Спустя год выпуклость не пропала. Она не причиняла мальчику никакого дискомфорта. Не чесалась и не краснела даже под прямыми солнечными лучами. Тем, кто задавался вопросом о происхождении самородного символа, Трофим отвечал, что это просто ожог, который он получил, неаккуратно вытаскивая из костра трубу. Кто-то верил, кто-то нет, большая часть его друзей кому родители уже разрешали делать татуировки, осуждали его и смеялись, что это очередная неудачная попытка выделиться из общей массы. Они ставили свои татуировки напоказ, доказывая насколько круче, сильнее и совершеннее выглядят их работы.
Трофим искренне верил, что когда-нибудь и его одноклассники облагоразумятся и поймут, что он ничем не хотел выделяться из толпы. А еще ему казалось, что толпа сама хотела, чтобы он из нее выделился.
Тайну своей метки Трофим так и не выведал, потому что дед умер спустя несколько дней после того происшествия. Напоследок он сказал, что шхуну-призрак он обязательно увидит, потому что на руке у него особый знак, но его слова Трофим пропустил мимо ушей. Слишком дорог был ему дед как человек. А все легенды о призрачном корабле, который в полночь причаливает к скале, на тот момент были пусты. Трофим не придавал им значения.
Совсем по иному он отнесся к своей утрате. Его семья лишилась еще одного мужчины. Он остался один, и обремененный нелегкой судьбой, продолжал учиться в школе, терпеть назойливых одноклассников и заверять маму, что ничего не происходит. Все хорошо. Ему никто не мешает, а не самые удачные отметки в классном журнале лишь подтверждение тому, что он был рожден для чего-то другого.
То, ради чего, как он думал, был рожден, частично коснулось его летом две тысячи семнадцатого года.
К поселку Абрау-Дюрсо можно попасть всего одной дорогой. Для этого нужно добраться до Новороссийска и на развилке у АЗС «Лукойл» свернуть в противоположную от города сторону. Минуя несколько населенных пунктов и выдержав извилистый серпантин, взору предстанут виноградники, за которыми и располагается поселок с его главной достопримечательностью – озером Абрау. Для всех туристов озеро являлось конечной точкой путешествия, и только небольшая категория жителей была осведомлена, что озером достопримечательности Абрау-Дюрсо не заканчиваются. Благодаря деду Трофим узнал путь от озера к морю – к тому удивительному месту, где и начали происходить чудеса. Сначала с его предком, а потом и с ним самим.
Здесь никто не жил долго. Люди приезжали, чтобы посмотреть на заводь, отгороженную узкой полосой суши от моря и насладиться диким отдыхом, что позволяло расположение скалистых гор по обе стороны пляжа. Впервые Трофим попал сюда по горной тропе с южной стороны и, глядя на мир у себя под ногами, понял, что место, о котором поведал ему дед, действительно существует. И оно удивительно.
Дед не описывал богатства малого закутка земли и в целом о его прикрасах отзывался лишь сухими словами, но Трофим помнил, как однажды он сказал, что увидев там нечто, навсегда забываешь обо всем на свете. Тем нечто и оказалась шхуна, появляющаяся глубокой ночью и исчезающая с первыми лучами солнца. Впрочем, впервые Трофим побывал там днем, и о шхуне не могло быть и речи. Он стоял на краю пропасти. От восхищения его сердце рвалось изнутри, и он думал, что такие свершения если и случаются, то исключительно редко.
Пляж был пуст. Из серой гальки в море выдавались два разбитых причала. Между ними на узкой полосе, отделяющей море от заводи, располагалось нелепое строение. Из-под дырявой крыши виднелись старые лодки и буи. За строением находился забор, преграждающий путь на другую сторону пляжа. Там Трофим разглядел раздевалки, перегороженные цепями, медицинский пункт и спасательную вышку. Все пребывало в упадке и непреднамеренном старении.
Когда его взгляд ушел от пляжа и переместился под скалу, он, наконец, увидел людей. На камнях лежали две женщины. Тела их были полностью обнажены, и Трофим от испуга присел в траву. Он подумал, что женщины, несмотря на расслабленность и яркое солнце, могли заметить его. Конечно, скала возвышалась над ними метров на сорок-пятьдесят и сказать, что он смотрел на них в упор, не получится, но Трофим увидел, что ему полагалось. Он увидел женщин в том образе, в каком не видел еще никогда в жизни, и решил, что не упустит шанса подобраться поближе, чтобы рассмотреть из чего они состояли.
Было около четырех часов дня. Солнце медленно сползало с небосвода и устремляло свои лучи прямо на скалу. От камней исходил жар и, спускаясь по тропе, Трофим почувствовал легкое недомогание. Солнце точно выжигало его. Трофим поглядывал вниз, и подозревал, что тем же путем обратно не пойдет. Слишком страшным казался ему обрыв.
Он спустился к середине скалы и женщины стали на десяток метров ближе. Теперь он мог рассмотреть их огромные несуразные груди, подставленные под солнце, как сухофрукты. Одна из женщин закрыло лицо соломенной шляпкой. Другая положила на глаза руку, но, даже не видя их лиц, Трофим понял, что женщинам либо много лет, либо они необоснованно себя запустили. Их тела были рыхлыми и некрасивыми. Груди свешивались по обе стороны. Животы утопали в складках, куда одна из женщин умудрилась засунуть плоский камень, а другая книгу.
С минуту Трофим сомневался, стоит ли вообще спускаться ниже. Он впервые видел голых дам и вдруг понял, почему некоторым из них лучше прятать свое тело под одежду. Сейчас одна из женщин повернулась боком, продемонстрировав огромную попу, и ему стало еще хуже. Она высунула камень из складки на животе и положила на ягодицу. К камню она добавила несколько ракушек, а подруга, укрываясь соломенной шляпкой, отодвинулась от нее на расстояние вытянутой руки. Ее ноги на мгновение раздвинулись, явив свету копну лобковых волос. Женщина пригладила их, будто волнуясь за укладку, а через секунду принялась чесать там, напомнив Трофиму собаку, которая в неловкой позе, боролась с прожорливыми блохами.
Пока женщина чесалась, ее ноги раскинулись так широко, что Трофим почувствовал неловкость. Ему стало стыдно смотреть на то, как «дама» пытает свое невзрачное тело. Надо заметить, что книга так и не выпала из складки ее живота и Трофим даже увидел несколько букв на обложке. Роман начинался со слов: «Унесен…»
Но вот мучения женщины закончились. Она развалилась на камнях, плотнее прилепила шляпку к лицу и задышала ровными непрерывными вдохами. Груди ее еще сильнее обвисли по обе стороны тела. Бледные ноги соединились, и по всему достоянию ее образа было видно, что женщина наконец-то сумела расслабиться.
Трофим спустился к основанию горы и прошелся по берегу. Море не давало пляжу замереть. Он постоянно слышал шум волн, ветра и какой-то едва различимый гул, похожий на далекие крики людей. Вблизи заводи шуршали камыши, и в прорехах между их стеблями Трофим видел темную гладь воды. Если море набрасывалось на берег, то заводь таила скованность и умиротворение. Трофим смотрел то в одну сторону, то в другую, не понимая, как на маленьком клочке земли могло сотвориться такое чудо: овальная заводь с ровными краями и, по соседству, море. А между тем и другим узкая полоска суши, за много лет так и не исчезнувшая под натиском штормов.
Он прошелся до противоположной горы. Там он нашел еще одну тропу, круто поднимающуюся вверх. Вершину горы Трофим не видел. Она утопала в зелени сосен и можжевельников. У подножья он обнаружил чьи-то плавки. Не решаясь к ним притронуться, он повернул назад, и, не доходя до своей тропы, увидел утоптанную дорожку, ведущую от пляжа к старым воротам. Здесь Трофим остановился. Пляж был не таким диким, как казался со стороны. Возможно, во времена деда здесь было пусто, но сейчас место выглядело, как недавно покинутое птичье гнездо. Как известно, гнездами одних птиц иногда пользуются другие пернатые. Двух из таких Трофим нашел под скалой. Сейчас они его не видели, потому что скала пузом выдавалась в море и закрывала женщин от пляжа.
Трофим, заинтересованный воротами больше, чем женщинами, устремился прочь от берега. Он не знал, что за ними. Дед вообще ничего не рассказывал про ворота и прилегающие к пляжу территории. С его слов Трофим помнил, что шхуну можно увидеть со скалы. А чтобы точнее
понять, о какой скале идет речь, дед дал описание пляжа и упомянул про заводь. Тут Трофим не промахнулся. Все описание сходилось один в один, если бы не слово «дикий». Пляж был совсем не диким. Его посещали люди, причем по их откровенности он понял, что пляж пользовался популярностью только у определенной группы туристов. Через пару недель, когда он увидит немало мужчин и женщин в соломенных шляпах и без чего бы то еще на теле, он в этом убедится. А пока Трофим проник на территорию захудалого лагеря. В густом лесу были спрятаны маленькие домики. Широкая тропа, усыпанная галькой, вела вглубь зоны отдыха.
Трофим прошел по ней до первого свободного места. Две трубы торчали из земли, символизируя заброшенную волейбольную площадку. С одной стороны был высокий забор, поросший хной. С трех других не было ничего. Только деревья разной ширины и высоты, из-за чего площадку закрывала плотная непроглядная тень. Напротив Трофим обнаружил длинное здание из белого кирпича. На входе крупными буквами было написано
«СТОЛОВАЯ»
Впечатленный очередной находкой, мальчик около получаса блуждал по лагерю, разглядывая одинаковые домики и ведущие к ним тропы. Люди здесь жили. Он понял это по вещам, аккуратно развешанных на бельевых веревках. К столовой подходила гравийная дорога. По протектору шин Трофим решил, что сюда заезжали только военные машины. Сегодня протектор был свеж, но в окнах столовой стоял мрак.
По всему лагерю он не услышал ни одного человеческого голоса. В кронах деревьев пели птицы, но почему-то их пение его настораживало, а не забавляло. Лагерь смотрелся мертвым.
Трофим вышел через ворота и поднялся по скале. Женщины так же лежали под солнцепеком. Они перевернулись на животы, подставив солнцу дряблые попы. На спине одной из них Трофим заметил татуировку.
В тот день он вернулся домой в приподнятом настроении. Во-первых, дед не солгал: то сказочное место существовало. А во-вторых, он ненароком наткнулся на нудистский пляж, что еще больше разожгло его интерес. Своей находкой Трофим поделился с другом, и вместе они не единожды возвращались на скалу, чтобы наблюдать за голыми людьми. Они открыли удивительную картину женских прелестей. Со скалы было видно все, и за первые два месяца лета Трофим понял, что женщины могут быть красивыми на лицо и невзрачными на фигуру и наоборот. Некоторым удавалось собрать в себе все, другим не удавалось собрать ничего. Самым отвратительным достоянием каждой женщины смотрелся лишний вес. На втором месте по той же отвратительности стоял возраст. Трофим не мог объяснить, зачем людям требовался идеальный загар, если им глубоко за сорок.
Несколько раз они видели старух, похожих на зомби. Они ковыляли по гальке, а их груди раскачивались, как гири. А когда одна из старух неожиданно спотыкалась или оступалась в яму, груди шлепались друг о друга, и тот звук напоминал Трофиму шлепки по лбу, которыми они в шутку награждали самих себя за проколы.
Большая часть молодых женщин была уже загорелой. Они подставляли под солнце зону бикини и лежали, словно под объективом фотоаппарата. Были и те, кто лежал, прячась от солнца под зонтиками.
Многие люди приезжали на пляж парами. Но соотношения мужчин и женщин все равно не поддавались сравнению. Женщин было намного больше.
За все лето, пролетевшее с удивительной быстротой, Трофим понял, что открытие нудистского пляжа – есть едва ли не самое большое открытие в его жизни. В такие моменты он чувствовал себя так, будто мир упал ему под ноги. Смотреть на обнаженных женщин было нечто сверхъестественное и каждый раз, когда он спускался по скале к «смотровой площадке», он крутил головой, чтобы в тысячный раз удостовериться – вокруг никого нет, и никто не лишит его удовольствия.
Уже во второй половине августа пляж стал пустеть. Ближе к осени полили проливные дожди, тропы стали скользкими и Трофим перестал посещать любимое место. Так миновал год, и пришло новое лето, которое шестнадцатилетний мальчишка намеревался провести не хуже, чем предыдущее. Но уже в самом начале кое-что пошло не так, потому что Трофим решился посетить пляж ночью.
В ту самую ночь, когда Эва Кордова заметила странности в погребах винного завода «Абрау-Дюрсо», круг на запястье мальчика потемнел и вспух. Его рука не болела, но стоило ему провести подушечками пальцев по коже, становилось ясно, что под старым ожогом образовывалась полость. Что-то вырывалось наружу, и Трофим принял единственное верное решение.
Глава 3
Абрау. Трофим и Говорун.
Он показал руку матери.
– Тебе нужно сходить к врачу, Дима, – немедленно отреагировала женщина, которой подобные вещи никогда не казались нормальными.
Мама Трофима отработала медсестрой пятнадцать лет. Больница в Абрау была для нее третьей точкой работы после медицинского колледжа.
– Но ожог не болит, – Трофим попробовал скинуть меры предосторожности и смягчить приговор матери.
Он не любил больницы, какие бы они ни были. Запах в помещениях всегда напоминал ему сельские лазареты, где работала мать, когда он был совсем мал. Там всегда плакали дети, стонали взрослые и врачи были точно командующие концлагерями.
– Он вспух, – настаивала мать. – Мне не нравится, как он вспух. Тебе надо сдать кровь, чтобы провериться на инфекцию.
– Но…
– Ты хочешь, чтобы тебе отрезали руку по локоть? – спросила она, чуть повысив голос. – Ты помнишь, как бабушка проигнорировала мои советы и не обратилась в больницу вовремя? Ей отрезали ногу по колено. А ведь у нее всего лишь разболелся большой палец. Не упрямься, Дима! Тебе нужно в больницу. Сейчас сходи в приемный покой к доктору Панину. Он посмотрит тебя и скажет, что делать дальше. Я не сомневаюсь, что он отправит тебя в Новороссийск, в поликлинику. Он будет абсолютно прав.
– Может быть, я просто выпью антибиотик?
– Выпьешь, – согласилась мама. – Обязательно выпьешь. Сразу, как врач поставит тебе диагноз.
Она еще раз провела по вспухшему кругу.
– Очень странно, что нет никаких покраснений. Должны быть. Очень странно.
Мать была явно расстроена состоянием дел, а Трофим внезапно вспомнил, что сегодня собирался с другом в горы.
– Как думаешь, сколько это займет времени?
– Приемный покой вообще не займет времени. Дежурный врач всегда там. Сегодня воскресенье, но… – тут мама задумалась, на ее лице промелькнула тень сомнения. – Я сейчас позвоню и спрошу.
Она удалилась из комнаты и через несколько минут вернулась.
– Иди немедленно. Панин собирается улизнуть. У его дочери сегодня какой-то праздник, и он отпросился у главврача на полдня. Возьми с собой паспорт. Он сказал, что медкарту поищет в регистратуре.
Трофим взял паспорт, но перед тем как выйти из дома, постоял на пороге, подавляя в себе отвращение к больнице.
«Я не хочу туда идти, – понимал он. – Не хочу и все»
И в чем-то он оказался прав, потому что доктор Панин не сказал ничего, что могло бы пролить свет на его проблему. Осмотрев ожог, доктор лишь ухмыльнулся и поинтересовался, бывало ли раньше что-нибудь подобное. Трофим ответил, что видит это впервые и тогда Панин сказал, что вспухший круг напоминает ему черную метку, имеющую дурную славу в некоторых кругах. Конечно, он не имел в виду далекие времена, когда к подобным вещам относились серьезно, но, услышав его доводы, Трофим вспомнил про призрачную шхуну, и в его голове забил медный колокол. Панин предпочел не паниковать. Он так же не обмолвился по поводу сдачи крови, и с его слов, ожог должен успокоиться сам собой в течение ближайших дней.
По соседству с Трофимом жил парнишка по имени Аркадий Говорун. Он был на год младше, учился в девятом классе и за счет своей коммуникабельности и простоты мог сдружиться с кем угодно, когда угодно, и где угодно. В отличие от класса Трофима, класс Аркадия содержал меньше избалованной молодежи, благодаря чему мальчишку тролили, но любили. По той же зрелой любви еще с младших классов его называли Говорун. Когда Трофим переехал в Абрау на постоянное место жительства, Говорун стал его первым и самым верным другом. От него Трофим не скрывал своих секретов, хотя не раз убеждался, что Говорун ненароком способен проговориться кому-нибудь еще. Таким был его талантливый бесхребетный язык.