Было время, когда мы даже пытались сколотить банду, взяв в главари недавно освободившегося по малолетке Мишкиного соседа, но тот был слишком хитер, чтобы рисковать. В критических ситуациях он всегда включал «заднюю», а все свои криминальные таланты и дерзость применял ворую из наших с Мишкой квартир мелкие вещи, посуду и оставленные без присмотра деньги. Когда я случайно это обнаружил, то полностью разочаровался в криминальной романтике, порвал все порочащие меня связи и встал на путь исправления. Следом за мной потянулся и Мишка. После седьмого класса, который я закончил на одни тройки, я решил взяться за ум.
До сих пор школа не занимала в моей жизни сколько-нибудь значимого места. Поскольку контроля за мной никакого не было, я мог неделями не ходить на занятия. Так, однажды, я подбил Сергея О, и мы две недели вместо школы громили деревянные строения летнего трудового лагрея. Закончить этот тренинг в импровизивированном лагере боевиков я предполагал поджогом, но нам помешали наши одноклассники, принесшие дурную весть, что класснуха собирается нагрянуть к нашим родителям с вопросами о причине нашего двухнедельного отсутствия на занятиях. Для Сереги это однозначало неминуемую физическую расправу дома и, чтобы как-то выйти из сложной ситуации, я предложил ему побегать босиком по снегу, чтобы слечь в постель с ангиной и, тем самым, закрыть прогулы справкой по болезни. Несмотря на всю абсурдность идеи, Серега старательно в течении часа воплощал ее в жизнь. В моей памяти на всю жизнь осталась картинка яркого солнечного дня на окраине поселка, ослепительно белый снег и мой кривоногий бесхитросный друг, скачущий по долине, покрытой льдом небольшой речушки. В какой-то момент он подскальзывается и падает без сил. Я сочувствовую товарищу, но, вместе с тем, в глубине души, меня разрывает от смеха.
– Все, хватит! – решаю я – Теперь точно заболеешь.
Серега не заболел, и мы были вынуждены пойти к класснухе с повинной. На удивление, эта мудрая женщина нас простила, с условием немедленной явки на занятия. Серега был спасен, мою же репутацию уже ничто не могло испортить. Меня и без того уже несколько раз выгоняли из школы за внешний вид, я успел отметиться дракой в классе с практикантом, который взбешенный моим поведением во время классного часа, пытался выволочь меня за шиворот, за что получил несколько ударов увесистым портфелем по голове. В портфеле я носил толстые тома полюбившегося мне американского юмориста Марка Твена, которые я регулярно выписывал в поселковой библиотеке. Благодаря этому писателю, я научился в жизни находить повод для смеха, какой бы серьезной и опасной она не казалась на первый взгляд.
Чтобы закончить рассказ о Сереге, я должен забежать немного вперед, и рассказать о том, что жизнь его сложилась не очень удачно. Его мать, работавшая на Сахалине портнихой, вместе с младшим сыном, в конце девяностых уехала в Корею, где жила на скромную пенсию, и долгое время содержала на нее своего отпрыска. Серега остался в отцовском доме, пытался поступить в институт, но провалив вступительные экзамены, ушел работать на стройку. В девяностые занялся упаковочным бизнесом, но прогорел. Сергей так и не женился, детей у него не было, жил огородом, выпивал. За год до его смерти, впервые за тридцать пять лет, я поговорил с ним по телефону. Серега жаловался на временные трудности, но не унывал и собирался подкопить деньжат и съездить ко мне в гости. Мои сверстники постепенно тихо и смиренно уходят из жизни, и мне чертовски жаль, что этого, практически, никто не замечает. Какой же смысл был в этой жизни? – хочется мне задать вопрос. Вопрос в пустоту. Вопрос, обращенный в прошлое, – в тот яркий солнечный зимний день, где Серега бегает босиком по ослепительно белому снегу вдоль замерзшей речки.
В жизни моей мамы на Сахалине произошла очередная перемена.
В общежитии она познакомилась с разведенным инженером-строителем Владимиром Константиновичем и через год вступила с ним в брак. Константинович, был умеренно пьющим мужчиной, с богатой по тем временам библиотекой, и коллекцией пластинок Шаляпина. Шаляпин меня мало интересовал, к музыке, после того как я бросил занятия в музыкальной школе, я был совершенно равнодушен, а вот собрания сочинений Конан Дойля и Джека Лондона меня привлекали и стали основой нашей дружбы с маминым избранником. Благодаря ему я полюбил шахматы, и подтянул свои знания по математике, когда решил, что мне нужно выправить оценки в аттестате, чтобы после восьмого класса поступить в мореходное училище. Константинович оказал благотворное влияние и на характер моей матери. Замужество стабилизировало ее эмоционально, он сдерживал ее воспитательные порывы, сглаживал конфликты. После того, как мама переехала жить в его комнату на второй этаж, в моем распоряжении осталась комната на первом этаже, где я стал полноправным хозяином, лишь изредка поднимаясь наверх, чтобы принять участие в семейных ужинах. Жили мы скромно, Константинович выплачивал из своей зарплаты прораба на стройке львиную долю за алименты на двоих детей от своего первого брака. Я был неприхотлив в одежде и носил все, что мне покупали.
Увлекшись шахматами, я проводил время в решении шахматных задач, изучал дебютные начала и вошел в сборную школу, занявшей третье место на областных соревнованиях среди школьников. Мои скромные успехи сослужили мне добрую службу и в школе. Учитель математики, руководивший шахматным кружком, обратил на меня внимание и мои оценки в журнале начали медленное восхождение вверх.
После окончания седьмого класса, я посвятил лето штудированию учебников физики, математики, биологии, химии, заполняя пробелы в знаниях по этим предметам, изрядно запущенные за минувший учебный год. В восьмой класс я пришел другим человеком, мне уже не было нужды искать того, у кого бы я мог списать на контрольной.
C Мишкой мы облазили все ближайшие сопки. Как правило, наши блуждания не знали ни цели, ни направления. Мы шли туда, куда нас вела лесная тропа. Так, однажды, мы взобрались на самую высокую точку южного Сахалина – гору Чехова. Открывшийся вид с вершины меня потряс. Солнце уже клонилось к закату, и его заходящие лучи осветили раскинувшиеся до самого моря просторы. Под ногами растилался ковер из горящей огнем брусники. Хотелось застыть и погрузится в наблеюдение за отрывшимся нам чудом девственной природы, но приближающиеся сумерки торопили нас вниз, домой.
В темноте мы сбились с дороги и потратили время, пробираясь на ощупь сквозь заросли дальневосточного бамбука.
Подходя к дому, уже в полной темноте, я высказал опасение, что нас должно быть уже ищут родители.
– Только не меня! – хвастливо заявил Мишка. – Я вообще могу приходить домой во сколько мне вздумается, предки не суют нос в мои дела.
Возле моей общаги наши дороги разошлись. Я поднялся на второй этаж, было около половины одиннадцатого ночи. Я зашел в комнату, на диване сидела Мишкина мама и пила успокоительные капли, которые разливала ей моя мама.
– А где, Миша? – испуганно спросила она меня.
– Миша пошел домой. – ответил я, – мы немного забудились, гуляя по лесу.
Женщина бросилась к выходу. Судя по ее лицу, хвастовство товарища не имело под собой никакой почвы – единственный сын был ее главным предметом заботы и она не привыкла надолго терять его из-под своего контроля.
Со мной же дело обстояло совершенно иначе. Это был не первый случай, когда я отправлялся в лес, ограничившись предупреждением, что либо вернусь поздно, либо намерен остаться в тайге на ночевку. Мама мне доверяла. Ей было важно знать с кем я и время предполагаемого возвращения – я полностью удовлетворял семью запасами ягоды и варенья.
Вид несобранной брусники на вершине горы меня волновал. Мне не терпелось повторить свой поход на гору Чехова. Поскольку я уже знал, что для этого требуется запас времени, то решил выйти рано утром. Шла уже вторая неделя сентября и нужно было торопиться успеть взойти на вершину, пока ягода не опала. Мой постоянный компаньон Мишка неожиданно «сдулся» – должно быть мать строго на строго запретила ему участвовать в моих авантюрах и я потратил полдня на поиски человека, который бы его заменил. Половину дня я убил на то, чтобы уговорить своего одноклассника Андрюху Пасошникова, и, поскольку времени оставалось мало, я предложил ему заночевать на вершине горы в металической будке, которую я приметил во время нашего с Мишкой восхождения. Походы наполняли мое сердце радостью, перспектива путешествия делало меня чрезвычайно активным и убедительным и Андрей согласился. Андрей был настоящим дальневосточником. Высокий, худой, рано начавший помогать отцу на строительстве своего дома, – он был обстоятелен как настоящий мужик. Он не таясь от родителей курил с тринадцати лет, знал вкус бражки и бормотухи, неплохо играл в шахматы и на гитаре. Андрей был любимчиком у девчонок нашего класса и пользовался у них популярностью за свой незлобливый нрав и скромное обаяние человека, знающего цену слову.
Пока мы поднимались в гору, нас дважды окатило дождем. Подъем занял больше времени, чем я расчитывал вначале. Остаток пути мы прошли под нескончаемым ливнем и преодолевая порывы сбивающего нас с ног ветра, в кромешной темноте. Я с трудом нашел металический домик и мы попытались устроиться на ночлег. Здесь нас ждала главная неудача – нам не удалось разжечь костер, вся приготовленная бумага отсырела, намокшие от дождя ветви не разгорались. Домик стоял на самой вершине и продувался насквозь. Мы повалились от усталости на мокрый валежник ничком, пытаясь согреться теплом тел друг друга. На какое-то время я забылся сном, в котором мне снилось, что прилетел вертолет и нас эвакуируют. Это была ночь наполненная галюцианациями. Вскоре, от обезвоживания, ноги стала сводить судорога. Стоило было закрыть глаза, как опять начинался бред. Мне снилось, что я сижу дома, возле натопленной печи и пью чай из самовара. Потом опять мучительная судорога, выход на улицу пописать и мгновенный провал в бред со счастливым спасением.
В ту ночь температура воздуха опустилась ниже нуля, на землю упали первые заморозки. Сейчас я понимаю, как нам тогда повезло, что мы не погибли от переохлаждения. Едва дождавшись рассвета, мы не сговариваясь, начали спуск вниз. Мы не проронили ни слова. Навстречу нам поднимались туристы, которые интересовались, что с нами случилось, почему мы так рано спускаемся с горы, и где наша ягода. Они предлагали нам вернуться, обещали согреть водкой и помочь наполнить наши ведра брусникой, но мы лишь отмахивались от их предложений, спеша вернуться под спасительные крыши своих домов, в привычный уют и комфорт.
Спустя тридцать лет я встречусь с Андреем в Москве, где он окажется проездом с Сахалина к берегам Черного моря. Мы будем вспоминать эту ночевку, как одно из самых ярких событий нашей юности, этот подъем остался в памяти, как самое первое реальное испытание на живучесть и удачу.
Проговорив с Андреем полночи я понял, каким меня тогда воспринимали мои сверстники. Я был для них приезжий с материка мальчик, с буйной фантазией, способный и опасный одновременно. Андрей припомнил мне сожженные строительные вагончики, драку с практикантом, несколько выжитых мною из школы учителей, наши безуспешные попытки создать банду, отчаянное пьянство на школьных вечерах. По всей видимости, мое скромное участие в жизни поселка не прошло незамечанным, если даже невозмутимый Андрей сопровождал эти воспоминание смешком, как бы удивляясь тому, что нам все это сходило рук.
Незаметно климат Сахалина, его вольная природа, его неординарные жители, которые меня окружали, способствовали тому, что постепенно моя жизнь начала выправляться.
Наши романтическия блуждания с Мишком по живописным окрестностям острова по прежнему отравляла перспектива встречи с корейцами из старших классов. Мы строили с ним фантастические планы мести, перебирая все возможные варианты, включая экзотичекий сценарий отравление главарей водкой, с помощью подсыпанного в нее яда. Наши планы служили нам развлечением, в котором ирония и интеллектуальное превосходство над противником праздновали иллюзорный триумф, вопреки законам жизни, построенным на превосходстве грубой физической силы.
– С тобой интересно – говорил Мишка – тебе всегда есть что рассказать.
Должно быть, я впрямь был неплохим рассказчиком и собеседником, если сам директор Потехин Борис Федорович любил вылавливать меня по утрам на пороге школы и препровождать в свой кабинет для личных бесед. Формальным поводом для разговора были мои регулярные нарушения школьной дисциплины, поскольку я имел обыкновение немного опаздывать на занятия, выходя из дома за пять минут до начала занятий. Вид я имел непотребный, школьной формы не носил, в парикмахерскую ходил раз в три месяца. Но мой внешний вид Бориса Федоровича волновал в последнюю очередь. Более всего его интересовали идеологические вопросы: что на уме у современной молодежи, верит ли она в коммунистическое будущее и каким оно ей видится.
Беседы эти мне были привычны. В коммунизм я не верил, и этого не скрывал. Директор приводил мне примеры высокой ответственности рабочих на предприятиях, сокрушался, что некому будет доверить то, что с таким трудом завоевано предками, но все это меня нисколечко не волновало. Меня занимали гораздо более прозаические вопросы моего ближайшего будущего.
– Ну, и что ты собираешься делать после восьмого класса? – словно угадывал мои мысли директор.
– Учиться пойду.
– А куда?
– Куплю газету, по объявлениям определюсь. Может на пчеловода даже, училище приглашает.. – валял я ваньку.
Директор щурился сквозь мощные диоптрии и видел меня насквозь.
Советский Союз на меня доверить было нельзя. Страна была обречена.
Прежде всего я думал над тем, как сдержать агрессию корейцев. Мне претила трусость и разобщенность русских парней, мне было стыдно за то, что я боюсь дать отпор и вынужден терпеть издевательства иностранцев в своей стране. Я чувствовал острую необходимость противопоставить им что-то более убедительное, чем непрочная родительская опека.
Я решил записаться в секцию бокса, Мишка последовал за мной, хотя он и отдавал предпочтение дзюдо. В Луговом секции бокса не было. Нам пришлось ездить на тренировки в Южно-Сахалинск.
С первой же треннировки, где меня поставили в спаринг с более опытным спортсменом, посещавшим секцию уже несколько месяцев, стало понятно, что физически я не готов даже к самому короткому поединку. Я не смог выдержать и пары минут боя, рухнув на пол ринга не от удара противника, а испытывая приступ накатившей на меня тошноты.
– Куришь? – спросил меня тренер, заглядывая в глаза.
– Курю. – признался я, стоя на четвереньках и держась за канаты безвольно поникшей рукой в перчатке.
– Придется бросать, если не хочешь всякий раз валяться на полу.
– Я брошу! – пообещал я тренеру, и с этой минуты забыл о сигаретах на много лет.
Первые дни и месяцы тренировок я воспринимал как каторгу. Мышцы болели, я выдыхался уже на разминке, но желание преодолеть себя было сильнее. У меня были замечательные тренера. Владис Стумскис был мастером международного класса, серебрянным призером чемпионата страны. Виктор Кошкин – мастер спорта по боксу – худой, холлеричный, тоже имевший за плечами победы на первенстве страны боксер, был, прежде всего, замечательным педагогом, выдающимся тренером и увлеченным мастером своего дела. Эти скромные люди стали моими учителями в самые важные для меня годы, они вселили в меня веру в собственные силы, помогли избавиться от дурных привычек, сковывающих волю, раскрыли мои возможности. Едва ли мать дала мне больше. Едва ли отец сыграл в моей жизни большую роль.
Регулярные занятия спортом структуировали мое время. Вся моя агрессия уходила в бокс. Я больше не ставил себе цели выделиться из окружения, мне важно было преодолеть себя и заставить свое тело подчиняться, невзирая на усталость и страх испытать боль и поражение. Мои школьные успехи пошли в гору. Восьмой класс я закончил без троек и уже после трех месяцев тренировок выиграл первенство области по боксу среди юношей. Я выиграл финал только благодаря силе воли у гораздо лучше технически подготовленного спортсмена. Голова гудела от пропущенных ударов, но эйфория первой моей победы на ринге, осталась в памяти, как едва ли не самое сильное, испытанное мною в жизни чувство.
– Ты дрался как мужик! – похвалит меня тренер перед всей командой и это была лучшая похвала, которой я мог удостоится от опытного боксера, проведшего не один бой на ринге.
На самом деле, в четырнадцать лет я все еще был тонок в кости и смазлив как девушка, но моя уверенность в себе росла с каждой тренеровкой и с каждой новой победой на ринге, к которым я начал привыкать.
После восьмого класса Константинович предложил найти мне подработку в геологической экспедиции. Сам он по первому образованию был геолог и его рассказы о приключениях в геологических партиях подогревали мой интерес. Константинович довольно быстро нашел мне место подсобного рабочего в одной из экспедиций и меня оформили на временную работу сроком на две недели, с возможностью продления договора.