Знал Говорун и про татуировку. Знал все в мельчайших подробностях, а не то, что знала мать и одноклассники. Поэтому не чувствуя в душе спокойствия, Трофим решил сообщить о случившемся своему другу и забежал к нему после больницы. Он застал Аркадия за работой. Парнишка подрезал во дворе траву. Только не триммером или косой как это обычно делают садоводы, а обычными ножницами, как это делал только он сам. Говорун был на редкость трудолюбив к домашним делам, и иногда Трофим поражался его целеустремленности в работе, с той лишь оговоркой, что проводить время вне дома Говорун все-таки любил больше.
– Хей, – Трофим остановился возле деревянного забора и заглянул через калитку.
– Уууу! – прогудел Говорун, клацая ножницами. – Заходи, открыто! Как жизнь, брат-сват?
– Жизнь как у собаки, брат-сват, – Трофим вошел во двор и закрыл калитку. – У тебя как?
– У меня офигенно! Сегодня откопал муравейник в огороде. Если бы ты видел, как эти муравьи спасались! Они бежали во все стороны. А потом я залил муравейник водой. И тогда все муравьи утонули! Это было так круто, что я даже записал в тетрадку, как все было! Если хочешь, я тебе потом прочитаю. Но я точно напишу об этом в сочинении на свободную тему. У нас училка постоянно страдает по этой теме. Ей надо написать какую-то хрень про то, как я провел лето. Вот и напишу! Эх, пропустил ты зрелище, брат-сват! Пропустил!
Говорун опустил голову и продолжил работу. Трофим заметил, что он не просто подравнивал траву, он выстригал ее под корень, и за его спиной образовывалась вытоптанная площадка, как после раундапа.
– Зачем ты выстригаешь траву под корень? – поинтересовался Трофим.
– Мать приказала. Хочет, чтобы было гладко, как на хоккейной площадке.
– Но ведь с травой же красивее.
– Пойди, докажи ей! Она меня и слушать не хочет. Сказала, пока я не превращу двор в марсианское поле, чтоб на ужин не приходил.
Трофим усмехнулся.
– Я серьезно! Даже батя не хочет с ней спорить. Вчера попытался чем-то уразуметь, но мама его быстро поставила на место. Сказала, что если он знает, как снять с машины колесо, то это не значит, что он разбирается как печь пирожки, и уж тем более как сделать хату новомодной на фоне маленького двора. – Говорун бросил ножницы и стал яростно выдирать траву руками. – У нас недавно на кухне провалился пол. Мы с папой подремонтировали немного. Поднимать весь пол не стали и залатали только дыру. А через пару дней мама двигала холодильник, чтобы вытереть за ним пыль, и провалилась под доски в том же месте. Батя попытался объяснить ей, что это из-за ее лишнего веса. Если бы она скинула килограмм шестьдесят, пол во многих местах нашего дома удалось бы сохранить. Ох, брат-сват, если бы ты видел, как мама разозлилась на него. Она дала бате такую взбучку, что на следующий день нам пришлось латать всю кухню. Слава Богу, у нас кухня восемь квадратных метров. За день управились.
– И без обеда?
– Конечно. Мама очень злая была. Я пообщался с батей, сказал, что зря он так ее бесит. Лучше пусть помалкивает. Почему-то женщин всегда задевает, когда им о лишнем весе напоминают. Причем без разницы, сколько ей лет – восемнадцать или пятьдесят два. У меня, например, килограмм пятнадцать лишних есть, но я на это особого внимания не обращаю. Меня, кстати, толстым почти никто не называет кроме бати. Но даже если б и называли, мне все равно. А вот женщинам не все равно.
Говорун вздохнул. Все это он говорил, не отвлекаясь от работы. Трава летела в кучу, а он переползал на другой участок.
– И при всем том, худеть они все равно не хотят, – добавил Трофим.
– Вообще не хотят. Желание есть, просто лень, наверное. Но моя мама не ленивая. У нас чистый дом, особенно кухня. Все прибрано, в раковине никогда нет грязной посуды, цветы комнатные растут, пахнет хорошо. За двором чисто. Короче, мама следит за всем. Если сама не может убрать, то нас заставляет. Она к телеку садится только перед сном. Смотрит свои сериалы, потом ложится спать, и утром встает часов в шесть. Я бы так не смог весь день проводить.
– Даа, – протянул Трофим. – В общем…
Говорун ненадолго остановился и глянул на Трофима так, словно какая-то идея пришла ему в голову.
– Брат-сват, а ты сам откуда гонишь? У тебя угрюмый вид.
– Из больницы.
– Как так? – он сел на очищенный от травы участок земли. – Заболел. И сразу пришел ко мне. Это, конечно, здорово, но чем толстый трепун может тебе помочь, кроме как успокоить встревоженный мозг? Ты рассказывай, не стесняйся. Может, благодаря тебе я закончу свою работу раньше, чем мама приготовит обед.
– Сомневаюсь… – выразился Трофим и показал правую руку.
Несколько секунд Говорун рассматривал вспученный круг, и на его лице витало полное недоумение. Не решаясь прикоснуться, он щелкнул пальцами.
– Трофим, – серьезно сказал он. – Признавайся, как ты это сделал?
Трофим вжал голову в плечи.
– Откуда я знаю. Я проснулся сегодня с этой штукой… и все.
– Выглядит… чертовски отвратительно, брат-сват. Не показывай больше никому.
– Я и не собираюсь никому показывать.
– Хотя мы могли бы показать моему отцу. Но его сейчас нет. А с работы он обычно приходит пьяным.
Говорун провел по лбу грязной рукой.
И тут их мысли встретились. Глаза Аркадия распахнулись. Он медленно поднес секатор к лицу и почесал бровь. Трофим тоже понял, что его друг догадался, о чем он хотел ему сказать. И пусть их взгляды были едины, доводов в них еще не содержалось. Наконец, Трофим сказал:
– Твоя мама крепко спит до шести часов утра?
– Не уверен, – Говорун закусил губу.
Они вместе посмотрели на окно, выходящее во двор. Из открытой фрамуги слышалось шкварчание масла. За таким шумом, мама Аркадия едва слышала телевизор из соседней комнаты.
– У нее сон, как у собаки. Но она очень редко заходит в мою комнату. Только днем, если ей что-то нужно… И то она предпочитает кричать через весь дом, чтобы я подошел.
– А отец?
– Отец спит, как конь. Он спит плохо, только когда не пьян. А так как не пьян он редко, за него можно не беспокоиться.
– Нам нужно улизнуть из дома часа на полтора. Мы поедем на пляж на великах, чтобы сократить время. Бросим их на развилке и пойдем до скалы пешком, – Трофим перешел на шепот.
– Мама закрывает калитку на цепь каждую ночь, – Говорун кивнул в сторону столба.
На столбе Трофим увидел цепь с замком.
– Пока я буду открывать этот замок и выводить велик, мама может проснуться.
– Мы спрячем велики заранее, – предложил Трофим. – Днем, в лесу возле озера. Притянем их такой же цепью и оставим до ночи. Там никто не ходит.
– Точно, – кивнул Говорун, и снова повисла тишина.
Не найдя чем продолжить разговор, Трофим развел руками.
– Глупо, конечно, это все. Но своему деду я доверяю. Он мне сегодня приснился и, кажется… не зря.
Тут Говорун положил ему руку на плечо и сказал:
– Не очкуй, брат-сват. Даже если пляж будет пуст, прогулка ночью стоит того, чтобы ее провернуть. Будем считать это нашим долгом перед твоим предком!
– Точно, – кивнул Трофим.
Говорун продолжил свое занятие, а Трофим вернулся домой, вывел свой велосипед и отправился на озеро.
Глава 4
Завод. Елена Николаевна
Гейкина Елена Николаевна отдала винному делу одиннадцать лет и по праву считалась одним из самых надежных сотрудников завода. Девять лет она проработала технологом на предприятии, а два года назад ей предложили стать по совместительству экскурсоводом. Имея на руках два диплома о высшем образовании, Елена Николаевна согласилась, и вдруг поняла, насколько чутко ее родители предвидели ее будущее. Они отдали ее в технический институт на специальность краеведа. Тесно связанная с историей она проучилась пять лет. Потом мама и папа посоветовали ей в том же институте закончить что-нибудь техническое заочно, чтобы в дальнейшем она могла без труда найти работу.
Разумеется, без труда найти работу не удалось. Но со временем, сменив несколько низких должностей, Елена Николаевна оказалась на консервном заводе в Абинске. Здесь она получила свое первое повышение, стала технологом отдела и наконец-то прониклась к вкусу работы на предприятии. Шум, жара, неприятные запахи, вибрации и несносный коллектив она терпела несколько лет. Вскоре Абинск ее выжил.
Выжил не потому что она не смогла вытерпеть все выше перечисленное. Выжил, потому что Елена Николаевна хотела попробовать себя в чем-то новом. Тем «новым» оказался винный завод «Абрау-Дюрсо». И пусть новое место работы сохранило немало вредных факторов производства, здесь ей нравилось больше. Здесь было, куда отдать душу. Самым значимым моментом своей карьеры Елена Николаевна считала назначение на должность экскурсовода, где она смогла раскрыть себя как историк-краевед и научиться свободно общаться с людьми. В тот день она с достоинством вошла в круг избранных. Она стала человеком, кому нравится то, чем он занимается. А таких личностей, как известно, в современном обществе очень мало.
В воскресенье, когда к ней подошел начальник ночной смены Кочкин Григорий Ильич, она проводила третью экскурсию. Все желающие собрались в красивом выставочном зале, где за стеклом стояли образцы бутылок винного завода за многолетний период производства.
– Вот награды, которые были получены в советские годы, – в зале стоял гул, и эхо немного искажало тембр ее голоса. Люди наступали друг другу на пятки, пытаясь увидеть из-за голов то, что было под стеклом. – Здесь более трехсот пятидесяти наград. Кроме того мы имеем кубки Гран-при. Для тех, кто не знает, Гран-при – это наивысшая награда.
Она сделала два приставных шага в сторону, позволив экскурсантам придвинуться к стеклу поближе. Все эти метания она знала наизусть, и уступала гостям дорогу прежде, чем те успевали щелкнуть своими фотоаппаратами.
Она перешла к стенду, где в ряд стояли бутылки.
– Здесь представлен ассортимент продукции, которую сейчас выпускает завод. То, что делается быстро по современной технологии – это черная этикетка. Все остальное – технология классическая. – Тут она сделала отступление, вытянула руку, указывая на ряд бутылок, и обратилась в толпу. – А как узнать в магазине, по какой технологии сделана данная партия товара? Прошу присмотреться к этикетке! Если это классическая технология, внизу будет указываться год урожая. Если вино получено резервуарным методом, год указываться не будет. Так же на контр этикетке с обратной стороны будет написано: Метод Класик, выдержано в горных тоннелях завода «Абрау-Дюрсо».
В этот момент она заметил Кочкина. Елене Николаевне он напомнил зажравшуюся жабу, источающую неприятные запахи, коих и так приходилось на заводе не мало.
Кочкин затерялся в темном углу, и прищуриваясь, рассматривал экскурсантов. По его манере окидывать взглядом толпу создавалось впечатление, что он работник ФСБ. Слишком усердно Кочкин прищуривался и сам удивлялся, когда люди с тем же усердием смотрели на него. Надо заметить, что очень часто люди смотрели на Кочкина не только с усердием, но и с небольшим пренебрежением. Виной тому Григорий Ильич считал огромный нос, который при вдохе сильно раздувался и хлюпал, будто в нем что-то закипало. Когда клокотание в носу Кочкина стало отвлекать людей от экскурсии, а неприятный запах пота и нестиранной одежды заволок верхнюю часть зала, Елена Николаевна приняла решение узнать, в чем дело, и выпроводить начальника смены из помещения.
Она вежливо попросила экскурсантов сделать несколько снимков на память и подождать ее здесь, не покидая зал.
Кочкин ухмыльнулся. Он потянул носом, гримаса на его лице стала более угрожающей, но тут он выпустил воздух и прокашлялся. Елена Николаевна мысленно перекрестилась. Запах, исходивший от упитанного мужчины, был непередаваем. Стоя возле него, она старалась дышать ртом.
– Что-то случилось, Григорий Ильич? – спросила Гейкина, указывая на выход из зала.
– Да, – пробубнил он, озираясь по сторонам, будто впервые попал в это место. – Случилось, Лена. Поэтому я здесь.
Он говорил через нос, немного растягивая слова. Его маленькие глазки бегали как заведенные, а все тело под такт шальным нервам дергалось и извивалось.
– Что случилось? – Елена Николаевна попыталась его поторопить.
Она не любила задерживать экскурсии, тем более пересечение одной группы с другой в погребах завода было недопустимо. За это грозил штраф.
– Один из моих сотрудников, Лена, сказал мне, что в пятом тоннеле видел какой-то ящик.
– Какой еще ящик?
– Продолговатый, прямоугольный, обитый бордовым сукном…
– Гроб?
– Возможно, – продолжил он, поглядывая по сторонам. – Возможно, это был гроб. Но важно другое.
Он опустил голову, давая глазкам впиться в Елену Николаевну, как если бы это были назойливые насекомые.
– Важно то, что в начале смены ящик был, а в конце пропал.
– И какое я имею к этому отношение?
– Самое что ни на есть прямое, – Кочкин вскинул левую бровь. – Твои экскурсии проходят по пятому тоннелю?
– Да.
– Ты видела этот ящик?
– Нет.
– Тогда как ящик мог появиться в ночную смену, если в дневную его никто не приносил?
– Понятия не имею, Григорий Ильич.
– Так дело не пойдет, – он с упреком посмотрел на нее. – Если мне никто не врет…
– Вы намекаете на то, что я тайно выношу из тоннеля бутылки?
– Я этого не говорил, – Кочкин придвинулся к ней на благонадежное расстояние.
Тошнотворный запах накинулся на Елену Николаевну, как рысь на беспомощного зайца. Женщина сделала шаг назад, но лучше себя не почувствовала.
– Сегодня я проведу инвентаризацию. Если хоть одной бутылки не досчитаемся, будем расследовать дело вместе.
– Сколько угодно, – прыснула Елена Николаевна. – Только я понятия не имею, о каком ящике вообще идет речь.
Кочкин прищурился. Крылья носа раздулись.
– Тогда я объясню еще раз, – прогнусавил он. – В начале ночной смены, один из моих сотрудников обнаружил неопознанный объект, очень похожий на гроб. Он находился примерно на середине пятого тоннеля между сорок седьмым и сорок восьмым пюпитром. Ящик подпирал дверь, ведущую в технологические тоннели, куда вход строго запрещен. По словам моего подчиненного, дверь была не заперта. В середине смены ящик сдвинулся, а дверь была приоткрыта на треть. Особое ударение я делаю на слове «дверь». Ты понимаешь ход моих мыслей?
Елена Николаевна кивнула. Она знала правила. Но в отличие от общего персонала завода, помимо правил знала еще и историю. Гейкина поняла, что Кочкин вовсе не обвинял ее в краже бутылок. Он спрашивал о другом. Том, что ему неизвестно, зато известно ей.
– Я не диггер, Григорий Ильич, и не специалист по катакомбам. Конечно, я интересовалась тоннелями, но я никогда по ним… не перемещалась.
– И все-таки, – настойчиво потянул Кочкин. – Есть ли шанс вынести продукцию завода на поверхность, минуя камеры наблюдения, охрану и прочее?
– Наверное… да. Но это нужно проверить.
Кочкин почесал нос.
– Я хочу это проверить вместе с тобой.
– Нет, Григорий Ильич, – Елена Николаевна, уже привыкшая к отвратному запаху собеседника, вдохнула полной грудью и с улыбкой продолжила. – Это ваши обязанности, а не мои.
Кочкин насупился.
– Лена, – протянул он. – Ты же мне как дочь. Неужели ты не знаешь, что будет с моим анусом, если некие люди, сидящие над горой в уютных охлаждаемых кабинетах, недосчитаются партии бутылок классического изготовления.
Елена Николаевна не хотела входить в курс дела, но последняя откровенность начальника ночной смены задела ее. Она едва не рассмеялась.
– Я не требую от тебя слишком многого. Но мне необходимо прояснить ситуацию от начала до конца.
Он опустил голову, чтобы почесать под носом.
– Может быть, нам надо сначала пересчитать бутылки?
– Ты знаешь, сколько это займет времени?
– Немало, – Елена Николаевна поняла, что смысла в этом занятии не видит даже Кочкин. – Тогда я предлагаю дождаться второго случая. Если история повторится, тогда будем…