Докурив, я отправил окурок в дугообразный полет и вернулся в холл, к стойке регистрации. Хелен стояла на своем посту, нацепив на лица свою обычную искусственную улыбку.
– Хелен, – заговорил я. – А для ужина еще не поздно?
–Нет, – ответила женщина, глядя куда-то мимо меня. – Сегодня запеченный лосось с морковью. Есть и картофельное пюре.
– Отлично, – обрадовался я. – Мы будем и то и другое.
Немного подумав, я добавил:
– У меня в чемодане залежалась бутылочка вина. Не возражайте?
– Что вы! Вы наши гости? – одними губами ответила женщина.
– Вы могли бы к нам присоединиться. И миссис Питерс тоже. Будем рады.
– О, нет, – невозмутимо ответила Хелен. – Миссис Питерс собирается уезжать, а я не переношу алкоголь. Извините.
– Жалко – сказал я, выдавливая из себя максимум сожаления, на которое только способен. – Ну ладно. Тогда мы сами.
Навьючил на себя багаж и пошел к лестнице. Уже поднимаясь, услышал:
– Ужин будет готов через полчаса. Прикажете подать в номер?
– Нет, спасибо. Мы спустимся, – ответил я, не оборачиваясь.
Не смотря на усталость и голод, мы с Вероникой нашли себе занятие. До ужина мы успели помириться окончательно.
3.
С Вероникой мы познакомились на пятнадцатом этаже Уан-Чейз-Манхеттен-Плаза в Нью-Йорке. Я – младший партнер в «Хард индастриес инвистишнс». И не цепляйтесь к словам. Для тридцатилетнего финансового аналитика, в структуре, где только планктон центрального офиса переваливает за сотню клерков, это достижение. Учитывая, что старших партнеров всего трое, а младших – восемь. И из этих восьми, только у меня отдельный кабинет. Поверьте, заслужить такую привилегию в месте, где аренда квадратного фута в месяц равняется годовой зарплате рабочего любого из заводов, которых мы десятками покупаем и продаем, не так-то просто.
Вероника делала рекламный буклет для нашей компании. В конечном итоге ее проект завернули, но пару фото все-таки купи. Виды, по-моему, Красноярских заводов. Дождавшись окончания презентации, я подошел, как мне тогда показалось, к трепетно худой, высокой девушке, в светлой деловой блузке, стертых черных джинсах и мягких кроссовках. Она пыталась перекинуть на спину рюкзак, мешавшей ей набрать из кулера воду.
– Я могу подержать, – предложил я.
Вероника подняла на меня грустные глаза. Но тут же, жизнерадостная улыбка согрела ее лицо, подчеркнув грациозную линию высоких скул и миндалевидный овал волнующих серых глаз. Локон волос упал на гладкую, немного румяную щеку, и она его раздраженно сдула.
– Давайте, – сказала она, – помогите. Но, учтите выпью столько воды, сколько смогу. Может тогда ваша жадная конторка обанкротится.
Я улыбнулся:
– Пожалуйста.
Она наклонилась к кулеру. Все-таки насчет ее худобы я ошибся. Джинсы аппетитно облегали округлые бедра.
– Вы татарка? – неожиданно для самого себя спросил я, и тут же осекся. – Простите, это не принято здесь …
Я готов был провалиться под землю. «Болван! Тупорылый, бестактный идиот!» Не находя слов, оправдывающих бестактности, я проклинал себя на чем стоит свет.
– На половину, – как ни в чем не бывало, ответила она. – Мама. Отец из приволжских немцев.
Она отпила из стаканчика, не торопясь забрать у меня рюкзак. Это был хороший знак.
– Давно вы были дома? – спросил я на родном языке.
– Смотря, что считать домом, – ответила она тоже по-русски. – С 12 лет я живу в Германии. Если вы про Россию, я была там зимой. Вы видели фото?
– Да. Это Красноярск, – поспешил я похвастаться своей осведомленностью.
– А вы? – спросила она, отпив еще глоточек.
– Я? Я часто бываю в России. По работе.
– Это я поняла. Продаете родину по кусочкам, – она улыбнулась. – Кто вы по национальности? Мне это не так важно, просто хочу сравнять счет.
Я улыбнулся:
– Сам не знаю. Папа из малороссов, мама молдаванка. Дед турок с Кавказа. Другой дед белорус, хотя бабушка говорила, что он стеснительный поляк …
– А понятно, – кивнула девушка. – Подержите.
Она протянула мне наполовину выпитый стаканчик. Взяла другой, чистый, и снова наклонилась к кулеру.
– Я много не смогу выпить. Хоть стаканчики попорчу. Наверняка они здесь по цене богемских бокалов.
Мой взгляд снова сполз на облегающие джинсы. На этот раз кроме бедер, я оценил узкую талию, и стройную спинку, прячущуюся под узким трикотажем.
– И что вы здесь делайте? – спросила она, поднимаясь.
Ее прелести настолько меня заворожили, что я, забыв про приличия, не смог вовремя поднять взгляд на благопристойный сегмент. Девушка посмотрела мне в глаза раньше чем я успел оторвать их от ее чарующей фигуры.
Я смутился. Мне показалось, она догадалась, что я пялился на ее задницу, то есть фигуру. Я запаниковал. Прямо как пойманный у женской раздевалки пионер. «Что с тобой!? Возьми себя в руки!» – ругал я себя. Мои глаза стыдливо поникли, и, как назло остановились, сфокусировавшись, конечно же, на уровне скромного выреза декольте. «Черт! – разозлился я. – Да что со мной такое? Как пацан …» Посмотреть ей в глаза не хватало храбрости. Взяв себя в руки, я поставил стаканчик на кулер, откашлялся и сказал:
– Я финансовый аналитик. Так называется то, что я делаю, хотя к финансам я имею косвенное, вернее следственное отношение, – ответил я на английском, продолжая таращиться на декольте.
– Как и разглядывания незнакомых девушек? Этот похоже на домогательство! У вашей конторы есть хороший адвокат? – нотки ее голоса напомнили мне классную руководительницу из ленинградской школы моего детства.
«Черт!» – снова выругался я про себя. Мне вдруг захотелось кинуть на пол рюкзак и убежать. Скрыться в коморке с инвентарем уборщиков и по-тихому наложить там на себя руки. Но, вдруг, она звонко засмеялась. В недоумении, украдкой я взглянул на нее. Наконец до меня дошло: она шутит. Какой же я болван!
– Ладно, – сказала она сквозь смех, – на этот раз я вас не засужу. Но вам должно быть стыдно.
Я действительно сгорал со стыда. Позже, я понял. Это был не стыд, а преувеличенное смущение. Но в тот момент я ничего не соображал. Я где-то читал, что человеческая судьба предрешена. И лишь несколько раз в жизни бог, вселенная или рок, называйте как хотите, дает нам реальный, настоящий шанс. Хотя, если подумать и шанс, и выбор, также предопределен. Так или иначе, не знаю, что на меня тогда нашло, и как еще можно объяснить мой поступок, но я вдруг заговорил. Заговорил неслыханно откровенно, с абсолютно незнакомой, но чертовки привлекательной девушкой:
– Черт! – чуть ли не крикнул я. – Я взрослый мужик. Короче, вы мне нравитесь, очень сильно. Насчет любви, так, с первого взгляда, не знаю. Но …
Неожиданно я замолчал. Окончательно запутавшись, ждал, что девушка остановит меня, удержит от дальнейших опрометчивых откровений. Но этого не случилось. Выдержав паузу, она просто, даже как то обыденно сказала:
– Ладно. Я, Вероника. Можно Ника. А ты? Скажешь, как тебя зовут, или останешься в статусе безымянных воздыхателей?
Через месяц, на ее день рождения, я сделал Веронике предложения. А еще через полгода мы поженились.
***
Первое утро на острове оказалось пасмурным и неприветливым. Океан, кусочек которого мы видели из окна номера, своей серостью сливался с сушей. То, что это земля, было понятно из-за зеленоватых фрагментов растительности между камней. Где-то далеко на западе грозные, почти черные тучи повисли на линии горизонта. Наверняка там шел дождь.
– Как спалось, бублик? – Ника меня обняла. Ее теплое тело прильнуло к моей спине.
Я стоял у узкого окна, не заметив, как она подошла.
– Все-таки ты из меня вьешь веревки, – ответил я. – Затащила … Обманом! Затащила на край света. А я даже злиться на тебя не могу.
– Ты меня не простил? – спросила она, плавно опустив ладонь ниже. – Мне показалось что …
Она шептала эти слова прямо в ухо. Ее дыхания нежно щекотало. По спине побежали мурашки.
– Чем займемся? – спросил я через полчаса, лежа в теплой кровати и обнимая супругу.
– А чего бы ты хотел, бублик?
Я сладострастно улыбнулся.
– Нет, – простонала Ника и вскочила, упершись локтем в кровать. – Ты забыл, что сказал агент конной полиции? Пушку нельзя многократно эксплуатировать! По утрам!
– Да? Разве он так сказал?– спросил я, поцеловав ее в лоб.
Ника кивнула головой, придав лицу милое выражение наивности. «Все-таки Бродвей прозевал первоклассную актрису» – подумал я, широко улыбнувшись.
– Тогда поедем фотографировать твоих зябликов?
– Тупиков, – прошептала жена, и тут же бодро вскочив с кровати, прищурилась и направила на меня свой указательный палец, – но к вечеру, чтобы привел свою пушку в порядок.
– Не понял!? – возмутился я, но Ника уже убежала в ванну.
На завтрак миссис Брьюнсвик подала нам овсяную кашу на молоке. Удивительно, но и ужин и завтрак в этой потрепанной гостинице, оказались на уровне пятизвездочного Мишлен.
Наевшись до сыта, я закинул сумку с аппаратурой в Тойоту и завел мотор. Как только Ника захлопнула пассажирскую дверь, я решительно нажал на педаль газа и направил автомобиль к шоссе. Поднявшись на ближайший холм, в месте, где щебневый выезд с гостиничной парковки пересекался с асфальтированной дорогой, я остановился:
– Куда ехать, дорогая?
Ника оторвалась от камеры, и оглянулась.
– Вон к тем скалам, – она указала на Восток. Там, вдалеке, высокий, крутой утес уходил далеко в океан.
– Йес, мэм, – сказал я с затрепетавшей надеждой. – Сейчас мы быстренько твоих зябликов отщелкаем, и во Флориду. Вечерним рейсом.
– Тупиков, бублик. Ты штатив захватил?
– Да, милая, – я мельком глянул на супругу.
Мне часто доводилось наблюдать этот характерный охотникам азарт. Он процветал в разных местах: на биржах, презентациях, торгах. Особенно мне нравился переговорная марка азарта. На той стадии сделки, когда маски игроков в покер сброшены, и участники готовы впиться друг другу в горло, ради лишнего доллара к своим миллионам. Именно этот сорт азарта появлялся и у Ники, как только она принималась за работу.
Шоссе вывело нас на изрезанном озерцами, прудиками, иногда просто лужицами, плато. Оно тянулось во все стороны, упираясь в серые скалы. Но ровность плато, как и в первый раз, показалась мне иллюзорной. Мое сознание упорно, даже навязчиво, отказывалось верить в реальность окружающего.
Совсем скоро дорога резко провалилась ниже этого сюрреалистического плато, и уперлась в перекресток. Я притормозил у знака «Стоп», огляделся и, не обнаружив никаких признаков движения, повернул направо.
– А вот и цивилизация, – обрадовался я.
На обочине показался указатель «Селдом 333».
– Город? – удивился я.
– Неа, – равнодушно ответила Ника. – На острове несколько населенных пунктов. Одиннадцать, по-моему. Но это всего лишь названия. Судя по фоткам в нете, населенным пунктом они называют пару лачуг, амбар и пирс. Самый большой городок, с церковью, магазинами и даже парком на северо-западе. А столица в центре. Чтобы ты понимал, столица это место где заброшенное здания у старого аэродромчика перестроили в мэрию. Ты разве не читал в интернете?
Увидев мои осуждающий, почти гневный, взгляд, Ника решила не теребить затянувшиеся раны, и кокетливо прикрыла кулачком ротик:
– Упс.
– В аэропорту, в Ньюфаундленде, – начал я угрюмо, – на фотках со спутника, успел рассмотреть лишь пиксели.
– Да, да. Информации мало, – супруга поспешила перевести стрелки, – и то, только в туристических путеводителях. По большей части об отеле «Фого», куда нас вчера зазывала та женщина из мэрии. В общем, здание гостиницы считается что-то типа шедевра эко архитектуры. Несколько бетонных кубов наложенных друг на дружку без особой симметрии, и все это на сваях прямо среди скал. Смотрится эпично. Стоит как-то заехать, может дама из мэрии права, там лучше.
Шоссе уходило влево на север. Утес, к которому мы направлялись, находился прямо, и казалось, ни на миллиметр к нам не приблизился. Я съехал на грунтовку. На этот раз дорога почти сразу запетляла между невысокими глыбами, слишком больших для камней, и слишком маленькими для скал. Кое-где между ними прорывались островки зеленой растительности.
Несколько раз дорога довольно круто уходила вниз. Из ложбин не было видно ничего, ни океана, ни плато, ни утеса. Затем Тойота вновь взбиралась вверх, и перед нами открывался раздольный, но угрюмый северный пейзаж. Когда, казалось, утес должен был быть совсем рядом, и авто поднял нас на возвышенность, я с ужасом обнаружил, что утес не прямо по курсу, я диаметрально противоположно, за нашими спинами. Дорога, пропетляв, разворачивалась обратно.
– Дальше пешком, – сказал я, затягивая ручной тормоз. – До утеса километра три, во всяком случае, мне так кажется.
Я вышел из машины и навьючил на себя рюкзак. Ника забралась на широченный камень. Затвор камеры щелкал без конца.
– Бублик! – крикнула она мне. – А давай оденем тебя в костюм тупика и я тебя сфотографирую? Заказчик не отличит от оригинала. Ты любишь сырую рыбу?
– Все что угодно, – ответил я, – лишь бы свалить отсюда. Где прокат костюмов?
– Что там? – спросила Ника, указывая пальцем куда-то за мою спину.
Я обернулся как раз в тот момент, когда метрах в ста от машины, за скалу нырнуло ярко оранжевое пятно.
– Туристы, – ответил я. – Местные в жизни бы не надели такую яркую одежду.
Я так решил, поспешив ассоциировать серую угрюмость острова со вкусами жителей. И ошибся. Оказалось, местные рыбаки только яркую одежду и носили. На серой глади океана такая одежда сильно выделялась и, это часто спасало жизнь, попавшим в беду рыбакам.
– Идем знакомиться, – предложил я, – Может тупиков встречал.
Идти было неимоверно трудно. На неровных камнях достаточно одного неловкого движения и получаешь в качестве бонуса от поездки вывих, а то и перелом. Спасали камни покрупнее, на которые можно было наступать смелее, опасаясь только скользкого моха. Уже через пятьдесят метров я пообещал себе: как только выберемся, сразу поедем в местный супермаркет за нормальными альпинистскими ботинками. От моих пижонских кроссовок не было никакого толку. Зато Ника прыгала с камня на камень как козочка, успевая при этом фотографировать.
Совсем скоро я обессилено плюхнулся на заросший мхом камень.
– Погоди, косулька, – крикнул я Нике, пытаясь отдышаться и помассировать гудящие ступни.
Но супруга уже успела скрыться за очередной скалой.
– Бублик, милый, иди сюда. Что это? – услышал я через секунду ее голос.
Зашнуровав потуже чертовы кроссовки, я с трудом встал. Ника стояла спиной к скале и смотрела в сторону океана. На фоне серого неба, метрах в двадцати от скалы, на дне небольшой впадины я увидел ярангу. Конусообразное строение обтянутое посеревшими шкурами тюленя, с торчащими вверху обрубками шестов, вписывался в окружающий пейзаж как нельзя лучше
– Я такие видела у чукчей, в Сибири, – сказала Ника. – Интересно в ней кто-то живет?
Я огляделся. Ни оленей, ни снастей, ни другой домашней утвари.
– Ну. Пойдем, поздороваемся! – сказал я и шагнул вниз.
– Может не надо? – робко запротестовала жена.
– Надо, – ответил я уверенно, движимый огромным желанием избавится от чертовых кроссовок взамен на подходящую обувь, и готовый к любой доплате.
Спустившись, я остановился. Меня удивил мох вокруг яранги. Он оказался странного серого цвета и напоминал больше пыль. Или пыльцу. Я осторожно наступил. На земле, в этой тонкой, рассыпчатой массе остался четкий отпечаток подошвы кроссовок. Кроме моего следа, других не наблюдалось. «Никого дома нет, – мелькнула мысль. – Но куда же подевался человек в оранжевой куртке?»
– Бублик, – позвала меня Ника, – пойдем дальше! Не ходи туда.
– Пойдем, – пробубнил я по нос, – легко сказать. На материке надо было опасаться. Здесь в кроссах далеко не дойду.
Я шагнул в серый налет. Тонкий и легкий настолько, что от одного дуновения воздуха вокруг моей стопы он разлетался, обнажая голый камень. Сделав еще несколько шагов, я оказался у яранги. Шкура, служившая дверью, была чуть приподнята.