========== somniatis/rerum ==========
Сон – как раз единственный отрезок времени, когда мы свободны. Во сне мы позволяем нашим мыслям делать, что им хочется.
Бернард Вебер
Невысокий, узкоплечий и сухощавый, похожий на воробышка, среди голубей ты смотришься немного нелепо. Можно бы прикармливать их где-нибудь на площади или у остановки, где больше людей и где ты не казался бы таким чужеродным, но тебе уютнее здесь. А кроме того, она прилетает именно сюда, всегда ждёт тебя у этого канареечного подъезда с чугунными витками перил.
Обычно ты добираешься по два часа, прошивая Москву наискосок, - сначала метро, потом троллейбус и полчаса пешком. По пути заскакиваешь в крохотный магазинчик на углу, сворачиваешь рожок из чёрно-белой, свежей, пачкающей пальцы газеты и слушаешь, как крупные масляные семечки ссыпаются внутрь. Газету ты обычно крадёшь из какого-нибудь случившегося по пути почтового ящика – в этом тихом жёлтом районе они стоят прямо во дворах.
Садишься на скамейку, вытягиваешь гудящие ноги и блаженно откидываешься на выгнутую деревянную спинку. Хорошо… Высыпаешь семечки в пригоршню и опасливо вытягиваешь руку. Сколько бы раз ты это ни делал, начинать всегда немного боязно.
Голуби слетаются мгновенно, и уже через секунду по ладони разбегается покалывание от клювов. Птицы здесь в основном степенные, даже вежливые, не торопятся и будто стоят в очередь. Но встречаются и наглецы, воробышки вроде тебя, лохматые и дерзкие. Расталкивают остальных и клюют резкими толчками. От таких на ладони обычно остаются круглые красные точки.
Наконец прилетает и твоя голубка. Ты узнаёшь её по фиолетовому пятну над правым крылом, хохолку и… Да нет, без «и». Просто как-то узнаёшь, узнал бы, даже не будь этого пятна.
- Привет…
Ты уверен, она тоже тебя узнаёт. Иногда позволяет себя гладить, и тогда ты чувствуешь под пальцами упругое тёплое тело с перекатывающимися внутри волнами от её гульканья. Если бы голубиные голоса можно было классифицировать, ты бы сказал, у неё он грудной…
Ты сидишь на лавочке до сумерек – удивительным образом всегда получается так, что соседей у тебя не оказывается. Может, люди предпочитают обходить тебя, патлатого, в рваных клёпаных джинсах, стороной, а может, их тут просто нет. Может, тут другой мир, без людей, только голуби. И ты каким-то чудом получил свыше многоразовый абонемент бывать здесь – когда становится совсем невмоготу.
Иногда ты думаешь, что тут все голуби – люди. Все, не только твоя Лариса.
***
С неба сыпалось что-то невразумительное, ветер рвал из рук зонты и пакеты, и Амелиной казалось, что скоро унесёт и её, вместе с газетой и бумажным стаканчиком из-под жидкого и сладкого горячего шоколада.
Она стояла под обстрелом порывистых, истеричных ветров уже четверть часа, а Рогозиной всё не было. Хотя с тех пор, как исчез Тихонов, от полковника не приходилось ожидать пунктуальности. Ни пунктуальности, ни благоразумия, ни логики, ни даже обычной сдержанности.
Наконец она заметила на другой стороне дороги знакомую фигуру. Плащ Галины Николаевны, несмотря на ощутимую, невесеннюю прохладу, был расстёгнут, волосы растрепались. Она быстро шла, оставляя на мокрой земле чёткие отпечатки каблуков, глядя куда-то мимо Оксаны красными невыспавшимися глазами.
- Здравствуйте, Галина Николаевна…
- Ты забрала её?
- Что?.. – За эту неделю они уже успели привыкнуть к появившейся в голосе Рогозиной резкости, почти хамовитости, и тем не менее, где-то внутри выбросила ростки обида. Разве не она три ночи подряд провела за компьютером, не она нашла хоть какую-то зацепку, потянула за единственную ниточку?.. Но Рогозиной всегда мало. Тем более – сейчас, когда дело коснулось Тихонова.
- Коробку.
- Какую коробку?
В тоне полковника почти осязаемо вскипало раздражение. Оксана инстинктивно втянула голову в плечи и выставила перед собой хлопавшую на ветру газету. Ту моментально вырвало из ледяных, потерявших чувствительность пальцев и понесло по пропахшему дождём асфальту. Амелина наклонилась, по щекам заструился ветер, - у земли он почему-то был сильнее и теплей. Откуда-то сверху донёсся злой и бесконечно усталый голос Рогозиной:
- Коробку с чаем, Оксана! О чём ты думаешь?
Что за чай имела в виду Галина Николаевна, Амелина поняла сразу, - та самая галлюциногенная заварка, находка которой стала результатом ночных компьютерных бдений. Но откуда её нужно было забрать, она решительно не знала.
- Я же, кажется, ясно выразилась! Пункт выдачи MSC-034, код доступа 653777. Так ты не забрала?
Ни о чём таком Рогозина и не заикалась, но Оксана не позволила себе даже возмущённо вздохнуть, не то что пожать плечами или закатить глаза. Незачем доводить полковника, которая и так на взводе вот уже которые сутки. И не то чтобы лейтенант пеклась о нервах начальницы. Просто очередной её срыв обойдётся себе дороже.
Повернулась и, не оглядываясь, направилась к сине-оранжевым ячейкам Qivi. За спиной мерно раздавались тяжёлые шаги Рогозиной, но за пару метров до пункта выдачи она почему-то остановилась. Нахмурившись, Оксана обернулась.
- В чём дело?
- Оксана, забери сама, я кофе хочу. Сумеешь, надеюсь? – Не дожидаясь ответа, полковник направилась к ларьку, где двадцать минут назад Амелина купила шоколад.
Оксана мстительно посмотрела ей вслед, понадеявшись, что кофе окажется таким же гадостно-приторным, как горячий шоколад.
Она вдруг заметила, что всё ещё держит стаканчик в руках. Смяла и выпустила на асфальт. Ну и чёрт с ним, не поднимать же. Подошла к терминалу, в который раз за утро пожалела, что не взяла перчатки. Клавиатура была пыльной, клавиши окаймляли засохшие тёмные корки, - видимо, пункт MSC-034 не пользовался особенной популярностью.
Брезгливо набирая код, Амелина задалась было вопросом, зачем Рогозиной понадобилось заказывать доставку этого злосчастного чая через Qivi, а не по обычным каналам, по каким всегда доставлялись улики. Но тут же ответила себе: она просто не хочет светиться. Не хочет ещё раз засветить Тихонова. Что бы ни казалось со стороны, внутри она остаётся идеальным шахматистом, просчитавшим наперёд все ходы, – в том числе и те, что придётся сделать против правил.
«Код доступа или номер телефона введены неверно. Повторите попытку».
Ладно, ещё раз… 653777.То же самое. Не могла же она ослышаться? Наверное, Рогозина что-то перепутала… Она сейчас может…
Ещё раз. Внимательно. Шесть, пять, три, семь, семь, семь.
«Код доступа или номер телефона введены неверно. Повторите попытку».
Представив лицо Рогозиной на словах «Галина Николаевна, код не подходит», Амелина содрогнулась. Нет, не надо, лучше попробовать снова.
65377. Чёрт. 65577. Чёрт! 653777. Иди ты, железяка…
- Ну что? – Рогозина возникла рядом неожиданно, как будто подкралась, и хищно склонилась над рядами ячеек. – Где? В которой?
Не зная, как оправдаться, Оксана почему-то выдала равнодушную фразу терминала:
- Код доступа или номер телефона введены неверно. Повторите попытку… – Голос тоже получился под стать автомату: треснутый и бесстрастный.
Рогозина без слов отодвинула её жёсткой, будто не умевшей сгибаться рукой и взглянула на дисплей. Амелина не разобрала, какие именно цифры ввела полковник, но после нажатия «Enter» Qivi пискнул и распахнул одну из нижних ячеек.
Взгляд Рогозиной за какие-то мгновенья пропитался презрением, как мокрая мыльная губка.
- Программист, называется.
Слова «хренов» полковник не произнесла, но Оксана знала Рогозину достаточно, чтобы не суметь его не угадать.
========== cogitationes/rerum ==========
Самый белый снег всегда на низких и плоских крышах. Люди до него обычно не добираются, а птицы выбирают что повыше. И поэтому, когда он тает, то не становится грязно-рыжим и ноздреватым, как на земле, а превращается в гранёные блестящие шарики, которые хрупают и прозрачно растекаются, если накрыть их ладонью.
Зимой, когда снега много, об этом не думаешь. Он есть везде – пушистый, мокрый, почти не холодный. А весной, под конец марта и до самой середины апреля, снежные валики попадаются всё реже, и ты начинаешь выискивать их с каким-то маниакальным упорством. Тебе будто жалко умирающий снег, и хочется убедиться: вот он, ещё есть, лежит, и от него всё ещё веет прохладой. И в этот раз, забравшись на какие-то ящики, ты вытягиваешь руку, – кисть высовывается из рукава, и голую кожу щиплет дождь. Вязаной варежкой с крупным коситчатым узором проводишь по снежному слою. На шерсти остаётся несколько пушинок – сдуваешь их и, побалансировав на ящиках ещё пару секунд, слезаешь.
Ещё зимой ты обнаружил: за твоим излюбленным голубиным районом начинаются склады. Их здесь много, самых разных: кубы, коробки, ангары, даже какие-то цилиндры и цистерны. Иногда, гуляя здесь, ты ощущаешь себя человечком из Лего, пробирающимся через нагромождения конструктора. Но тебе нравится.
Через несколько минут ты выходишь на промежуток относительно ровной дороги. По обочинам стоят заброшенные машины, грязные, в потёках дождя и растаявшего снега, по обеим сторонам – снова склады и какие-то дома. Но главное – тут растут деревья. Сейчас они ещё голые, с едва набухшими, припорошенными снегом почками. Обидно за них – ведь уже поверили в весну, выпустили вокруг себя мятную фисташковую дымку, а их накрыло. Ты слышал, на Кубани тоже всё засыпало, и нынче опять не будет абрикосов.
«Ознакомительный период весны истёк, приобретите лицензию»…
Да ладно, в конце концов, тебе и так неплохо. Стягиваешь варежки, вмиг озябшими руками вытаскиваешь из рюкзака маленькую коробочку виноградного сока и идёшь, почти бежишь навстречу разгорающемуся дождю. Тебе всегда нравилось обманывать холод: люди бредут скукожившись, торопливо, и холод нападет, видя податливых жертв. А ты раскрыт ему, пропитан свежестью и ознобом, ты его не боишься.
Идёшь и пьёшь ледяной сок, перекатывая и подолгу согревая его во рту. Тебе так здорово сейчас – в дождливые пустынные моменты тебя неизменно захлёстывают какие-то странные, беспричинные приступы счастья.
Постепенно вокруг начинают появляться люди. Они будто вырастают из теней, отделяются от стен и выплывают из подворотен. Но ты сторонишься их, тебе не хочется делиться своей эйфорией. Досадуешь, что не догадался захватить плеер, - включил бы сейчас что-нибудь тихое, может быть, немецкое. Или нет, «Дожди» Хлебниковой подойдут лучше. Самое оно под такую погоду…
Ты бы не отказался немного отдохнуть, но никаких лавочек поблизости не видно. Не заморачиваясь поисками, просто останавливаешься около одного из домов и прислоняешься к влажной стене, - пахнет мокрой штукатуркой, как в новой квартире после ремонта. Пожёвывая трубочку от сока, рассеянно скользишь взглядом по мокрой улице, потом закрываешь глаза…
Тяжесть ложится на плечо очень, очень медленно – настолько, что ты замечаешь её, только когда чья-то рука сжимает твою куртку. Распахиваешь глаза и круто оборачиваешься. Изо рта вырывается что-то короткое и хриплое.
- Тихо, тихо, Вань, это я…
Напряжение отпускает так резко, что подгибаются ноги.
- Зачем так пугать, Николай Петрович?
- Извини. Ты, кажется, задремал…
Ты киваешь, он приподнимает краешек губ в знак снисхождения. Молчите. Круглов достаёт пачку сигарет, закуривает, и тебя тут же обволакивает дымом. Сигареты у Николая Петровича дорогие, это чувствуется по запаху – не такому мерзкому, как у тех, что когда-то без разбора смолил ты. Но всё равно морщишься – теперь куртка пропитается табаком, а в такую влажную погоду он не выветрится и за неделю.
Майор всё так же не произносит ни слова, ты тоже не знаешь, что сказать, - с ним тебе всегда было неловко, - и само собой получается так, что ты отлепляешься от стены и вы начинаете куда-то брести. На ходу молчать проще.
Не понимаешь, как Круглов нашёл тебя среди этих складов, ты и сам толком не помнишь, как сюда забрался, но тебе неприятно. Ты всегда, ещё с первой встречи, чувствовал его недоверие. Да, со временем плохо скрываемое подозрение сменилось скептицизмом, а порой, кажется, и вовсе сошло на нет, но наедине с ним тебе жутко некомфортно. Неосознанно надеваешь варежки и поднимаешь воротник куртки – будто хочешь отгородиться.
- Тихонов, а ты знаешь, как Рогозина тебя за глаза называет?
Ты даже не уверен, что для тебя более неожиданно: внезапность вопроса или его суть. Трясёшь головой.
- Тишкой.
- Чтоо? – Ты почему-то сразу веришь в это нелепое прозвище и заочно вызвериваешься на Галину Николаевну. – Какого… Тишка?!
Круглов смеётся:
- А я её предупреждал, ты так и среагируешь!
- Я не Тишка!
Майор поднимает брови:
- Не кипешуй. Она тебя так уже лет шесть зовёт. ФЭС не было, а ты уже был Тишкой, так что смирись.
Хватаешься за лоб, проводишь ладонью по лицу, - жёсткая шерсть варежки скребёт по щекам. Интересно, зачем Круглов тебе это сказал?
- Мило. Может, для симметрии, мне тоже её как-нибудь за спиной называть, а?
И сам не понимаешь, что мелешь, но дурацкое «Тишка» стоит в ушах и не перестаёт бесить. Круглов шагает рядом, периодически бросая взгляд на твоё лицо, и усмехается в усы.
Заметно теплеет, тебе становится почти жарко в плотной осенней куртке, и ты как-то не замечаешь, когда вокруг вас появляется туман, впитавший большую часть цветов и звуков. Огромные белые клубы перекрывают и без того слабый свет, и даже профиль шагающего рядом майора ты различаешь теперь едва-едва.
Туман наполовину глотает слова, доносит их с опозданием, с натугой, как сквозь вату:
- Ладно, Тишка, пора. До скорого.
Его фигура окончательно растворяется, и ты снова остаёшься один в текучем и пустом мире.
***
Андрей забыл отключить повторение трека – как и всегда, впрочем, - и теперь в который раз в наушниках звучало:
Take me high, take me high my airplane…
Вязкая, какая-то песочная музыка тикала в такт шагам, довольно быстро, – Холодов почти бежал. Голос Амелиной в телефонной трубке пару минут назад заставил если не испугаться, то, по крайней мере, ускориться, насколько это возможно.
Попетляв узкими улицами, он наконец вышел к чёрной стеклянной громаде бизнес-центра. И почему Оксана решила встретиться именно здесь? Мало того, что сегодня она не пришла на работу, и им вдвоём с Даниловым весь день пришлось изворачиваться, скрывая это от Галины Николаевны, так ещё и забралась теперь фиг знает куда.
Андрею страшно было подумать, что сделала бы взвинченная и неадекватная Рогозина, узнай она, что Амелина и не появлялась в офисе. Причины отсутствия последней были абсолютно неясны, никогда прежде Оксана не позволяла себе прогуливать рабочие дни. Ну да, иногда опаздывала, иногда задерживалась после выездов, но чтобы так… Оставалась смутная надежда, что во время отсутствия ей удалось найти что-нибудь, связанное с Тихоновым.
Ворвавшись в холл, Андрей плюхнулся на кожаный, неимоверно мягкий диван и попытался отдышаться. После сидения в тёплой, сытной и уютной лаборатории беготня по городу, да ещё на своих двоих, напрягала.
Протерев запотевшие очки, он огляделся в поисках какого-нибудь указателя – Оксана сказала, что ждёт его в кафе на одном из верхних этажей.
«Извините, лифт временно не работает» - наткнувшись на это объявление, Холодов со стоном встал и поплёлся к лестнице. Сегодня явно не его день…
Чем-то здание напоминало ФЭС – те же стеклянные стены и прозрачные коробки офисов, правда, чем выше, тем наряднее: этажа с седьмого среди контор начали попадаться кафетерии, канцелярские и сувенирные закутки, хобби-маркеты…
Ступив в холл девятого этажа, Холодов ощутил себя покорителем Эвереста и с триумфальным видом осмотрелся: выбранное Амелиной кафе приткнулось в дальнем конце просторного коридора, уставленного странными вьющимися растениями.
Ещё не успев войти, он заметил Оксану, и вот тут испугался по-настоящему. Она сидела за угловым столиком, очень бледная и прямая, и прикладывала к глазам бумажный платок. Перед ней стояла коробочка виноградного сока одной из самых дешёвых марок – явно купленная не здесь. Амелина смотрела в окно, на чёрный мокрый асфальт заднего двора, и, кажется, была очень далеко от окружающего.