает её, словно желая сдержать набухающий череп, чтобы тот не разлетелся на куски, и чувствует, как под пальцами кто-то копошится. Она трясёт рукой, с волос на плечо, извиваясь, падает толстый белый червь. Она вскрикивает, наверное, навсегда распрощавшись с голосом, трясёт волосами, осыпая подоконник кольчатыми личинками. Обессиленно мычит сквозь плотно сжатые губы и бросается с шестого этажа вниз головой.
Девять дней спустя.
Ольга Николаевна с большой сумкой на плече вошла в квартиру. Дверь была открыта, в коридоре горел тусклый свет. Она прошла мимо занавешенного чёрной тканью зеркала, кивнула людям, тихо переговаривающимся за чаем в кухне, и остановилась возле спальни. На столе стояла фотография Асель и её мамы, обе улыбались, похожие как две капли воды. Нижний угол украшала траурная чёрная лента.
Вздохнув, Ольга направилась в гостиную. На жёлтом диване, понурив голову, сидел мужчина лет сорока, с чёрными волосами с проседью. Нетронутый чай на столике перед ним давно остыл, на коленях он держал рыже-белого кота с янтарными глазами, меланхолично почёсывая его за ухом.
– Ратмир Ильясович? – он поднял уставшее лицо к собеседнице и осторожно кивнул. – Меня зовут Ольга, я была психотерапевтом вашей дочери.
– А… – потерянно протянул он. – Да, я помню. Здравствуйте.
Ольга села на край дивана и сжала предплечье мужчины в сочувствующем жесте.
– Примите мои искренние соболезнования.
– Спасибо, – кивнул тот.
– Мне так жаль, правда… Мы не успели буквально немного. Накануне я звонила вашей жене и рекомендовала положить Асель в больницу, под наблюдение. Утром всё и случилось.
Ратмир плотно сжал губы, не зная, что ответить и часто заморгал.
– Надо было забрать её с собой, – просипел он. – Я хотел, но они с Дианой были так привязаны друг к другу. Не хотели разлучаться. Вот и ушли вместе…
– Не вините себя. Психика человека – тончайший инструмент. Вы не угадаете, что могло случиться, если бы Асель уехала с вами. Этого никто не знает. Она была очень доброй, чувствующей по-особенному этот мир, девочкой.
– Ваш племянник видел её последним, верно? Так сказала полиция.
– Да, – тяжело вздохнула Ольга. – Я и не знала, что они близко дружили.
– Как он?
– Будем работать, – поджала губы Ольга. – Ему тяжело сейчас.
– Пусть приходит, – вытирая мокрые щёки мужественным резким движением, сказал отец Асель. – Я не видел его на похоронах, но хочу поговорить. Хочу послушать, понимаете? И, быть может, нам обоим станет легче.
– Я обязательно ему передам.
Кот тряхнул головой и соскочил с коленей Ратмира. Подняв хвост, важно направился из гостиной, протяжно мяукая.
– Где вы нашли Рикки? Я видела объявление о его пропаже по району.
– Сидел в подвале, – нахмурился Ратмир. – Увидел, когда спускал велосипед Аселькин. Кто-то закрыл его в нашем отсеке, оставил воду и корм. Девочки любили этого кота, я не очень, но теперь это всё, что у меня от них осталось.
Ольга ещё раз пожала руку мужчины и поднялась с дивана. Ратмир этого и не заметил, погрузившись в печальные раздумья. Прежде чем уйти, Ольга снова вернулась к комнате Асель, остановилась у стены и сняла с плеча сумку.
– Привет, моя хорошая, – улыбнулась Ольга картине с изображённым на ней полем из самых разных, прекрасных цветов.
Обернулась, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, осторожно сняла полотно со стены, открыла сумку и опустила картину туда. Застегнула молнию и спешно покинула дом.
В их доме тоже царила траурная атмосфера. Ольга и не заметила большой разницы между квартирой двух покойниц и их собственной. Сестра что-то жарила на кухне, тихие шипящие звуки кипящего масла разбавлялись скрежетом приборов о сковороду. Прислонив сумку к стене, Ольга сняла ботинки и заглянула в маленькую, чистую кухоньку.
– Леночка, я дома.
– Ой, – вздрогнула невысокая худенькая женщина с большими карими глазами, похожими на Пашины. – Напугала меня. Я нервная такая, ужас один.
Она сняла фартук и протёрла им вспотевшее лицо.
– А чего нервничаешь?
– Ну а как же ещё? Такое творится. Как там, была на поминках девочки?
– Да, как раз оттуда, – состроила жалобную гримасу Ольга. – Пашка спит?
– Да не спит он вообще, – покачала головой Лена. – Ты разговаривай с ним почаще.
– Конечно, – покивала Ольга. – Пойду загляну к нему.
В комнате Паши горела настольная лампа. Парень сидел на заправленной кровати, низко склонив голову над гитарой, и перебирал струны. Вопреки обыкновению, музыка лилась спокойная, хотя раньше Ольга зажимала уши, когда появлялась в комнате племянника, настолько неприятными ей казались его панковские, с позволения сказать, мелодии.
– Сочиняешь? – спросила Ольга, остановившись в дверях.
Паша не ответил, что-то записал в тетрадку, которую держал на коленях, зажал во рту ручку и продолжил бренчать.
– Я была у Алиевых, – проходя в комнату, сказала Ольга. Присела рядом с племянником, заглянула в тетрадь, но парень перевернул её чистой стороной. – Её отец совсем потерян. Ты смотри не ходи к ним, он винит во всём тебя, что, конечно, ерунда полная. Это защитная реакция, достаточно токсичная. Расстроенный человек всегда ищет виноватого, чтобы переложить на него ответственность, снизить собственное чувство вины. Ему кажется, когда виновный будет найден, станет легче. Но это не работает так.
Паша снова промолчал. Ольга даже взглянула на его уши, думала, он заткнул их наушниками, но нет. Разозлившись, она всё равно попыталась улыбнуться.
– У меня для тебя есть небольшой сюрприз. Думаю, тебе понравится.
Ольга вышла из комнаты и вернулась с сумкой. Достала картину и бережно погладила раму. Паша поднял глаза. Хмурое лицо разгладилось, уголки губ печально дрогнули.
– Уверена, Асель хотела бы, чтобы она осталась у тебя, милый. Ты не против такого обращения?
Паша отложил гитару, встал, внимательно разглядывая картину, хотел коснуться, но Ольга отстранилась.
– Осторожно, размажешь, руки потные. Её подарил мне один мой старинный знакомый, когда я была ещё девчонкой. Картине много-много лет. Давай повесим сюда?
Она сняла со стены круглые часы и на их место повесила картину, выровняла и отошла, оценивая результат.
– Ей очень нравилась эта работа, – улыбнулась Ольга.
– Не так чтобы очень, – сказал Паша. – Просто нравилась.
– Поверь, я знаю, о чём говорю, – с нажимом повторила Ольга сквозь улыбку. – Пусть будет добрым напоминанием. Хорошо?
– Ну, пусть висит, – пожал плечами Паша.
Ольга обняла его, поцеловала в лоб.
– Всё будет хорошо. Спокойной ночи, милый.
Паша ещё долго стоял напротив картины, задумчиво потирая чёрные буквы на запястье, как будто хотел почувствовать их на ощупь.
Когда он в последний раз разглядывал эти цветы, они с Асель были почти счастливы. Говорили о будущем, о том, что волнует, о забавном и о серьёзном. Он слушал её искренний, звонкий смех и ловил себя на мысли, что хочет превратить его в аккорд. С ней ему было потрясающе. А та девушка, что убила мать и спрыгнула из окна шестого этажа – это не Асель, он знал. Взгляд зацепился за особенно яркий, необычайно синий, с переливами голубого и чёрного, цветок с пятью лепестками. Он привлекал внимание, словно покачивался на ветру, источал знакомый аромат и что-то пытался сказать. У парня появилось ощущение, что в прошлый раз цветка на картине не было, иначе бы Паша точно заметил, настолько выделялся он на фоне своих собратьев. Да и акварельные мазки казались свежими, выступали на фоне общей блёклости старины. Паша смотрел на цветок так долго, не моргая, что в глазах защипало от недостатка влаги. Хотел поругать себя за саму мысль о говорящем нарисованном цветке, но почему-то обернулся, словно кто-то посоветовал ему это сделать. Дверь была открыта, из недр комнат раздавался размеренный голос тёти Оли. Странное ощущение тревоги снова всколыхнуло нутро.
И пока Паша смотрел в коридор, рисованная тень, укрывающая часть поля у горизонта, вспорхнула и подобралась ближе.
Шёпот
– Жалко Асельку…
– Да брось! Хватит ныть!
– Я не ною.
– Читатель, ну же! Вперёд!
Пойдём со мной…
Топ-топ…
Глава первая, в которой Бобби боится засыпать один
«Суеверные люди ухватываются за психические явления, находя в них оправдание не всегда разумного подхода к жизни».
Джэй Энсон. Из книги «Ужас Амитивилля».
Бобби сказал, что в его шкафу кто-то есть....
Последний месяц для Эдгара Росса, отца Бобби, был очень изнурительным. Написание романа стопорилось, а дедлайн с каждым днем становился все ближе и ближе. Домик, который они сняли с семьей, позволял Эдгару погрузиться в нужную атмосферу, прочувствовать на себе иголочки страха от его вида и легенд, сложенных вокруг. Скрипучие, деревянные половицы, выцветшие обои, шаткие лестницы и гуляющий по комнатам ветер. Он искал именно этот дом. И хоть было очень сложно выйти на хозяина – им являлся старик, странный и довольно замкнутый – и еще сложнее оказалось его уговорить сдать свою собственность, у писателя получилось сделать это. Эдгар обладал даром убеждения, который впоследствии применил и на Рэйчел. Но сын в отличие от жены даже после переезда доставлял неудобства…
– Милый, – нервно вздохнула Рэйчел, открывая дверцу старого платяного шкафа, – посмотри, тут никого нет. Пусто.
– Но я слышал. Там… кто-то скребет.
Бобби сидел на своей кровати, подобрав ноги под себя. Он не отводил взгляда от шкафа, хмурился и дул губы. Мальчик был уверен, что внутри кто-то есть и этот кто-то за ним следит, но мать думала иначе.
– Это всего лишь крысы, дорогой. Дом старый, не удивительно, что они здесь есть.
Рэйчел боялась признаться даже самой себе, что это место пугало не только ребенка, но и ее. Мало того, что двухэтажный особняк напоминал все жуткие дома, которые когда-либо встречались в классических фильмах ужасов, удаленность от цивилизации тоже нагоняла страха. Дом на отшибе. Малоприятная перспектива жить здесь весь следующий месяц. Последний летний месяц, который можно было провести на каком-нибудь горнолыжном курорте или даже в одном из пансионатов штата Пенсильвания, а не в этом богом забытом месте. Но Эдгару нужен был именно этот дом, его история, его… клеймо.
– Я хочу домой. Мне тут не нравится.
– Милый, – Рэйчел пыталась контролировать эмоции, которые били через край: ей приходилось разрываться между прихотью мужа жить в этом жутком доме и постоянными капризами семилетнего сына, при этом сохраняя хоть какое-то подобие нормальной жизни, – отцу необходимо работать. Ты уже взрослый и должен понимать, что мы не можем просто взять и уехать. Этот дом… он кошмарный, но посмотри на все с другой стороны. Люди платят огромные деньги, чтобы побывать в подобных местах и пощекотать нервы.
– Вряд ли они спят в таких местах, – буркнул мальчик.