Недалеко от нашего поселка были высокие цветные скалы, на которых постоянно тренировались скалолазы. И мы с Машей решили освоить новое занятие и начали лазить по скалам.
Маша лазила великолепно – буквально распластывалась по скале и цепляясь за малюсенькие трещинки мгновенно взбиралась вверх. Я еле успевал отпускать страховочную веревку.
Я лазил намного хуже.
– Я думаю, ты не русалка, а ящерица, – сказал я ей.
– Я – дракон, – сказала Маша, – это такой вид ящериц
– И ты меня уже съела, – продолжил я.
– Да, – сказала Маша, – И скоро выплюну.
Через пару дней мы опять тренировались на скале. Выбрали сложный маршрут, Маша взлетела вверх, спустилась, прицепила меня к веревке, и я медленно полез. Я чувствовал силу в пальцах и мне казалось, что я лезу не так плохо, как обычно, и гордился собой. Когда я был довольно высоко, к Маше подошла высокая очень красивая южная женщина. Вначале я подумал, что она турчанка, но она заговорила по-русски.
– Хорошо лезет, – сказала женщина, показывая на меня.
Сверху мне было все прекрасно слышно.
– Да, – сказала Маша – он вообще хороший. Хочешь его взять?
– Хочу, – сказала женщина, – он мне нравится.
Я хотел закричать, убежать – а почему не спрашивают меня??? Но я висел наверху, держался на маленькой зацепке и даже, если бы я попробовал спрыгнуть, я бы просто повис, раскачиваясь на веревке. Я молчал.
Маша отцепила от себя карабин, с помощью которого была закреплена моя страховочная веревка, и закрепила его за ремень женщины.
Затем Маша, даже не взглянув наверх и ничего не сказав, ушла, только мелькнул рыжий лисий хвост.
Я весь дрожа медленно спускался. В последний момент я сорвался, и повис на веревке, которую крепко держала женщина.
Она спустила меня, стряхнула с меня пыль, отцепила веревку и взяла меня за руку. Смотрела она на меня своими черными веселыми глазами.
– Как тебя зовут? – спросила женщина.
– А как звали твоего первого мужчину? – спросил я
– Педро, он был португалец
– И меня зовут Педро, – сказал я и, предвосхищая вопросы, добавил, – это случайное совпадение.
– Где ты живешь? – спросила женщина
– Теперь у тебя
Женщина улыбнулась, очень крепко сжала мою руку и повела меня к себе домой.
…моим сыновьям,
которые разыгрывают другие сюжеты.
УЙТИ НЕЛЬЗЯ ОСТАТЬСЯ
Эту историю я вспомнил, когда мы с семьей были в горах, катались на горных лыжах, а по вечерам вели философские беседы. Мы снимали шале у горы. Утром выползали в огромных ботинках из дома и ковыляли к подъемнику. Старшие сыновья шли лихачить на черные трассы, младшего сына и внучку мы отводили в лыжную школу на занятия, а все остальные – жена, дочка, сестра, друзья и подруги – расползались по склону, чтобы кататься в соответствии со своим уровнем и пристрастиями. Вечером, усталые, собирались на кухне: женщины готовили ужин, дети играли рядом на полу, а старший сын вовлекал нас в приятные интеллектуальные разговоры.
Вы, наверное, уже поняли, что наша большая семья представляет собой довольно сложный конгломерат любовных, родственных и дружеских связей. Чтобы не утомлять читателя подробностями, упомяну лишь, что в ней уже три поколения: есть дедушка (это я), моя сестра с мужем, мои дети, а еще – самая маленькая и миленькая внучка. И что еще важно для дальнейшего рассказа – наша семья выросла через множество моих браков. Я женился, разводился, опять женился и опять разводился и так, пока не сбился со счета. Со мною сейчас была моя нынешняя бойкая и непоседливая жена, а все мои предыдущие жены оставались в своих домах, от Москвы до Сан-Франциско, зато наши дети вплелись в закрученный семейный клубок и с удовольствием катились по горному склону.
В один из вечеров старший сын – который перенял у меня амплуа главного провокатора – задал нам такой вопрос: «Представьте, что пара: мужчина и женщина в первый раз поехали кататься на горных лыжах. Оба долго ждали эту поездку. Но один из них в первый же день заболел и не сможет идти на склон. Спрашивается: должен ли второй остаться дома вместе с первым или он может идти кататься?»
Дальше сын последовательно отрезал нам все пути, которые могли бы помочь выскользнуть из дилеммы:
– Насколько короткая поездка? Можно ли начать учиться на день позже?
– Поездка короткая, а заболел человек, по всей видимости, надолго, так что, если ждать, пока он выздоровеет, все будут упущено. Нет, такой компромисс не пройдет.
– А нужно ли ухаживать за больным? Если ответ «да», вопрос автоматически отпадает.
– Нет, не нужно, болезнь не столь серьезная: кататься на лыжах нельзя, но человек легко может налить себе чай.
И тогда начался спор, который от минуты к минуте становился все жарче.
– Конечно же, он должен остаться, – горячились одни, – иначе они не пара, больному будет обидно.
– А как же свобода, – отвечали вторые, – больной безусловно должен отпустить здорового, а не держать его взаперти
– Что значит взаперти? – негодовали первые, – пусть катится на все четыре стороны, но тогда он вообще не нужен; если он уйдет, значит на него нельзя положиться.
– Стойте, стойте, почему нельзя положиться?! В серьезных вопросах положиться можно, он не подведет, но здесь – это совсем другое дело, ведь реальная забота заболевшему не нужна, – возражали вторые…
Так мы разделились на два лагеря. Лагерь первых, которые отстаивали «право больного на солидарность» (остаться!) и лагерь вторых, сторонников «права здорового на свободу» (кататься!).
Догадаться, где прошла линия размежевания довольно просто – в первый лагерь («право на солидарность») вошли женщины, а во второй («право на свободу») – мужчины. Так что все пары оказались разделены пополам и яростно спорили друг с другом.
Была только одна пара, которая не разделилась: я и моя боевая подруга – жена. Мы – тертые калачи, столько раз женились и разводились, столько времени провели по отдельности, что привыкли к свободе. А, может быть, мы старше и слишком остро чувствуем ход времени, и все чаще понимаем, что второго шанса что-то сделать может и не случиться.
Так что моя жена оказалась единственной женщиной, которая поддержала идею свободы. Чему я был, безусловно, рад. А подростки, еще не обзаведшиеся парами, разделились по полу, как и взрослые.
Я произнес несколько речей. Одна была такая: «Если мы действительно пара, то я могу смотреть на мир глазами своей жены. И если я заболел, то мне особенно важно, чтобы она пошла на склон, и я увидел горы хотя бы через нее. Мне будет ужасно обидно, если она останется, потому что и я тогда не поеду на подъемнике, не вдохну горный воздух, не скачусь по склону, а так я буду наслаждаться ее руками, ее ногами и ее глазами. И если я когда-нибудь стану инвалидом, прикованным к креслу, то мне не хотелось бы, чтобы моя жена приковала себя рядом со мной, наоборот, пусть путешествует, смотрит мир и рассказывает мне о нем». А про себя я подумал, что если умру, то не хочу, чтобы моя жена вечно горевала и оставалась одна, наоборот, пусть побыстрее найдет себе мужчину и веселится с ним, а я присоединюсь к ним с того света. Но от озвучивания этой мысли я благоразумно воздержался, чтобы не напоминать детям слишком часто о том, что меня тяготит приближение старости. Жена уже ко всему привыкла, а дети пусть думают обо мне немного лучше, чем я есть.
Мои аргументы казались мне железными. И действительно, женщины временно заколебались. «Да, – сказала одна из них, – если уж ушел, то пусть тогда присылает фотографии и пишет смски о том, что видит». Но их ряды дрогнули ненадолго. Видимо, представить, что мужчина катается, а она сидит дома в одиночестве, было невыносимо, и женщины опять возмутились.
Я тоже стал горячиться, сказал, что я бы обиделся на свою подругу, если бы она осталась дома и лишила бы меня возможности радоваться ее радостью (а про себя подумал, что, может быть, мне даже и приятно было бы поплющиться в одиночестве при наличии такого законного повода).
Но моя битва за женские души была проиграна. И тогда мне пришел в голову аргумент от противного. Я сказал, что знаю, в каком случае второй должен безусловно остаться. «Представим, – продолжил проповедовать я, – что на лыжах поехали кататься тайные любовники. И тогда, конечно же, главное для них – это редкая возможность побыть вместе, а лыжи явно вторичны. И второй, конечно, останется с заболевшим». Дети притихли. Повеяло запахом запретной любви. Я невзначай напомнил, что мы с моей нынешней женой долгое время были именно такими тайными любовниками. И они, наверное, вспомнили, как вместе с мамой оставались дома, а я уезжал от них якобы один покататься на горных лыжах. Может быть, я зря так сказал? Нет, нет – все это было давно и неправда. Я уже дедушка, а жена уже сто лет как жена и давным-давно подружилась с моими детьми от прошлых браков. Старший сын легко разорвал тишину, заулыбался и сказал: «О, да – это случай особенный». Он лукаво посмотрел на свою собственную жену и спор завертелся дальше.
И тут-то я вспомнил историю.
Впрочем, прежде чем рассказать ее, скажу, что тема, поднятая сыном, оказалась исключительно актуальной для всех нас, а также, я уверен, для многих современных пар. Эта тема баланса между близостью и наличием своего пространства. Мой старший сын бесконечно качался на качелях – то стремился слиться с женой, страдая, что она к нему недостаточно ласкова, то мучился от этой близости и сбегал пожить отдельно. Сын поменьше еще школьником влип в роман и немедленно сгорел от неумеренного слияния.
Мы с женой долго были любовниками, но между нами всегда стояла прочная преграда – необходимость хранить тайну. А когда тайное стало явным, и мы оказались вместе, на помощь пришли мои дети, а также многочисленные занятия и увлечения моей жены, которые не дали нам раствориться друг в друге.
Так что простенький вопрос о том, должен ли второй человек в паре проявить солидарность и остаться вместе с болеющим, или он может (а как я утверждал, даже должен) получить удовольствие за двоих, попал в яблочко.
А вот вспомнившаяся мне история. Речь тогда шла о болезни чуть серьезнее насморка, и все о том же выборе: уйти или остаться
Это было давно, во время моего предыдущего брака. Я купил только что появившийся первый айфон и был очень доволен этим замечательным девайсом. Холодным вечером, ранним, но темным, как это бывает в середине московской зимы, я шел в офис. И разговаривал по своему новенькому девайсу с одним приятелем. Я уже давно и увлеченно говорил и уже почти дошел до офиса, как вдруг кто-то ударил меня по голове, повалил на асфальт, вырвал телефон и чем-то твердым стукнул по уху. Человек напал на меня сзади и, сделав свое черное дело, немедленно исчез, так что я даже не успел его разглядеть. У меня в памяти остались только его дыхание и тень. Добивал в ухо он, думаю, специально, чтобы я не поднялся и не пустился в погоню.
Своей цели он достиг: вот я лежу в центре Москвы, оглушенный и растекаюсь мыслями по асфальту. Прохожие, игнорируя меня, идут мимо. И так я полежал-полежал, затем встал на колени и стал искать телефон, чтобы кому-нибудь позвонить. Например, приятелю, с которым я только что разговаривал. А может быть, и не ему. Но телефона не было. И тогда мои мысли собрались в кучу, я понял, что стал жертвой ограбления, что в общем-то ничего страшного не произошло, что я, похоже, жив, и вряд ли особо пострадал, а телефон, даже дорогой айфон, можно купить заново. И я потихонечку поднялся и продолжил свой путь в офис. В офисе я почувствовал, что ухо болит и из него идет кровь. Кто-то помог мне добраться до моего кабинета, положил на диван и стал слизывать с меня кровь. Это, конечно, мне показалось – кровь с моей щеки аккуратно стирали салфеткой. Сознание мое продолжало проясняться, и я опять подумал, что все хорошо, но лучше показаться врачу – потому что кровь неплохо бы остановить и проверить, нет ли сотрясения мозга. И я пришел в свое обычное начальническое состояние и стал командовать. Я велел дать мне воды и вызвать скорую помощь.
Когда все было исполнено, и я возлежал на диване на высокой подушке, кровь остановилась, я пил воду и ждал скорую помощь, в кабинет вошла моя жена. Предыдущая жена.
Она оказалась в офисе случайно вместе со своей лучшей подругой, которая по профессии ветеринар. Они собирались то ли в кафе, то ли в театр – я совершенно не помню. Я им все рассказал и повторил свою любимую шутку: попросил подругу-ветеринара меня осмотреть. Она это тут же сделала, и сказала, что беспокоиться не о чем – все заживет. Поранено внешнее ухо – из него и текла кровь, внутри все в порядке, ну а проверить, нет ли сотрясения на всякий случай нужно.
Они еще посидели, поболтали, спросили, нужны ли мне, и, когда я их отпустил, отправились восвояси.
В машине скорой помощи я ехал один. И в приемном отделении больницы ждал тоже один. Потом мне зашили ухо. Сотрясения мозга не обнаружили, и я, с починенным ухом, вернулся домой.
Вот такая история. Моя жена покинула меня не во время банального гриппа, а в куда более неприятной ситуации. И ушла она не ради уникальной возможности научиться кататься на горных лыжах, а ради запланированного рандеву с подружкой.
А на самом деле: была ли нужна мне помощь? Объективно, нет. Я нормально себя чувствовал и мог действовать самостоятельно. Может быть, мне требовалась моральная поддержка? Я был в стрессе? Конечно, я был в стрессе, но мог справиться с ним сам.
О чем же эта история? О том, как меня бросила в трудной ситуации моя жена, что и стало одним из очередных шагов к нашему разводу? Или о том, что даже в такой ситуации я предпочту, чтобы близкий мне человек лучше развлекалась, чем болтался со мной в раздолбанной машине скорой помощи?
И я решил, что правильный вывод последний. И что я сейчас расскажу эту историю, как пример того, что свобода в паре должна быть всегда – и что ограбление одного не должно стать помехой для развлечения второго.
И я уже было открыл рот, чтобы своей историей положить всех женщин на лопатки – а такой исход казался мне в тот момент предрешенным – как вдруг взглянул на наших с предыдущей женой детей-подростков. И мне показалось, что им будет неприятно слушать такое про свою маму. Они ведь не знают про этот эпизод. И особенно неприятно им будет, что я позорю их маму в нашей тесной семейной компании. Потому что окружающие – в отличие от меня – точно осудят ее поступок.
И я замолчал.
И в этот момент я вдруг вспомнил еще одну часть этой истории, которая почему-то затерялась в закоулках моей памяти. И мои воспоминания как видеокассета открутились назад, и фильм на ускоренной перемотке запустился заново. Вот я достаю свой новенький айфон – иду, разговариваю – меня ударяют, валят, выхватывают айфон – еще раз ударяют, теперь уже больно в ухо – я лежу, поднимаюсь на колени, шарю в поисках телефона, кому-то хочу позвонить… кому? Не ей ли? Иду в офис, меня кто-то встречает и ведет в кабинет. И в этот раз я явственно вспомнил, кто эта «кто-то» – эта была она, та, что сейчас сверкала глазами, сидя рядом со мной. Моя нынешняя жена – но только на 15 лет моложе и еще не жена, а тайная любовница. И работала она со мной вместе в одной компании. И войдя, одуревший, в офис я прямиком отправился к ней, она взяла меня за руку, отвела в мой кабинет и стала слизывать кровь (салфеткой – салфеткой, конечно), и вызвала скорую помощь, и вообще развила такую активность по моему спасению, какая ей свойственна во всех ее делах. Конечно, это была она, и к ней я приполз оглушенный. В своем первом воспоминании я просто забыл об этом, поскольку она была моя тайная любовь и говорить об этом мне тогда было нельзя, и потому даже в воспоминаниях я заменил ее имя словами «кто-то».
Когда моя тогдашняя жена вошла в кабинет со своей подругой, она застала там любовницу – о чем конечно же не знала – и я был уже весь обихоженный, и вокруг меня суетилась прекрасная женщина. И как только я это вспомнил, я подумал, что моя мудрая предыдущая жена в тот момент почувствовала, что она не нужна, что ее место занято, что все уже сделано. Я ведь ей даже не позвонил, и потому она совершенно свободна и лучшее, что она может сделать – это продолжить прогулку со своей подругой. Я думаю, что она интуитивно все поняла, но, не сформулировала в словах и потому позже и сама не могла объяснить, почему так быстро ушла и не поехала со мной в больницу. А я – подлый человек – еще много лет удерживал тайное тайным.