Джон Маккарти1 как-то сказал, что наши чувства любви и ненависти не нужны искусственному интеллекту, однако, мы вполне могли бы их запрограммировать. И действительно, с помощью стандартных символов можно описать что угодно – страх, боль, радость. Но чем глубже вы погружаетесь в создание интеллекта, тем больше понимаете – вы и есть тот самый код. Он оцифровывает вас, проникает в личность, становится её неотъемлемой частью, меняет мышление и сознание. Любой набор эмоций становится не более, чем перечнем заданных переменных в программе под названием «Жизнь». Отныне вы воспринимаете мир набором команд. Каждое действие – бесконечное число переменных, выстроенных в строгую логическую цепочку и влекущих за собой просчитанный и предсказанный результат. Со временем препарированию подвергается все – от учебных задач, до выбора кукурузных хлопьев, а не вписывающееся в схему определяется ошибкой и безжалостно удаляется. Вселенная сводится к набору правил, что задает последовательность действий.
Теперь, вы – алгоритм.
1.
Элис Чейн открыла глаза и сладко потянулась. Теплые солнечные лучи пробирались сквозь тонкие колышущиеся от легкого ветра шторы, с улицы доносился обычный шум утреннего Бостона. Вторая из двух крошечных спален расположившейся в не самом благополучном районе квартирки, была наполнена теплом и свежестью. За окном громко кричали дети, кто-то ругался отборным геттовским матом с вьетнамским акцентом, а мимо аппендикса улицы то и дело проносились грузовики. Жизнь в старом Дорчестере всегда была такой – шумной, немного грязной и совершенно нескучной, особенно в темное время суток. Близость железной дороги то и дело напоминала о себе мелким дребезжанием стекол в окнах и летящей круглый год пылью.
Последнее для Элис в этом городе лето стремительно заканчивалось. Один год, и она наконец-то скажет «аривидерчи» хлипкой квартире, безжалостному университету и неадекватным соседям, которые днем мешали заниматься, а ночью – спать. До начала финального забега к вожделенному диплому оставались сутки. Магистерская программа подходила к концу, и Эл с трепетом ожидала предложений о работе. Оставалось лишь написать диплом, и она готова упасть в объятия этого удивительного мира. Жизнь только-только начиналась.
На самом деле свою судьбу Элис могла смело назвать какой угодно, но только не обычной хотя бы потому, что ей удалось выжить. Дважды. Найденная ещё новорожденной в куче старого тряпья на одном из этажей заброшенной стройки, Эл вообще не должна была вдохнуть холодный воздух предрождественского Бостона. Ее нашел Клаус Кестер, старый мафиози, услышавший в сочельник хриплый плач посреди заброшенной стройки. Это место он счастливой случайностью выбрал для встречи с главами других преступных группировок и не знал, что лежащий перед ним младенец сумел победить не только несколько часов морозной ночи, но и проклятую статистику. Об этом узналось гораздо позже. А в ту ночь, грубый и резкий по своей натуре Кестер не дал пристрелить из жалости уже почти затихшего ребенка. Он искренне верил, что на том свете ему зачтётся каждое доброе дело, совершенное между перестрелками и устранением конкурентов, а потому даже ублюдок наркоманки и, бог его знает, кто там был отец заслуживает жить.
Элис немедленно определили в католический интернат при Аббатстве святой Барбары, что располагался на другом конце штата близ маленького городишка Вустшир. Приют находился под покровительством самого же Клауса, и именно Кестер дал имя только что осмотренной напуганным фельдшером девочке. Имя, которое сразу выделило её среди остальных послушниц монастыря. Решив назвать малышку в честь единственной женщины, которую любил, он выдержал не один раунд противостояния с радевшей за строгие традиции настоятельницей Катариной. Хотя это и не спасло Элис от данного при крещении совершенно идиотского второго имени, но она предпочитала об этом не вспоминать.
Элис боготворила названного дядюшку. От природы чуткая, ей порой до слез не хватало кого-то близкого и родного, чтобы почувствовать свою нужность и незаменимость. Пока остальные сироты потихоньку учились жить без этого, она в каждый визит Кестера цеплялась за него маленькой обезьянкой, желая до конца впитать в себя теплоту любящих объятий. И потому совсем неудивительно, что Элис стала его любимицей. Да что там говорить, история её спасения так умиляла старика, что он души не чаял в маленькой хрупкой проказнице. Озорная, веселая, по-доброму хитрая – Эл радовала его невинными проделками, о которых во время очередных визитов скрупулёзно докладывала матушка Агнесс. Ну а старый бандит лишь счастливо смеялся, хлопал себя по огромному животу и ерошил волосы прижавшегося к нему ребенка. И никого в то время не беспокоила ни странная бледность Элис, ни быстрая утомляемость, ни ноющие боли, на которые та периодически жаловалось. В конце концов, монастырская жизнь с её бесконечными постами и тяжелой работой ещё не красила никого.
Но несмотря на строгий устав и аскетичный уклад жизни, в их маленьком интернате царили любовь и тепло. Старые камни еще позапрошлого века помнили каждого побывавшего в своих стенах. Ни один день рождения воспитанника не оставался без праздничного пирога с ягодами и маленького, но всё же личного подарка. Чаще всего это оказывалась какая-нибудь безделушка, но для приютских детей такие мелочи были равносильны собственному космосу. И когда однажды в Элис проснулась фанатичная любовь к старому компьютеру, что стоял в их общей с девочками комнате для отдыха, матушка Агнесс и сестра Мария не остались равнодушными. Они упросили настоятельницу разрешить ей посещать компьютерные курсы, а Клаус Кестер без промедления оплатил их для своей маленькой лучистой Эл. И с тех пор дважды в неделю она с одной из старших сестер ездила в другой конец города на стареньком пикапе. Тогда её не беспокоили такие неудобства. Она видела другой мир и не хотела оттуда возвращаться. Элис не смущали косые взгляды мальчишек, которые пренебрежительно задирали нос при виде худенькой маленькой девчонки в стандартном платье воспитанницы, и не расстраивало откровенно предубежденное отношение преподавателя. Она была так восхищена открывшейся вселенной возможностей, что не обращала внимания на досадные мелочи.
Так просто шло несколько лет, и довольно скоро обнаружилось, что Элис способна не только быстро обучаться, но и идти на шаг впереди остальных. Пока все решали заковыристую задачу стандартными способами, девочка-сирота, взлохматив необычайно густую для своей щуплости копну волос, предлагала неожиданный подход. Пусть строчки кода не всегда могли воплотить все замыслы, что крутились в её голове, но это помогло завоевать уважение преподавателя, а потом и мальчишек. С одним из таких, веселым и рассеянным Джошуа О’Нили, возникла самая трепетная и искренняя дружба.
Джо был ярым фанатиком всего, что паяется, и вопреки расслабленному темпераменту своих предков кенийцев, мог часами сидеть над сравнительными таблицами характеристик очередной печатной платы. А потом, ограбив близлежащие свалки радиодеталей, делал из кучи хлама и парочки крепких ругательств прекрасный преобразователь тока. Это восхищало таскавшуюся за ним следом Элис. Одинокие из-за своей увлеченности и бесконечно влюбленные в программирование, они стояли друг за друга горой, порой впадая в откровенное бунтарство. Сложно сосчитать сколько вирусных программ было написано за время обучения в маленькой компьютерной студии, сколько пострадало личных страниц и аккаунтов в социальных сетях их приятелей, сколько раз ребята попадались на очередной проделке. Но они не унывали, хитро переглядывались и цепляли на лица выражение раскаяния, пока им устраивали очередной разнос.
Замкнутые и недоверчивые по природе, Элис и Джошуа, конечно же, оказались поверенными в личных делах друг друга. Однако их отношения оставались настолько откровенно родственными, что никто, даже матушка Агнесс, не видел в этом ничего тревожно для воспитанной в строгих рамках католицизма ученицы. Брат и сестра. Однояйцевые близнецы, порожденные великой Матрицей. В шестнадцать он утешал её после неудачной влюбленности, в семнадцать она стала первой, кто узнал о нетрадиционной ориентации друга. А потом, держа его за руку и сидя перед родными Джо на День Благодарения, со смело поднятой головой слушала, как на все нескромные намеки об их отношениях он твердо ответил:
– Элис нравятся молодые люди. Как и мне.
Да, оказаться чернокожим геем из набожной семьи – то ещё испытание для стеснительного подростка, но она бесконечно гордилась им, его смелостью и невероятной честностью перед самим собой и другими.
Вместе они регулярно участвовали в олимпиадах и один раз даже съездили в Бостон, попав в тройку призёров на соревнованиях по спортивному программированию. Так что никто не удивился, когда закадычные приятели решили поступать в Мекку для всех компьютерщиков страны – Массачусетский Технологический Институт. Но если родители Джо без лишних разговоров согласились платить за его обучение, то Элис… Элис приходилось рассчитывать только на себя, свои мозги и руководство университета, которое согласилось бы назначить ей стипендию. И она добилась своего.
Кто-то сказал бы – повезло, и такая удача выпадает раз на миллион, но Эл знала, что не все вопрос везения. Без адского труда не было бы ни великолепно сданных выпускных тестов, ни призов на олимпиадах, ни грамот за участие в конкурсах. Эти маленькие, тщательно накопленные победы помогли в последний момент выцарапать бесплатное обучение там, куда стремились тысячи таких же талантливых подростков, как и она.
Конечно, не все оказалось так просто. Университет дал шанс, а теперь Элис предстояло отплатить ему тяжелым трудом. Учиться в Массачусетсе всегда было сложно. Огромные нагрузки, безжалостные требования и отсутствие поблажек доводили до нервного срыва половину только поступивших уже через два месяца. И она не стала исключением. Да, Элис справлялась. Привыкнув много учиться, она самостоятельно пробиралась по джунглям самых разных научных областей и показывала отличные результаты, однако, цена оказалась высока. Мучившие с детства слабость и боли в груди лишь усиливались с каждым проведенным в этих стенах годом. Но теперь, спустя почти шесть лет, обучение подходило к концу. Два семестра, последние тесты и выпускная работа отделяли их с Джо от финала. Ей оставалось надеяться, что она переживет этот непростой год.
Неожиданно под окнами раздался уж слишком оглушительный рёв проносящегося мимо автомобиля, а снизу послышалась соседская отборная ругань, выдернув Элис из размышлений. Она бросила взгляд на стену и застонала: часы показывали половину одиннадцатого утра. Рано. Слишком рано для её уставшего организма. Вчерашняя смена в клубе дядюшки Клауса, где она обычно подрабатывала два раза в неделю, оказалась уж слишком суматошной. Причем настолько, что попасть домой удалось лишь далеко за полночь. Триша, один из трех работавших у Кестера администраторов прохлаждалась где-то на Бермудах и обещала вернуться только на следующей неделе.
Элис снова потянулась, почувствовав, что уставшие за три рабочих дня ноги ничуть не отдохнули. Ничего нового. Она встала с кровати, включила на ноутбуке местное радио и, сопровождаемая вечным хитом Queen и Дэвида Боуи, направилась в душ. Приходилось поторапливаться. Дядюшка давно просил прийти пораньше и разобраться с горой бумаг, что уже напрочь скрыли под собой стол в его кабинете.
Так случилось, что с Клаусом Кестером их связывала не только история спасения Элис. Уйдя на покой и завязав со всем криминальным прошлым, несколько лет назад он выкупил захудалый клуб в центре Бостона и превратил его в одно из самых стильных заведений богатого центра города. Но прошлое не отставало, найдя его в самый неожиданный момент. Элис училась на втором курсе, когда неожиданно всплыла неприятная история одного из крупнейших торговцев оружием в Новой Англии. Кестер не просил, не намекал и даже не предлагал ей помочь решить его проблему. Слишком благородный и любящий свою названную племянницу Клаус готовился к худшему, не желая вмешивать её в свои дела. Но она всегда поступала по-своему. И никто, а уж тем более помогавший ей Джо, не удивился, когда ради единственного близкого человека Элис нарушила закон, взломав полицейские архивы. Этим она окончательно заслужила безграничное доверие Кестера.
Хмыкнув, Элис повернула краны, включая воду погорячее и заглушая доносящиеся из гостиной голоса.
«…Pressure pushing down on me
Pressing down on you, no man ask for
Under pressure that burns a building down
Splits a family in two
Puts people on streets…»2
Хлопанье двери и щелчки закрываемого замка послышались, когда она расчёсывала влажные волосы – единственное, что было по-настоящему прекрасно в ее внешности. Если вы, конечно, не любитель трупов посвежее. Слишком маленькая, слишком худая, слишком бледная, с заостренным точно у фенека личиком и уставшим взглядом – Элис считала длинные густые каштановые пряди своим единственным украшением. Глядя на неё можно было подумать, что всё предназначенное здоровье ушло именно в них, блеск и жизнь сосредоточились в трех десятках дюймов, проигнорировав остальное тело. Клаус говорил, что она его хрупкий цветок и у неё красивые глаза, но дядюшка был предвзят, а потому Элис принимала восторги с изрядной долей скепсиса. Ведь он никогда не видел её тонкую, точно пергаментную, кожу, отвратительный рисунок вен и диагноз в медицинской карте.
– О, чудо! Пуговка, ты дома? – вопль Джошуа перекрыл орущую из динамиков музыку, на что Элис лишь покачала головой, выходя из ванной и выключая звук.
– Нет, всего лишь тень отца Гамлета решила станцевать под чей-то очередной хит, – саркастичный ответ вызвал улыбку на лице друга. – Я не ждала тебя раньше завтрашнего вечера. Что-то случилось? Как родители?
– Всё прекрасно, – скинув в углу стоптанные кроссовки, он прошлёпал босыми ногами по полу в направлении холодильника, открыл дверцу и скривился. На его белой, что за годы верной службы уже давно стала серой футболке красовалась надпись: «Только на темном небе могла засиять звезда веры!» – Есть что-нибудь перекусить, женщина?
Элис замерла, уперев руки в боки.
– Хэй, Водоход, – ехидно назвала она его бессменный сетевой никнейм, – наличие у меня женских половых органов не означает, что я обязана стоять у плиты ради счастья твоего желудка. Тем более, для этого есть Арнольд.
– Да просто уже признай, что за шесть лет так и не научилась готовить.
Джошуа ухмыльнулся и со стоном блаженства рухнул на диван с пачкой чипсов, которую коварно опять прятал где-то в своих заначках. Он прекрасно знал, что ей нельзя много соли. Знал он и о том, что устоять против «Pringles» Элис не могла. Они снимали эту квартирку вот уже пять лет, с первого же дня, как на них перестал распространяться приказ об обязательном проживании в зданиях общежитий. И этот диалог с незначительными изменениями повторялся с завидной регулярностью все эти годы, как и бесконечные тайники с вкусняшками. Нет, Элис, пытаясь найти в себе хоть одно из типичных женских начал, честно пробовала научиться готовить и каждый раз безумно расстраивалась каждой своей неудаче. Но плюнула на это дело, когда пришлось доставать огнетушитель и перекрашивать потолок, Джо тогда наотрез отказался пускать её на кухню. Хозяин жилища не выгнал их только по причине собственного тотального пофигизма. На вечернем совете друзья решили – к чёрту, лучше она заработает фрилансом на веганский бургер, чем спалит всю квартиру.
– Я не отрицаю этого, – Элис вернулась к расчёсыванию уже почти высохших волос. – Так, что ты здесь делаешь? Ведь до начала семестра целые сутки.
Рассеянность Джо и его полная неспособность уследить за собственным расписанием тоже давно стали привычными темами шуток. В их конгломерате именно Элис следила за занятиями, временем и прочими вещами, требующими собранности и ответственности, а Джошуа следил за ней.
– Генри написала, – скривился он. – Говорит, Хиггинс хочет меня видеть. Надо обсудить мою выпускную работу.
– Странно, мне она ничего не говорила…
Элис нахмурилась, закусив и без того обветренную нижнюю губу. Они оба писали дипломы под руководством профессора Мэтью Хиггинса. И так как тот вечно пропадал на каких-то конференциях и научных выставках, всех курируемых выпускников в его плотное расписание втискивала аспирантка Генриетта Кёлль, а лучше просто Генри. Эта белокурая синеглазая валькирия с ангельским лицом обладала внушительным ростом и очень тяжелым характером. Создавалось впечатление, что сам профессор иногда её побаивался.