Кэйтрин склонила голову.
– Прошу меня простить, миледи, но вы же не собираетесь ставить мне это в вину?
– Допустим, что нет. Но как быть с маркизом де Лонгли?
– Простите, миледи, но это уже точно касается только меня и его!
– И его жены.
Кэйтрин промолчала. Отвернувшись к окну, она побарабанила пальцами по краешку рамы.
– У меня такое чувство, – сказала она медленно и задумчиво, – что вы, миледи, пытаетесь мне угрожать.
– Разумеется, нет. Я лишь хочу дать вам возможность оплатить ваши долги.
– Долги?
– И не думайте, что я о них не знаю.
– Простите, миледи, если вы желаете дать мне возможность оплатить долги, вам лучше выписать мне из вашей казны полмиллиона лир. Этого вполне хватит – да к тому же окупит моё содержание на год вперёд.
– Сомневаюсь, что это может вам помочь. Вы наделаете ещё.
– Да полноте, миледи! – Кэйтрин ударила кулаком по подоконнику. – Что вы от меня хотите?
– То, что должна была сделать уже давно. Я хочу устроить твой брак.
– Агнесс…
– Не забывай, Кейтрин, что говоришь с Императрицей.
– Ваше величество… – укоризненно произнесла Кэйтрин и покачала головой, – вы же не отдадите меня какому-нибудь старику… Если вам не жалко меня – пожалейте хотя бы его. К тому же я нужна вам здесь, скоро начнётся новая война…
– Войны не будет, Кейтрин. Ты знаешь это не хуже меня. А при дворе тебя держать опасно – у тебя потрясающий талант находить врагов. Но я буду благодарна, если ты разрешишь наши северные проблемы.
– Но Агне… миледи!
– У тебя есть богатый выбор, герцог Белого шпиля – или граф Лермон.
Кэйтрин замолкла, опасливо поглядывая на свою императрицу. Лицо графа Лермон, покрытое оспинами, стояло перед её глазами.
– Это не смешно, – заметила она.
– Ты видишь на моём лице улыбку?
– Но почему я?!
– Потому что я знаю, что тебе будет трудно ужиться с кем-то из придворных вельмож. И потому что мне нужно, чтобы ответственность за Белый Шпиль взял на себя надёжный человек. Я благодарна тебе за всё, что ты сделала для меня во время войны. Я знаю, как тебе тяжело смириться с мыслью, что ты больше не носишь мундир. Я забочусь о тебе.
Кэйтрин молчала. Об обычаях северян она знала мало, но что день за днём наблюдать рядом с собой разбалованного вельможу с претензиями на авторитет ей будет тяжело – понимала и сама. В идее поездки на север она даже находила некоторый интерес, но…
– Я вообще не собиралась замуж!.. – выпалила она наконец. – В ближайшие двадцать… Нет, лучше тридцать лет!
Агнесса взяла её за оба плеча и развернула к двери.
– Иди. Церемония начнётся завтра в двенадцать часов. У тебя есть ещё ночь, чтобы обдумать всё… или сбежать. Но последнее обернётся против тебя.
***
Кэйтрин без всякой радости брела по коридорам дворца. Возвращаться в свои апартаменты она не хотела: во-первых, её ждала там пустота. Во-вторых, оттуда сбежать было не так уж легко. А Кэйтрин ещё не рассталась с этой мыслью до конца.
– Брак… – пробормотала она и потёрла безымянный палец, на который на самом деле однажды надевала кольцо… Снять его на следующий день и выбросить в пруд удалось с трудом, и потому де Марджон не горела желанием повторять этот эксперимент.
Она с тоской огляделась по сторонам и заметила, что забрела совсем не в то крыло, в которое шла.
В коридоре было пусто, не слышалось шума голосов, и только вдали виднелось несколько кирасиров, охранявших проход.
Пытаясь сориентироваться, Кэйтрин выглянула в окно и увидела там такой же пустынный двор, который явно давно уже не посещал даже садовник.
«Восточное крыло», – догадалась она. Хотела было развернуться и направиться к себе, но затем снова взглянула на кирасиров и передумала.
Кэйтрин догадалась, кого охраняет конвой, и в груди её затрепыхалось знакомое чувство, какое она обычно испытывала в бою – перед тем как выхватить клинок. Страх и предвкушение будоражили кровь.
«А почему бы и нет?» – спросила она себя, не найдя других причин для того, чтобы совершить то, что хотела. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она решительно направилась туда, где стоял конвой.
– С дороги! – бросила Кэйтрин, равнодушно раздвигая в стороны их копья, и бросила уже через плечо: – Именем императрицы!
Никто не посмел преследовать её, и Кэйтрин спокойно миновала коридор, отделявший её от спальни пленника.
Второй конвой она тоже миновала без проблем, и, только ступив в комнату, замерла, оглядываясь кругом. Некогда богато отделанная по моде прошлых десятилетий, она теперь так же запустела, как и всё крыло. Никто не собирался церемониться с супругом предательницы, и Кэйтрин тоже не испытывала к нему сочувствия. «Война есть война, – твёрдо усвоила она уже давно, – здесь или ты, или тебя».
Но не старомодные потускневшие гобелены и не пыльный бархат портьер поразили её, а то, что все полки, ниши, столики и тумбы были абсолютно пусты. Как будто неведомый распорядитель приказал вынести отсюда всё, что мог бы взять в руки герцог Вирэнэ. «Всё, чем он мог бы навредить себе», – поправилась она.
Самого северянина тоже было не видать. И только расслышав из-за перегородки негромкий плеск воды, Кэйтрин догадалась, где следует его искать.
Медленно, будто во сне, она двинулась вперёд и бесшумно приоткрыла дверь.
Северянин уже куда меньше походил на то измученное существо, что увидела Кэйтрин не так давно во дворце. Он сидел в мраморной ванне, почти по плечи погружённый в неё, а паж из дворцовой прислуги расчёсывал гребнем его чёрные волосы. Прямые и гладкие, они ниспадали почти что до самого пола, а кое-где влажными прядками прилипали к плечам.
У северянина были широкие скулы и маленький подбородок, делавшие слегка непривычным его лицо. Кэйтрин видела его с правого бока и, несмотря на лёгкую неправильность, вынуждена была признать, что это лицо можно назвать красивым. Нос смотрел немного кверху, а губы были бледными и потрескались, но это не слишком его портило.
Кэйтрин успела отметить ещё и тонкое, как у лесного фэйри, чуть заострённое плечо, от которого вниз к пояснице тянулся уродливый алый рубец.
В следующее мгновение северянин резко повернулся.
– Кто здесь? – крикнул он отчаянно и зло. Раздался всплеск, и вместо того, чтобы скрыться с глаз, герцог вскочил в полный рост, так что теперь Кэйтрин видела его целиком: впалый живот, алые бусинки сосков и тут же прикрытый ладонью обмякший член.
Задержав взгляд на последнем, Кэйтрин приподняла бровь. Несмотря на ещё один едва заживший шрам, пробегавший по животу наискосок, и изрядную ссадину, уродовавшую лицо северянина, Кэйтрин не могла не оценить его внешний вид.
Стройный, в отличии от большинства солдат, которым она привыкла отдавать приказы, и сосем ещё молодой. Но дерзкий – даже сейчас.
– Мне приказано вас проведать, – ляпнула Кэйтрин первое, что пришло на ум, и ещё раз обвела взглядом фигуру, стоявшую перед ней.
– Керве! – крикнул северянин и тут только, будто опомнившись, посмотрел на пажа, замершего с гребнем в руках, и обмяк. – Не знаю, как тебя… – отчаянно пробормотал он.
Догадавшись, чего пытается добиться пленник, Кэйтрин отстегнула украшенный мехом плащ и, прежде чем пленник снова осел в воду без сил, закутала юного герцога в него.
– Прошу прощения, – негромко сказала Кэйтрин, когда северянин, таким образом, оказался почти что прижат к её груди, – я не хотела вас смутить.
Северянин стиснул зубы. Кэйтрин видела, как страх и ненависть борются на его лице.
– Отойдите, – процедил он, – кто вы такая? Кто вас пустил? Императрица обещала мне покой!
Кэйтрин фыркнула и покачала головой. Улыбка коснулась её губ.
– Боюсь, не от меня.
Северянин молчал и смотрел всё так же затравлено и зло, но вырваться не пытался, и Кэйтрин вдруг захотелось его поцеловать.
«Так», – одёрнула она себя и вместо этого, лишь глубоко вдохнув запах волос северянина, пропитавшихся ароматическими маслами, резко отпустила его.
– Я – поверенная императрицы, – повторила она, с разочарованием прерывая контакт их тел, – меня прислали узнать, не требуется ли вам что-нибудь.
Северянин молчал, будто язык проглотил.
– Видимо, всё хорошо и без меня, – констатировала Кэйтрин и развернулась к двери, чтобы уйти.
– Верните моего слугу! – прилетело ей в спину, и Кэйтрин, замерев на пороге, обернулась через плечо.
За эти несколько мгновений северянин уже почти совладал с собой, и теперь на лице его читался приказ.
– Его зовут Керве Эрлансен. Неприемлемо, чтобы мне прислуживал кто-то, кроме него.
Кэйтрин подняла бровь.
– Я передам Императрице, – бросила она, – если будете хорошо себя вести.
Индрэ так и стоял, глядя бесцеремонной незнакомке вслед и все еще ощущая обжигающие прикосновения её рук на своём плече.
ГЛАВА 3
– Оближи.
Индрэ знал, что есть вещи, с которыми лучше не спорить. Он стоял на коленях у ног Рудены. Руки были скрещены за спиной.
Хлёсткая пощёчина прошлась по лицу.
– Ты не слышал приказ?
Не дожидаясь следующего удара, Индрэ наклонился и принялся выполнять.
К горлу подступала тошнота.
Он не знал, кого ненавидит сильнее – Рудэну, за то, что та имеет власть над ним, или себя самого – за то, что позволяет ей иметь такую власть.
По законам северных краёв семья принадлежит женщине. В её власти находятся все супруги, независимо от старшинства. Никто не станет вмешиваться в дела, которые творятся между мужем и женой.
Днём он, сын правителя, проигравшего войну, мог носить имя герцога Северных земель, но, когда наступала ночь, и в дворцовых покоях закрывалась последняя дверь, никакая стража не могла бы ему помочь.
Для наместницы Остерайха, принцессы Рудэны, он был не более чем рабом.
Так было уже настолько давно, что иногда Индрэ казалось, что так было всегда.
Он старательно выполнял приказ, пока Рудэна не поставила одну ногу на стоявший сбоку сундук.
– Не останавливайся, – приказала она, – ласкай языком. Ты должен знать своё место, мой дорогой муж.
Индрэ замешкался. Так далеко Рудэна не заходила ещё никогда. Но Индрэ знал, что у её желаний нету границ. Всего секунда колебания – и новый удар обжёг его щёку.
Индрэ сипло выдохнул и, задержав дыхание, принялся выполнять приказ.
Индрэ сел на кровати.
За окном, заливая призрачным светом заброшенный двор, тускло мерцала луна – кажется, до рассвета оставался ещё час или около того.
Индрэ перевёл взгляд на изъеденный молью полог кровати, и ему показалось, что темнота наступает на него со всех сторон. А где-то там, в перекрестье теней, ожидает его Она. Рудэна.
Головой он понимал, что попросту сходит с ума. Что Рудэна мертва и уже никогда не тронет его. Что страхи эти терзают его лишь потому, что он позволяет им жить внутри себя – но никакие доводы разума не помогали. Ему хотелось бежать, не разбирая дороги, и он сбежал бы – если бы знал, куда.
– Спаси меня, Звезда… – прошептал Индрэ и, уронив лицо на ладони, с трудом подавил душивший его всхлип. Даже здесь, наедине с собой, нельзя было отдавать боли власть над собой.
– Мастер…
Индрэ вздрогнул, услышав знакомый голос в тишине, и мгновенно выпрямился, поняв, что находится в комнате не один.
– Керве? Откуда ты здесь?
– Да, мой господин.
Непривычно прошуршали в темноте чужие грубые одеяния, и Индрэ увидел во мраке лицо слуги. Керве стоял на коленях, подле его кровати, и Индрэ невольно подумал о том, как давно тот находится здесь и не говорил ли он сам во сне?
Индрэ облизнул губы.
– Принеси мне попить.
– Простите, мастер, здесь нет стакана для воды. Станете ли вы пить из моих рук?
Индрэ издал сухой смешок.
– Они боятся, что я покончу с собой?
– Даже я этого боюсь.
Индрэ качнул головой.
– Нет. По крайней мере, не сейчас.
Наступила тишина. Каждый думал о своем.
Затем Индрэ произнёс:
– Керве, я рад, что ты здесь. Не уходи далеко, посиди со мной.
Керве кивнул.
– Попытайтесь уснуть. Завтра будет тяжёлый день.
Уснуть Индрэ, конечно же, так и не удалось. Он лишь проворочался с боку на бок, не в силах избавиться от опасений, что Керве сумеет подсмотреть его сны, пока за окном не зарделся рассвет.
– Сколько времени? – спросил он, неподвижными глазами глядя в потолок.
– В третий раз прокричали петухи, и часы на башне пробили восемь раз.
Индрэ кивнул.
– Четыре часа… – медленно произнёс он. – Прикажи подать воды. Скажи им, что я не утоплюсь.
– Полагаю, они не разрешат мне помогать вам. Сами знаете почему.
Индрэ поджал губы, но кивнул. Он знал Керве так давно, что казалось, тот сопровождает его всю жизнь, хотя на самом деле Керве посвятили ему, когда тому было двенадцать лет – а самому Индрэ шестнадцать. Через два года после того, как Рудэна стала его женой и госпожой, и жизнь Индрэ превратилась в Ад.
– Пусть пришлют этого мальчика, – сказал он, – он уже видел всё, что мог. А ты… – Индрэ пощупал скулу, где продолжал наливаться синяк, – скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.
Керве вышел, а Индрэ произнёс в пустоту над собой:
– Четыре часа. Твой план был бесподобен, Индрэ. Здравствуй, новый день.
И эти четыре часа он провёл, пытаясь привести себя в порядок: сначала загримировать синяк, потом – прикрыть его волосами. Наконец, бросив гребень на пол и пинком отправив в дальний угол, взялся за белую фарфоровую маску, скрывавшую пол-лица. Наложил её и поморщился от боли, но затем завязал шёлковую ленту на затылке и, немного успокоившись, решил:
– Пойду так.
Индрэ не хотел снова предстать перед публикой поверженным, униженным и покорным. Ему было страшно. Больше всего на свете он не хотел и боялся заключать новый брак, ещё не успев вкусить и одного дня свободы. Снова отдавать себя в руки госпожи, которой было на него наплевать. Которую сам он не знал и которой не мог доверять.
И всё же, если выбора не было, оставалось делать то же, что и всегда: хорошую мину при плохой игре. Этому он обучился с малых лет, и, похоже, ему предстояло играть эту роль до конца своих дней.
– Ещё одна… – пробормотал Индрэ и прикрыл глаза, заставляя успокоиться мускулы лица. Глубоко вдохнул и снова принялся за туалет.
Керве помогал ему, хотя местное одеяние, какое принесли для Индрэ около девяти часов, было незнакомо слуге так же, как и его господину.
С трудом он разобрался в застёжках белоснежного камзола, и если бы настроение Индрэ было чуть лучше, он не преминул бы отметить то, что отлично заметил Керве: камзол с отделанными жемчугом пряжками, с белоснежными брызжами на груди и на рукавах, ему необыкновенно шёл. Лицо его и фарфоровая маска казались ещё белей, а волосы шёлком струились по плечам. Закалывать их Индрэ не стал: у него не было ничего, что он мог бы использовать для этих целей.
В одиннадцать в дверь постучали, и стража, состоявшая из шести кирасиров, повела их в собор – хотя Индрэ казалось, что его ведут на эшафот.
Невеста опаздывала, и с каждым мгновением ожидания волнение Индрэ становилось всё сильней. Как ни старался он унять дрожь, видения близкого будущего – брачной ночи и дороги домой – терзали его всё сильней.
Наконец, стук копыт раздался с другой стороны площади, толпа зевак расступилась, пропуская трёх вороных коней. Ещё шестеро всадников на гнедых лошадях сопровождали их, вооружённые до зубов.
Ехавшая впереди девушка в платье глубокого вишнёвого цвета спрыгнула со своего коня и, ведя его в поводу, стала приближаться к жениху. С удивлением Индрэ обнаружил, что такая же маска, только чёрного цвета, скрывает и её лицо.
Он хотел спросить, как следует это понимать, но прикусил язык, обнаружив, что тогда ему придётся раскрыть и свои причины.