1.
Паром шел своим курсом. Нос судна целеустремленно разрезал холодную воду Северной Атлантики. И слева, и справа громоздились обнаженные шхеры, равнодушные к пронизывающему соленому ветру, к жадному до тепла солнцу, к скулящим стаям чаек. Отсюда, с верхней палубы, еще можно было разглядеть очертания покинутой полчаса назад каменной глыбы Ньюфаундленда. Резкий порыв северного ветра снова заставил меня вздрогнуть: «Какого черта, я здесь делаю?» – выругался я в тысячный раз за последние сутки. Застегнув под горло молнию ветровки, рука инстинктивно потянулась в боковой карман за сигаретой. «Успею, пока не вернулась». Закинул в рот ядовитую палочку, повернулся спиной к ветру. Чиркнул зажигалкой. Осечка. Снова. Снова осечка.
– Тут не курят, – произнес голос за спиной.
Я оглянулся. На длинной деревянной лавке, расположенной вдоль борта, сидел мужчина. Созерцая собственное раздражение и остров на горизонте, я не заметил, как один из пассажиров поднялся на верхнюю палубу.
– Признаться, я бы и сам закурил, – добродушно продолжил он, пристально вглядываясь в мое лицо.
– В чем проблема? – спросил я, очередной раз, чиркая зажигалкой. Пламя на миг вспыхнуло, но злой ветер тут же огонек погасил. – Угостить?
Я протянул незнакомцу пачку.
– Спасибо, – поблагодарил он, но угощаться не спешил, с отчаянным сожалением глядя на пачку. – Вы иностранец? Откуда вы?
– Так сильно заметно? – ответил я вопросом на вопрос.
– Да, – признался мужчина. – У нас в Канаде принято соблюдать законы.
Он кивком указал на табличку с перечеркнутой сигаретой. Так и не закурив, я убрал сигареты в карман.
– Извините.
– Что вы? – улыбнулся незнакомец. – Извинятся пока не за что. Вы же так и не зажгли сигарету.
– Ну, я был готов это сделать, – сказал я, отворачиваясь к борту. – Дурацкая привычка.
– Вы тоже пытайтесь бросить? – спросил он, продолжая широко улыбаться.
– Тоже, – подтвердил я. – Моя девушка … моя жена настаивает. И правильно, я думаю.
– А, – вставал незнакомец, демонстрируя свои белоснежные, ровные зубы. – Вы молодожены? Я так и думал. А ваша молодая супруга, та прелестная девушка с камерой.
Он указал на корму. Я кивнул, подтверждая его догадку.
Молодой человек имел вид офисного клерка, одетого по местной моде. Дутая синяя куртка, из-под которой виднелась темно коричневая рубашка и строгий фиолетовый галстук. Открытое, скуластое лицо с продолговатыми цепкими глазами, ровный нос и тонкие губы. Гладко выбритые щеки казались немного впалыми. Головного убора на нем не было, и ветер уже успел изрядно растрепать тщательно уложенные в боковой пробор волосы. В том, что мы ровесники, сомнений не было. Ему явно не больше тридцати.
– Митч Батлер, – мужчина протянул руку.
– Андрью Семак, – я пожал его крепкую ладонь.
– Туристы? – поинтересовался Митч. – Медовый месяц?
– Да, – ответил я, раздраженнее, чем допускают приличия. Подлог жены снова заколол меня своей обидой. – Для меня да, для супруги и да, и нет.
Мужчина снова засмеялся:
– Первая ссора? Вот поэтому я холостяк.
Я не нашел что ответить. Повисла неловкая пауза, которую можно было расценить как нечаянную обиду. Напрашивалась необходимость сменить тему.
– Еще раз извините за сигарету, – сказал я. – Поверьте, я не хотел вас …
– Забудь, – махнул он рукой. – Я второй год пытаюсь бросить. Но все равно, срываюсь, время от времени. Пять минут назад ты меня чуть не искусил.
– Поверьте, мистер Батлер, я не нарочно.
– Митч, просто Митч, – сказал он и снова протянул мне руку.
– Дрью, – я повторно ответил на рукопожатье.
– Красиво, – задумчиво сказал он через минуту.
– Да? – я передернулся. – Холод собачий. На самом деле сейчас мы должны были распаковывать чемоданы в Майами.
– Можно спросить? Что произошло? – деликатно поинтересовался Митч, повернувшись спиной к борту и упершись в широченный леер.
Я взглянул на него, пытаясь оценить степень заинтересованности. Условный индикатор болтался между показателем «Не интересно» и «Со скуки поддерживаю разговор».
«В конце концов, надо это из себя вывалить» – подумал я, и начал:
– Ехать в Майами было совместным решением. Хотя она и предлагала это, – поворотом головы я указал на окружающий пейзаж, – но, не настаивала. Если бы настояла, мы бы дома поругались и … бог знает, чем бы все закончилось. По крайней мере, это было бы честно.
Я снова извлек пачку сигарет, посмотрел на нее и вернул в карман.
– Пересадка в Торонто на ее совести. Мне, признаться, было не по себе. Свадьба, мальчишник. И в самолете немного перебрал. В общем, очнулся, когда стюардесса объявила посадку в Гандере. Какой Гандер? А, она мне: «Дорогой, все в порядке! Обещаю, будет классно. Прости».
Я замолчал, уставившись в красоты за бортом. Собеседник почувствовал, что меня необходимо подбодрить:
– Уверен, она хотела как лучше …
– Лучше для кого? – перебил я его.
Он не успел ответить. К нам подошла она – моя очаровательна обманщица.
– Еще дуешься? – она шуточно хлопнула меня по плечу своим кулачком, имитируя замедленный апперкот боксера. – Посмотри, какая красота! Уууу!
Вероника издала протяжный, высокий вопль, который приглушенно повис в окружающих нас тяжелых пределах океанского холода.
То ли услышав ее клич, то ли приветствуя знакомого кита, капитан парома дал один длинный, и три коротких гудка.
– Мэм, вам его не перекричать, – Митч улыбнулся.
Супруга вопросительно на него посмотрела. Я поклялся больше никогда с ней не разговаривать, но тут такие обстоятельства.
– Дорогая, это Митч Батлер. Митч, это Вероника, – сказав я, и демонстративно отвернулся.
Краем глаза заметил, они пожали друг другу руки.
– Я с вами полностью согласен, Вероника. Такой красоты нигде больше нет, – продолжил Батлер. – Суровая, холодная, не ласковая, но красота. Вообще, считаю не правильным охарактеризовывать красоту. Она либо есть, либо ее нет.
– Пожалуй, да, – ответила супруга. – Местные привыкают к этой красоте. Для вас это просто дом.
– О, нет, мэм, – Митч замахал руками, – я не ньюфи. Я из Оттавы.
– Столичный франт? – Вероника звонко засмеялась. – И что вы делайте на краю земли?
– Я агент КККП, – заметив наши вопросительные взгляды, Митч пояснил, – национальный отдел канадской королевской полиции. Звучит пафосно, знаю. Для вас, американцев, это аналог ФБР.
– Мы не …, – начал, было, я оправдываться, но Вероника меня перебила, отвлекшись от пролистывания недавно сделанных кадров на камере.
Фотоаппарат стал моим свадебным подарком. Учитывая полный комплект разнообразных профессиональных объективов, фильтров, линз, штативов и прочего, неизвестного мне оборудования, он обошелся в целое состояние. Внушительная сумка, в которой все это хранилось, напоминала саквояж средневекового врача. Или палача. Но оно того стоило. Вероника до сих пор пребывала в восторге, и ни на секунду не выпускала камеру из рук.
– Скажите, а правда, что полиция в Канаде до сих пор называется конной?
– Да. Это дань традиции, – коротко ответил мужчина.
Было заметно, развивать эту тему ему не хотелось. Причина очевидна, шутки про канадскую полицию на лошадях обросли длинной, косматой бородой. Признаться, я с трудом сдержался от желания поделиться анекдотом об участии двух канадских полицейских кляч и белки-летуньи в антитеррористической операции.
– А вы, мэм? – сменил уязвимую тему Митч. – Признаться, северный остров странное место для медового месяца.
Он сочувственно, как бы извиняясь, посмотрел на меня. «Похоже, – успел я подумать, – Батлер не плохой парень!»
– О, – охотно начала Вероника. – Как раз в этом ничего странного. Мы, – она посмотрела на меня, и, на секунду высунутым языком оценив мое выражение обидчивой высокомерности, продолжила. – Мы решили совместить приятное с полезным. Дело в том, что я журналист, фоторепортер. Правда, начинающий. Неделю назад мне поступило предложение от Нэйшнл Джео на серию иллюстраций к статье о тупиках. Это северные птички, с таким необычным тупым клювиком, – Вероника провела ладонью перед лицом. Жест должен был наглядно обозначить степень тупости птичьего клюва. – Сами понимаете, издание серьезное, для портофольо – просто подарок. А сроки сжаты.
– Вероника, – не выдержал я, – мы это обсуждали. Твоя карьера важна, не спорю. Но замуж ты не каждый год выходишь? Или я для тебя временное явление?
– Перестань, бублик, – ласково начала она, примирительно поправив на мне ворот куртки.
Энергия из нее так и била. От открывающихся красот и перспектив, от предвкушения любимой работы, от недавнего замужества и бог знает от чего еще, она светилась. Видя это счастье, я забывал об нелепых обидах. Действительно, какая разница в Майами или Ньюфи, в тропиках или Арктике, главное, что рядом с ней. Да, черт подери, я ее люблю. Сильно, очень сильно. И готов простить ей все. Вы скажите тряпка? Наверно. Да ну и что? Главное чтобы моя косуля вот так, как сейчас, светилась от счастья.
Ее от природы стервозная женская интуиция безошибочно обнаружила мои смятения. Ника сладко улыбнулась и чмокнула меня в щеку. Затем, как ни в чем не бывало, продолжила про своих птичек:
– Во время охоты тупики плавают под водой, вот так, с помощью крыльев, – она запорхала руками и побежала по палубе, имитируя подводный полет северной птички, – а ноги они используют как руль. Плавают быстро, и могут достигать больших глубин. Дыхание на минуту задерживают. – Вероника надула щеки, наполнив их воздухом. Через несколько секунд выдохнула, и продолжила свой рассказ. – Обычно, тупики съедают, пойманных рыбок, не выныривая. Но в здешних водах добыча слишком крупная для них. Редакторы Нэйшнл хотят фото едящих Фратеркула Арктика – тупик по латыни. Вот.
Устало выдохнув, Вероника закончила свои энергичный рассказ. Затем отдышалась, поправила на голове легкую вязаную шапочку и обняла меня за талию. Во время ее рассказа Митч не переставал улыбаться. А когда она, надув щеки, парадировала ныряние тупика, громко захохотал. Да, непосредственность Вероники очарует кого угодно. Я всегда говорил, она актриса, но слишком умна для настоящей карьеры на этом поприще. Признаться, я тоже не выдержал и улыбнулся, увидев ее надутые, в еле заметных веснушках, щеки и подчеркнуто серьезное выражение глаз, важной, напыщенной птицы.
– Браво, – продолжая хохотать, захлопал в ладоши Батлер. – Я ни разу в жизни не видел тупика, но теперь увидев, без сомнений узнаю.
– Классно, – ответила Вероника, и повернула ко мне свое веселое лицо. – А ты, бублик, узнаешь?
Я изо всех сил старался удержать серьезную мину. Но, когда она снова надула щеки и округлила глаза, я не выдержал и расхохотался.
– Боюсь, теперь в каждой птички буду узнавать тебя.
– Кофе? – спросил Митч, когда мы немного успокоились.– За такую лекцию я просто обязан предложить.
Не ожидаясь ответа, он спустился палубой ниже, где еще во время погрузки я заметил кофе аппарат. Как только его силуэт исчез, Вероника сказала:
– Правда, милый. Прости меня. Для меня это очень важно.
Она сказала это по-русски. Вместо ответа я ее поцеловал и прижалась к себе. Северный ветер продолжал обдувать нас со всех сторон, а холодные, такие же, как и все кругом, солнечные лучи бегали по лицам. Так мы простояли минуту, пока капитан снова не погудел. С верхней палубы, на которой мы стояли, была видна его рубка. В широком капитанском иллюминаторе я увидел суровое, продутое всеми ветрами лицо. Он улыбался, и приветливо помахал рукой. Я помахал в ответ, и шепнул по-русски в бесценное ушко, спрятанное под красную вязаную шапочку:
– Я тебя люблю!
– Стоп, – она меня оттолкнула. Погрозила пальчиком и промурлыкала, – Говорить только по-английски. С тебя шоколадка.
– Фак, – выругался я. Действительно. Я и забыл о нашем шуточном споре, – Погоди. Ты первая начала.
– Не считается, – сразу выпалила она, – во-первых, шепотом, во- вторых я девочка.
Оба аргумента железобетонные. Я улыбнулся и снова ее обнял.
В дверях появился Митч, обнимая ладонями три картонных стаканчика.
– Я подумал, мы все пьем кофе по-американски, – сказал он, устраивая стаканчики на сидение.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Действительно, кофе был как нельзя кстати.
– А чем ты занимаешься, Дрью? – спросил Батлер, опив глоток.
– Я финансовый аналитик. Банально. Но мне нравится моя работа.
Мы стояли, прислонившись к борту. Вероника ковырялась в своей огромной, дорогущей камере.
– Ребята! – крикнула она. – Сейчас вылетит птичка.
Щелкнул затвор фотоаппарата. Наши с Митчем физиономии на фоне проплывающих мимо шхер, остались в силиконовой памяти цифры.
– Будущее прячется в прошлом, а между ними тонкая граница – настоящее. Анализируя прошлое можно увидеть реальный рубеж настоящего. И предугадать будущее. Это можно сделать только сейчас, в этот момент, – меня понесло. О своей профессии могу говорить часами.
– Да? – спросил Митч. – И какие ближайшие прогнозы по финансам?
– Ничего хорошего. Парни с Уолл-Стрит, как всегда, отымеют пять шестых всего человечества.
Мы засмеялись.
– А ты? – спросил я Батлера. – Или служба это секрет?
Вместо ответа Митч улыбнулся, отпил кофе. Потом, лицо его сделалось серьезным, и, он сказал, пристально глядя в глаза:
– Будь внимательным, и береги ее. Я не хочу, чтобы на острове с вами что-то случилось.
Я попытался отшутиться:
– А что с нами может случиться на острове с какой-то тысячей обитателей? Тем более под охраной королевской конной полиции.
Но Батлеру весело не было.
– От острова до Ньюфаундленда 15 миль ледяной Атлантики, а до материка вообще… – он попытался в уме подсчитать, но оставил эту затею. – В случае беды, на помощь рассчитывать не стоит. Только на себя.
– Ребята! – окликнула нас Вероника.
Тут же затрещал затвор камеры.
2.
Оставшийся путь до унылого причала на острове Фого меня тревожили недобрые предчувствия. Из головы не выходили предостережения агента. «Может это издержки профессий? – думал я. – Его профессия преувеличивать опасность, моя – анализировать». Разрозненные крупицы информации всегда можно сложить в ясную картину. Но, в отличие от игрушечных пазл, жизнь дает универсальные исходники, из которых возможно собрать что угодно. Зачастую получившееся полотно не имеет ничего общего с реальностью. Иногда искаженно целенаправленно. Я сам так часто делаю, когда это выгодно конторе. В этом конкретном случае с путешествием на остров, мне некого обманывать, кроме самого себя. Отбросив эмоции, предвзятость и банальное беспокойство, которая могло оказаться умышленно навязанным, я выделил два момента.
Во-первых, об острове Фого реально мало информации. Сидя в аэропорту Гандера, как гусь пыжась от обиды, раздраженно ожидая, пока Вероника получит багаж и оформит прокат авто, я заглянул в сеть. Кроме данных о площади, населении, плотность и прочей муры, да парочки статей из разряда «А знайте ли вы?» – ничего. Ни упоминаний в новостях, ни ссылок на место и обстоятельства. Ни громких преступлений, катастроф, скандалов. Ничего. Ньюфаундленд сам по себе не просто край земли, а отдаленная провинция конца географии. А остров Фого последняя грань земного шара, где, судя по всему, вообще ничего не происходит. Странно. Ведь на планете не осталось мест, которых обошла стороной «всемирная паутина». В нете пишут все и обо всем, по причине и без. Зачастую надуманные поводы для веб- публикации не ценнее возни в процессе высасывании воздуха из пальца. А тут ничего. Прямо бойкот. На онлайн картах, в спутниковом режиме отсутствует изображения доброй половины острова. Вместо картинок с фьордами, озерцами, пересеченного пейзажа с высоты птичьего полета, экран планшета показывал мозаику пикселей. Сначала я списал это на плохую связь. Но несколько перезагрузок так и не дали четких картинок. Их просто не оказалось. Для Канады, позиционирующей себя как эпицентр прогресса на службе обывателей, это могло показаться как минимум странным. Даже сейчас, вглядываясь в, на первый взгляд, гладкое плато, возвышающегося над беспокойной поверхностью океана, противоречия материализовывались. Остров представлял собой огромную скалу. Обманчиво ровная поверхность оказалась густо утыканной серыми и острыми валунами. Среди них, кое-где проступала редкая зелень, по большей части мох. Но при резких порывах ветра зелень приходила в движение. Именно по колыханию можно было определить, что это на самом деле трава, какой-то северный, холодоустойчивый сорт. В реальности остров выглядел намного мрачнее, чем на редких фотографиях из интернета. Может это была истиной причиной информационного бойкота?