– Будем надеяться, – он кивнул, и уже знакомым жестом вздернул голову, откидывая со лба светлые волосы. Элис готова была прозакладывать душу, что напыщенный говнюк сделал это нарочно! А потом он неожиданно улыбнулся, той самой страшной улыбкой. И в наполненной солнечными лучами аудитории та выглядела ещё более неестественно и жутко, чем казалось в клубе. Губы широко растянулись, обнажая ровный ряд белых зубов, но глаза остались равнодушны и безучастны, словно нарисованные. – И, если в будущем вам вдруг кто-то предложит помощь, для вашего же блага настоятельно не советую отказываться. Курс достаточно сложен, и кто знает, как далеко можно зайти в попытках его изучения.
Сказанная фальшиво обходительным тоном двусмысленность фразы, которую поняли только они двое, заставила Элис задохнуться от возмущения. И плевать, что её лицо, словно рекламный щит, крупными буквами являло вопль разгневанной женщины: «Вот ублюдок! Я это тебе припомню». Да, она понимала, что благоразумнее и безопаснее будет промолчать и покаянно потупить взор. Но инстинкт самосохранения умер еще год назад, в тот момент, когда Элис согласилась на проект NASA, да и не привыкла она сносить оскорбления, завуалированные пошлыми намёками и лживой заботой. А потому спокойно и четко повторила произнесенную несколько часов назад фразу.
– Спасибо большое за заботу, профессор, однако, я уж как-нибудь справлюсь сама. С провожатыми нам не всегда по пути, – голос звучал твёрдо, и она открыто встретила его взгляд, ни одним мускулом не показывая, как же на самом деле страшно.
Бесцветные глаза чуть прищурились, но… и всё. Не удостоив мисс Чейн ответным кивком, он наконец-то прошёл вглубь лектория, положив сумку с ноутбуком, небрежно присел на край стола и вытянул вперед длинные ноги. В аудитории потянуло холодом, пока его взгляд скользил по притихшим студентам. Элис незаметно перевела дыхание, ожидая увидеть облачко пара и покрывшую все поверхности изморозь. Казалось, воздух вокруг заледенел, и ей мерещился острый запах металла. Разглядывая преподавателя, она с какой-то грустной усталостью внезапно подумала, что этот год будет длиться одну маленькую вечность.
– Итак, думаю, вы все догадались прочитать на факультетском сайте, что меня зовут Джеральд Риверс, – тем временем начал профессор, небрежно одергивая виднеющийся край манжеты, а Элис закатила глаза, разглядев блеснувшую запонку.
О, да ради бога! Но тут её взгляд остановился на руках, в которых он машинально крутил взявшийся непонятно откуда маркер, и она ошарашенно моргнула. Пальцы профессора Риверса даже отсюда казались неестественно длинными и тонкими, с отчетливо выделяющимися сплетениями суставов. Не ветви. Плеть с завязанными в узлы хвостами – один удар, и тело в кровь. Хотелось брезгливо поморщиться насколько почти уродливым вышло зрелище. Но… все дело было в «почти». И именно поэтому Элис никак не могла перестать пялиться на однообразные и плавные движения, даже не пытаясь слушать речь преподавателя.
– Не удивлюсь, если многие из вас даже выучили наизусть Гугл и Википедию, готовясь к новому для вас предмету. Похвально, но бесполезно. Всё, что вы могли найти в свободном доступе, было либо написано, либо отредактировано мной, а облегчать жизнь своим студентам я не намерен. Моя задача состоит в том, чтобы не только привить вам в этом семестре знания о базовых понятиях создания искусственного интеллекта и нейронных сетей, но также приучить вас к чистоте и культуре программирования.
Элис удивленно моргнула, все же уловив окончание фразы. Большинство из её однокурсников научились писать код чуть ли не раньше, чем говорить. Так не поздновато ли профессор решил повоспитывать их? Тем временем Риверс продолжал, и Элис невольно заслушалась размеренным звучанием голоса в тишине аудитории. При этом она старалась не обращать внимания на навязчивый аромат, что всё ещё её преследовал, хотя источник давно стоял на другом конце лектория. Он дурманил и без того не очень-то соображающие мозги, иначе как ещё она могла объяснить, что ей это нравится?
– Я видел работы каждого из вас, и, поверьте, это в большинстве своем посредственное дерьмо, – по рядам прошёл возмущенный шепоток, и Риверс невольно чуть повысил голос. – Но у вас всё ещё есть шанс стать чем-то большим, чем выходящая из этих стен унылая серость.
Вообще, на это можно было всерьез обидеться. Элис даже подумала, не оскорбиться ли ей, но не успела решить, так как профессор продолжил:
– Не принимайте близко к сердцу, – он примирительно поднял руки, – но если вы действительно хотите принести пользу миру, реализовать все свои честолюбивые мечты и планы, то должны каждый раз переступать через свое «не могу».
Она гневно задохнулась. Вот урод! Да вся учеба здесь – сплошное насилие над самим собой. Или профессор ожидает, что они все бросятся к его ногам с просьбами обучить их? Кто он такой? Второй Иисус, что ли? Но, кажется, её негодование никто больше не разделил. Парни гордо подняли головы, показывая, что уж они-то точно не «унылая серость», а Мелани с подругами откровенно пялились на Риверса, пропуская все его слова мимо ушей. И Элис подумала, что ещё немного и у девчонок изо рта начнёт капать слюна. Она едва слышно хмыкнула. Действительно, грешно не трахнуть таких, когда они сами идут тебе в руки.
– Прежде чем мы углубимся в описание человеческого мозга с математической точки зрения и определимся с парадигмой программирования, я хотел бы обсудить с вами само понятие интеллекта. Что это? – он помолчал пару секунд, но ему никто не ответил. Однако, кажется, это совершенно его не смутило. Скрестив руки на груди, он продолжил свою речь. – Джон Маккарти в свое время говаривал, что искусственный интеллект – это попытка использования компьютеров для понимания человеческого. Но возможно ли это? Как вы думаете?
В аудитории воцарилась тишина, пока студенты обдумывали свой ответ. Элис несмело подняла руку.
– Мисс Чейн, – профессор сделал приглашающий жест, давая ей слово. В его прищуренном взгляде мелькнуло что-то отдаленно напоминающее удовольствие.
– Мне кажется, основная проблема заключается в том, что мы не можем дать точное определение самому понятию «интеллект». Оно включает в себя не только психологические аспекты, но и физические. Наше понимание его слишком размыто и субъективно…
– Вот сейчас часть биологов на вас обиделась, мисс Чейн. Они довольно четко объяснили связь академического интеллекта и скорости метаболизма глюкозы, – перебил её Риверс, весело разглядывая предательское подобие румянца на её щеках. Но она лишь упрямо закусила губу и глянула на него исподлобья.
– Я так не думаю, сэр. Они изучают свою область, психологи свою. Я лишь пытаюсь сказать, что мы даже не можем понять процессы мышления…
– И снова биологи негодуют. Энцефалография известна аж с середины девятнадцатого века. – Да что такое! Он даст ей сегодня договорить или так и будет перебивать? Она почувствовала, что злится, и слова с языка слетели прежде, чем Элис успела их перехватить.
– Биологи, может, и обижаются, сэр, – медленно произнесла она, смотря прямо в наглые глаза ублюдка, – но только если цель их существования – выискивание возможностей потешить своё тщеславие. И тогда грош им цена как ученым, коли они размениваются на пустые мелочи.
Намёк относительно его поведения в клубе однозначно достиг цели. Джеральд Риверс нахмурился, отчего между бровей залегли две морщинки, и вкрадчиво ответил:
– Действительно, но куда хуже однобокость и ограниченность мышления.
Ого, а они всё же перешли на личности. Но чем-чем, а рамками свой разум Элис никогда не ограничивала. Пустые обвинения, профессор!
– Соглашусь, – ответила она, – но развязность разума так же фатальна, как и его косность.
– Да вы научная ханжа, мисс Чейн, – ей определенно удалось его задеть, только вот она так и не поняла, чем именно. Своими словами? Ответными намеками? Или тем, что выразила своё недовольство поведением? Да ради бога, пусть делает что хочет. Это же его жизнь, и Элис абсолютно наплевать, как он её проживает. А потому, она грубовато отрезала:
– Ничуть. Но научные проститутки не вызывают во мне уважения.
Она чувствовала, как все в аудитории силятся понять, что за чертовщина сейчас происходит. Каким таким странным образом беседа о природе интеллекта так быстро и стремительно свалилась в выяснение непонятных отношений. Забывая моргать, однокурсники переводили взгляд ошалелых золотых рыбок с профессора на свою слишком бойкую подругу. Тем временем Риверс задумчиво на неё смотрел, перекатывая в пальцах несчастных маркер, и от внимательного и тяжелого взгляда стало не по себе. Господи! Как же пугают эти глаза! Тем временем Элис в очередной раз изучали. Сделали лоботомию, достали мозг и теперь с интересом профессионального коллекционера серого вещества любовно перебирают извилины. Поняв это, она зачерпнула из почти истощившихся резервов последнюю горсть смелости и так же твердо продолжила:
– Продавать свои мозги можно по-разному. А можно вообще не торговать ими, тратить на пустое и ненужное, упуская шанс изменить хоть что-то к лучшему в этом мире. Всё зависит от степени развитости личности, статуса человека в обществе, его осознанности. И, таким образом, мы подходим к тому, что интеллект – это совокупность не только биолого-химических элементов, но и социально-психологических. Повторить это в машинном коде кажется мне невозможным.
Профессор стоял, обдумывая услышанное, а потом резко тряхнул головой и неожиданно широко улыбнулся, заставив Элис дернуться. Наверно, она никогда не привыкнет к этому оскалу.
– А вы, оказывается, ещё и честолюбивая идеалистка, мисс Чейн. Но в ваших словах есть зерно истины, смотрите… Забудьте всё, что вы слышали о корреляции уровня IQ с решением интеллектуальных задач. Вы не раз ещё столкнетесь с людьми, показавшими великолепные баллы на тестировании, но не способные осмыслить и простейшую бытовую задачу. Нельзя с помощью двух сотен вопросов составить идеальную карту человеческого разума, подключить туда эмоции, интуицию. Именно эту мысль пыталась донести ваша коллега, в чем, несомненно, права…
Он развернулся к аудитории и что-то говорил, объяснял, просил записать под диктовку, а Элис сидела, уткнувшись в свой конспект, и пыталась понять, что, черт возьми, она делает. К чему были эти словесные эскапады и грязные намеки, когда у самой тряслись руки? Дерьмо, ведь давала же себе обещание никогда больше не говорить с ним. Но как это возможно, если он её профессор? Святой Боже, а в следующем семестре их ждет практикум! Она этого не переживет, без сомнения. Либо задохнется от запаха, либо психанёт и даст ублюдку в нос. И всё же… она бы хотела его презирать, как ещё несколькими часами ранее, но уже не могла. Их странный, двусмысленный диалог впервые заставил почувствовать себя необычно: будто кто-то разом смахнул вековую пыль и открыл настежь окна. С ней давно не случалось ничего подобного. Да что уж врать, такого не случалось никогда. Она подняла голову, бросив быстрый взгляд в сторону Риверса и немедленно уткнувшись обратно в конспект. Отстой.
Следующие полтора часа Элис сидела и с удивлявшим её саму нарастающим чувством восторга слушала лекцию человека, которого ещё сегодня ночью была готова оскорблять до стертого в кровь языка, не имея на это четких причин. Ох, верить дядюшке было так легко и правильно. Но сейчас с каждым словом, новым изощренным вопросом к своей аудитории, Джеральд Риверс вдребезги разбивал так легко и быстро сформированное о себе мнение. Он был хорош во всем: в манере говорить, двигаться, да и просто выглядеть! А какие блестящие идеи, какое невозможно-тонкое понимание неоднозначности своего предмета, какой нетривиальный способ мышления. Элис встречала много талантливых преподавателей и профессионалов в своей области, но профессор Риверс загнал планку одаренности сразу на десять пунктов ввысь, уложившись за рекордно короткое время. И как-то к концу занятия, совершенно незаметно у неё получилось набросать образ гораздо более интересный, чем просвечивающий через сырые контуры портрет редкостного говнюка. Это было неожиданно, но оттого удивительно завораживающе. Профессор был невероятно умён и, что греха таить, дьявольски коварен. На ум пришли слова Джошуа о его талантах. Всех его «талантах». И если слухи правдивы, то, Боже помоги, их курс ждет очень насыщенный год, полный невероятного двусмысленного кошмара.
3.
Разумеется, зайти к профессору Хиггинсу в этот день она так и не смогла. Какое там! Стоило только Риверсу объявить об окончании занятия, Элис вылетела из аудитории точно частица из жерла ускорителя – стремительно и сметая всё на своем пути. Ей хотелось дальше, как можно дальше бежать от этого человека, который одним своим видом рвал реальность на части. Красивая обертка для блестящего ума и очень опасной натуры. Сидеть рядом и не израниться до смерти о кажущимся вокруг него острым воздух становилось всё сложнее, потому что он буквально притягивал Элис, всасывал в воронку без дна и надежды выбраться. Как вообще можно быть одновременно красивым и ужасным?
Быстрым шагом она пересекла коридор, направляясь к заветным стеклянным дверям главного входа. Отчаянно хотелось скинуть наваждение и пугающую путаницу мыслей. Элис любила определенность, четкие последовательности, с программистской дотошностью стараясь оптимизировать всё, что только было возможно. Алгоритмы помогали структурировать многомерную реальность, делали её проще и понятнее. А ненужные фрустрации она ловко обходила стороной, справедливо не ожидая от них ничего хорошего. Пролетев по холлу и расталкивая неудачно попавшихся на её пути людей, Элис остановилась, только очутившись на улице. Она прислонилась к дереву, жадно глотая ртом пыльную и душную смесь газов. Всё что угодно будет лучше этого одуряющего запаха, который мерещился ей снова и снова. Прошло несколько минут, прежде чем голова проветрилась достаточно, чтобы снова начать работать. И, наконец, под голубым раскаленным августовским небом, она с облегчением почувствовала, как обретает способность думать. Более или менее.
Джеральд Риверс подавлял. Всё, абсолютно всё в нём, начиная с огромного роста и заканчивая не менее раздутым исполинским эго, выводили из себя. Он бесил только одним фактом существования, весь образ его жизни противоречил тому, что Элис считала приемлемым и достойным. За какие-то полтора часа ему удалось настолько взбесить своим нелепым пижонством и оскорбительной снисходительностью, что хотелось завыть и извозить профессора в грязи, чтобы он хоть немножечко перестал быть таким дорогим и напыщенным. Отвратительный самоуверенный сноб!
Но самое пугающее, все же было в другом. Несмотря на всю сознательно культивируемую в голове злость, он начинал ей нравиться. Упаси Боже, не как мужчина, нет! Хотя нелепо отрицать, что профессор Риверс способен разбить не одно хрупкое женское сердечко. К своему стыду и неудовольствию она прекрасно помнила, какая фигура пряталась под строгим костюмом. Спасибо вчерашней эскападе на парковке. А сегодня потратила пол-лекции разглядывая несовершенное в своем совершенстве лицо и постоянно чем-то занятые руки. Одни только пальцы стали предметом пятнадцатиминутного фанатичного наблюдения. Однако совсем не внешность по-настоящему цепляла Элис Чейн, о нет. Всё было гораздо хуже. В Риверсе крылось то самое, уникальное, невообразимо ярко сверкавшее среди тысяч других людей. То самое, что цепляло сильнее, чем все блестящие атрибуты золотого мальчика. Мозги. Гребаные помидоры! Какие же мозги были у этого ублюдка… Каждая извилина – загляденье. Экспонат, достойный быть высеченным в первосортном мраморе и выставленным в Музее Естественной Истории. Она чувствовала нутром истинного воспитанника МТИ, что этот мужчина обладает умом поистине уникальным. Ха, да её научное чутье сразу сделало стойку охотничьей собаки, стоило тому открыть свой рот и заговорить. Элис дернулась. Красивый, кстати, рот. Дер-р-рьмо.
Она прижала к щекам дрожащие руки, пытаясь притормозить круживший в голове вихрь эмоций и мыслей. На самом деле, ситуация казалась более чем смущающей. И Элис искренне не понимала, почему профессор не сделал вид, что они незнакомы. Это было бы правильно. Это было бы прилично. Хотя, что собственно такого произошло вчера и сегодня? Возможно, это ей следовало бы усмирить свое воображение, растормошенное словами Клауса. Мужчина предложил довезти девушку до дома в четыре часа утра – благородный поступок. Профессор посоветовал не пренебрегать помощью – дельное замечание, как ни крути. Всё довольно очевидно и прозаично, и в то же время она почему-то не сомневалась в двойном дне каждой его фразы. И их диалог сегодня. Он явно шёл между строк, нанизывая подтекст на намёк. Элис не ошиблась. Интонация, мимика, да черт его дери, – даже сама формулировка просто орала: он запомнил, он узнал. Только вот что с того?