Я готов был поклясться, что за этой историей последует предложение купить какой-нибудь ценный оберег тысяч за десять рублей, но знахарю удалось снова меня удивить.
– До завтра у меня останься, – больше приказал, чем предложил он. Как выяснилось, для успешного экзорцизма надо мной следует целую ночь читать какие-то тайные молитвы.
Бросив сквозь щели в жалюзи взгляд на небесную серость, я ответил первое пришедшее на ум:
– Не могу. Я со знакомым приехал.
– С каким? – Непонятно отчего разгорелся он любопытством.
Я объяснил, что речь о моем соседе по фамилии Точкин – офицере дивизии в отставке.
Тут наконец и настал черед оберега. На коленях целитель долго рылся в одной из глухих полок, содержимое которой было закрыто его спиной, пока не извлек на свет обыкновенную церковную ладанку. Вместо цепочки, сквозь ушко продета толстая нить.
Денег, помявшись, он больше не просит, чем изумляет меня еще больше, правда приходится дать обещание, что в самые ближайшие дни я приеду к нему на “ночной стационар”: ладанка, объясняет целитель, изгонит только симптомы, да и те – на короткий срок.
Когда, уже на улице, я демонстрирую Николаю образок, он кивает ободрительно, опознав лик Богородицы на китайском пластике. Об убийстве дюжины ведьм в Пскове он знал из книжки этнографа Максимова и, хотя ученым излагалась несколько иная версия, это парадоксально убедило его в правоте колдуна. Ощутив лопатками колючий взгляд, я поднимаю глаза на дом: чародей наблюдает за нами сквозь просвет между створками.
Обратный путь предстоит с той же парочкой. Мы застаем их на остановке. Железный знак с расписанием пригодился кому-то из местных: торчащая вверх труба с остатком крепежа напоминает древко без флага.
От скуки прислушавшись к разговору, я выясняю, что бездетная чета перед нами, благодаря Архипову колдовству, скоро собирается стать родителями. Одна деталь: пол ребенка у Архипа Ивановича определен заранее – только мужской. Этого не изменить ни за какие доплаты, хоть и “базовый тариф” составляет умопомрачительные тридцать тысяч рублей: “это же не Москва ему, епт…” – негодует, матерясь, будущий отец. Она мечтала о девочке, но не беда, сыну женщина будет так же счастлива – это читается по блеску в глазах, которого по пути сюда не было.
Супруг, напротив, невесел, и проблема не в деньгах: он поминает какую-то Светку, что обращалась к этому Архипу за тем же делом и в первые дни была очень довольна, но младенец вскорости умер. Не найдя никаких патологий, медики указали в заключении “СВДС” – синдром внезапной детской смерти. Похоронили трехмесячным: до крещения, за которое уже заплатили, малыш не дотянул нескольких дней.
Супруга взрывается:
– Не каркай!
Скоро они уже мирно корректируют новогодние планы: к свекрови не едут – пусть приезжает сама; к Серому на свидание – тоже: успеют, ему три года сидеть; кроме Нового года и Рождества – ни капли спиртного в рот, включая пиво. Как будто услыхав об этом со своих небес, из груды туч выползает приветливое румяное солнце.
Задремавший по военной привычке на своих двоих, Точкин вздрагивает от внезапного лая, оступается, охает и медленно оседает в грязь. Появившись неизвестно откуда, двое рыжих с помойки набрасываются на главу семейства, а точнее, на его спортивную его сумку. Обеими руками тот прижимает ношу к груди.
Обороняясь, мужик пару раз пинает воздух ботинком. Псы разворачиваются, но он уже не в силах сдержать бешенства и кидается в погоню, на ходу пытаясь вытащить некий предмет из кармана камуфляжной фуфайки.
– Мужчина! Отставить! – пискляво командует Николай из грязи.
Преследователь замирает на месте. Собаки исчезают на горизонте. Когда он вразвалку возвращается к благоверной, та изображает на лице шутливо-сердитое выражение. Срок до приезда автобуса мы проводим в напряженной тишине.
Парочка обосновалась в креслах за водителем, мы с Николаем – поодаль. В салоне почти пусто: после обеда в Псков уже никто не ехал. Лимонного цвета светило опять залегло за тучи, и пейзаж за окном приобрел вечерний, обычный для псковского декабря вид. После свежего воздуха, под тряску и бубнеж о “налогах и дорогах” меня моментально сморило.
Из-под сиденья тут же выглянул обугленный череп. Ладонь в струпья потянулась к ширинке. С размаху врезав по ней кулаком, я вскрикнул и проснулся. Гомон стих. С десяток пассажиров таращилось на меня. Растирать ушибленное место было неловко.
– Наркоман точно. Глянь, тощий какой, – прошептала сзади старушка.
– У них глаза не такие, – возразили ей.
Надевать амулет было предписано на ночь, однако я в очередной раз поддался уговорам Точкина.
Когда пространство в поле зрения подернулось зеленоватым туманом, я решил, что опять засыпаю. Попробовал шевельнуться, но тело будто разбило параличом, и даже шею не удалось повернуть ни на градус. Поняв, что не дышу, я запаниковал по-настоящему.
Туман становился гуще. Пытаясь позвать подмогу, я выдавил из горла еле слышимый скрип.
– Иван, вы спите? – Из зелени выплыл бдительный лик. – Иван! – Позвал Точкин громче и потряс меня. Голова двигалась вместе с плечами как у скульптуры или окоченевшего трупа. – Иван!
Гул голосов, расползаясь по салону, набирал силу. Кто-то закричал водителю. Стремительный бег деревьев за стеклом перешел в ленивую трусцу, потом остановился.
– Оцнитесь! Оцнитесь! – Вопил Николай. От волнения у него появился странный цокающий говор. Он лупил меня по щекам, пока не пришла очередь нашатыря из аптечки водителя и, наконец, искусственной вентиляции легких “рот-в-рот”. Сквозь окутавшую реальность мглу было уже не разглядеть ни зги, но я прекрасно ощущал эти реаниматорские поцелуи то с табачным, то с чесночным, то с перегарным ароматом – откачивать меня пытались почему-то исключительно мужским составом.
Уже успев попрощаться с жизнью, я почувствовал, как под воротник скользнула теплая рука. Лопнула нить. Из горла, словно чужого, вырвался оглушительный хрип, и тут же через все телесные поры мое нутро начало наполняться кислородом.
Кроме двоих с остановки, вокруг столпились все до единого пассажиры. Шофер, крупный мужчина с залихватски-кудрявой, но при этом совершенно седой шевелюрой, одной ладонью вцепился за поручень, другую держал на сердце.
– В больницу надо, – постановил женский голос, имея в виду то ли меня, то ли водителя, то ли обоих.
Николай деловито подтвердил:
– Разумеется.
Понемногу все успокоились, шофер дососал валидол, и “Икарус” тронулся. Точкин взялся рассмотреть сорванный у меня с шеи магический предмет. Когда он поддел ногтем полоску прозрачного скотча и распахнул створки, у меня снова сперло дыхание – на этот раз от удушающей вони. Оказалось, что ладанка начинена желтоватым веществом, по консистенции вроде смолы или воска. В массе попадались кусочки неизвестного черного материала и кучерявые волоски, состриженные в лучшем случае из подмышек.
Николай тут же захлопнул амулет, извлек из шинели, не переставая морщиться, все ту же бесплатную газету, оторвал новый клок, замотал ладанку и запихал сверток в карман. Это не помогло: луково-чесночная вонь с примесью пряной гнили сопровождала нас всю дорогу до Пскова. Соседи отворили окно и тут же закрыли, напустив холода, но нисколько не проветрив. Через проход надолго завязался спор, из которого стало ясно, что подобного вещества никому из присутствующих нюхать не приходилось.
Уцелевшую часть “Здоровья в дом” Точкин на автомате сунул в сетку на спинке сиденья. Газета эта с никому не интересной периодичностью появлялась сама по себе в почтовых ящиках нашего подъезда. Печатали рекламу БАДов собственного производства (аптека на диване), а также народные рецепты, заговоры, биоритмы по знакам зодиака и прочую недомедицину. Глядя вперед себя, я машинально принялся изучать текст под названием “Целебное удовольствие”.
Статья была про секс, который, как уверял читателя автор, неспроста называют “любовным таинством”. “Арии, наши общие с индусами предки, – писал он, – верили, что сексуальная энергия имеет божественное происхождение. До наших дней в Индии сохранился культ поклонения священным лингамам, статуям в виде фаллоса, которым верующие приписывают различные мистические свойства. Наши сегодняшние обелиски и сте-… – на этом месте текст прерывался сгибом. Я достал из сетки и развернул газету. – …лы также имеют фаллическое происхождение. Подобия лингамов рубили и древние русы. Такая статуя носила название “гоило”, происходящее от старинного глагола “гоить”, значение которого – “давать”, “дарить жизнь”, но еще “излечивать”, “исцелять”.
Мужской половой член наши предки называли “уд”. От этого корня происходит современное слово “удовольствие”. В древности “удовольствием” назывался оргазм, и только со временем так стали обозначать любое приятное ощущение. Согласно религии древних русов, во время “удовольствия”, то есть семяизвержения, открывается граница между мирами, для того чтобы душа будущего ребенка из потусторонней нави могла перейти в телесный мир, называемый явью. Задолго до принятия христианства славяне верили, что человек начинает свою земную жизнь с момента зачатия и наказывали за аборт как за убийство сородича – крупным денежным штрафом“.
Под статьей стояла подпись, похожая на псевдоним, – “проф. Ф.К. Правдин”.
– Про границу между мирами прочли? – удостоверился Николай. Издания подобной категории он, видимо, штудировал от первой до последней полосы.
Не придумав, как получше сострить, я “угукнул” в ответ.
Пока доехали до Пскова, я еще дважды засыпал и просыпался с криком. Снаружи успело совсем стемнеть. Когда в Пскове автобус распахнул двери, мы выбрались не спеша, пропустив вперед всех, кроме столетней старушки с тросточкой, которой Точкин, забежав вперед, помог слезть на площадку со ступеней.
Вокзал, даже расположенный в центре, это всегда окраина. Недалеко от пригородных платформ обшарпанные бомбилы спорят о политике, а торговец фруктами с торговкой пирожками – о чем-то личном. В алюминиевом, похожем на больничном, лотке сложены пирожки с капустой и ливером нетоварного вида. Ветер кружит по асфальту одноразовую посуду.
Городской транспорт на автовокзал не ходит – идти нужно к железнодорожному. У входа в парк, разделяющий два вокзала, цыганка торгует с рук “золото”. Несмотря на мнимую оживленность, идти по дорожке мимо деревьев, освещенной неяркими винтажными фонариками, даже вдвоем неуютно.
Миновав парк и отмеряя шаги мимо “царской” часовни, Точкин мелко перекрестился. Вытянутая вверх постройка с таким же непропорциональным куполком была построена перед зданием ж/д вокзала несколько лет назад и посвящалась императору Николаю II, а именно отречению от престола, которое он подписал 2 марта 1917 года по старому стилю на Псковской станции. Новострой собирались покрасить в тон историческому вокзальному зданию, однако голубой цвет вышел насыщенней на пару тонов.
Пивная на остановке, в отличие от часовни, возникла, вероятно, одновременно с самой остановкой, то есть в незапамятные советские времена. С тех лет, видимо, пьянствовала тут и публика, вывалившаяся на перекур. Один из бородатых курильщиков шагнул ко мне и без преамбулы попросил денег. Я молча отвернулся к проезжей части. Как раз подкатил наш 17-й номер, забираясь в который Николай споткнулся о ступени и едва не грохнулся лицом вниз.
По дороге он то и дело справлялся о моем самочувствии и, будто незаметно склоняя ухо ко рту, прислушивался к дыханию. В последний раз он предложил сопроводить меня до больницы уже в подъезде, когда я остановился у ящика вытащить почту. Услышав очередной, примерно десятый по счету, вежливый отказ, он тяжело вздохнул и зашагал к себе.
Заодно с предвыборной агитацией и визиткой открывшейся неподалеку парикмахерской “Агния” я обнаружил в корреспонденции казенный конверт. Законный месячный срок вышел неделю назад. Будучи убежден, что мое заявление затерялось где-то в пути между столами, я уже не ждал документов на пенсию по утрате кормильца и собирался в собес после каникул. Оказалось, что этого не потребуется. За штампом и подписью островского ЗАГСа письмо уведомляло, что моему заявлению отказано, по причине несоответствии сведений, предоставленных гражданином. Дальше от руки были указаны мои фамилия, имя и отчество.
Я посмотрел сначала в окно, потом на мобильник и, убедившись, что, несмотря на ночную темень, не протикало еще и шести, набрал тетю Зину.
– Надо было сразу мне позвонить. – Первым делом упрекнула она. И это звучало логично, учитывая, что в ЗАГСе города Острова она проработала лет сорок, и из них половину – начальницей. – У тебя в свидетельстве о рождении ошибка: дата правильная указана, а место – нет.
– Почему?
– Специально так сделано.
– А правильное какое? – Не понял я.
– “Красная Русь” правильное. Колхоз такой был, от Порхова недалеко.
Переварив это, я решил немного проговориться:
– Там вроде целитель какой-то живет?
– Как же! Кашпировский! Архипка это, механизатор их бывший! В Перестройку, кто не пьянствовал, все по городам разъехались, а этот бизнес себе открыл. Лох не мамонт – не вымрет, – подытожила она услышанной когда-то от внучек сентенцией.
Тут я сообразил, что в колхозе мой отец вряд ли водил истребитель.
– Не летчик он был, – подтвердила тетя Зина догадку. – Хотя тоже, считай, по небесному ведомству. Попович ты, Ваня, вот кто. Он в “Красной Руси” церковь строил, служить потом в ней планировал. Его Георгием звали, ее – Татьяной, а фамилия твоя биологическая – Филаретов.
– Потом в Остров переехали?
– Ты переехал. С Машей. Бабушкой то есть. Не родной ты ей. – Выдала она после задумчивой паузы. – Давно надо было сказать. Родители твои соседями ее были. Дверь в дверь. Слышит раз, младенец у них надрывается: не как обычно, а как будто случилось что. Без стука вошла и видит в прихожей: поп заслонку печную отворил и ребеночка, тебя то есть, в печку засунуть хочет. Ты, бедненький, ручками цепляешься, голосишь, а он тебя кочергой по ручкам – чтоб не цеплялся, значит.
Маша ему: “Ты что же, батюшка, с сыном творишь!”. А он ей: “Не сын он мне, сжечь его надо”. В молодости-то Маша сильная баба была, кочергу у него выдернула да по вершку приложила. Сильно! Испугалась, что насмерть, да послушала: дышит – видать, грива спасла. Как тебя в колыбель положила, Татьяну пошла по квартире звать. Подозревала, что он и с ней что-то сделал, а оказалось, что она сама с собой сделала: глядь в уборную – в петле висит. Живая еще была, да не успели спасти.
Затем я узнал, что Георгий после оказания медицинской помощи тем же вечером был арестован. Позже суд признал его вину по 102-й советской статье: “Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах”. От тюремного срока он был освобожден и направлен на принудительное лечение.
– Куда? – Не смог удержаться я.
– В Богданово. Куда ж еще?
– А он жив?
– Не слыхала, чтоб умирал, но и, что живой, не слышала. Вряд ли. Двадцать лет прошло. Никак найти его хочешь?
– Нет, конечно.
Процесс Филаретова тянулся год с лишним: обвинению не хватало улик, и, в первую очередь, тела малолетней жертвы. Священник отрицал вину, без конца повторяя, что местонахождение сына ему неизвестно. То же самое отвечала и бабушка, когда ее допрашивали вместе с полусотней свидетелей из “Красной Руси”. Вызывать на допрос ее пришлось уже из Острова, но спешный переезд у милиции не вызывал никаких подозрений: колхозники, кто мог, в те годы разъезжались по городам.
Поздним вечером после трагедии, когда подруга с незнакомым младенцем на руках появилась у нее на пороге, тетя Зина принялась умолять ее решить вопрос законным путем. Бабушка не отступала. К уговорам подключился и дядя Леша, когда вернулся с работы.
Ребенка, говорил он, без согласия родителей перевезли в другой населенный пункт, что означает похищение, возможно, заранее спланированное. Бабушка была единственным свидетелем того, что случилось в квартире Филаретовых, и тот факт, что она же нанесла отцу травму тупым предметом, не добавляло ей веры в глазах будущего дознавателя. Он не сомневался, что мальчика вернут законному отцу, а бабушке повезет, если отделается условным сроком.
Отступать было некуда, и решили пойти на авантюру с опекунством. Дядя Леша по своему милицейском ведомству уладил дела с переездом, тетя Зина – с документами на внезапного внука. В Острове бабушка устроилась на завод, но, пока не сняли жилье, мы гостевали у них почти полгода.
– Не думала, что всплывет это когда. А вот как вышло. – Не меняя интонации, тетя Зина громко всхлипнула. – Ты не волнуйся, главное. Учись. Проживем.