Испытываемое в одиночку удовольствие равносильно наслаждению, получаемому от одного из семи грехов – чревоугодию. Поначалу кажется, что у тебя есть силы проглотить все вкусности, запивая их вином, оно усиливает эйфорию, приходит ещё и чувство приятного опьянения, но в какой-то момент к горлу, как раскалённая магма к кратеру вулкана, подступает тошнота. Наполненный яствами желудок, превращается в тяжёлый камень, лежащий прямо посередине тела, а вино, ускоряя процесс брожения всего съеденного, превращает кишечник в мусоропроводные трубы. Так, равно или поздно, неразделённое удовольствие превращается из вожделенной услады в сладкую муку, а потом – в непрекращающуюся агонию. Эти ужасы приходится испытать, чтобы понять, что наслаждение создано, чтобы им делиться, прожорливость на услады, в сущности, тошнотворна.
К счастью, смаковать горькие муки одиночества долго мне не пришлось. Сообщение от Дейва: "Кейт, с прилётом! Поезжай в галерею по адресу 40 rue de France, 060000. Там могут быть картины Каталины. Хорошего отдыха." Так я нашла себе развлечение – поиски Каталины, адрес галереи позволял также попасть туда, где наверняка не будет скучно.
Мы действительно очень быстро добрались до виллы. Она оказалась самым заурядным жильем состоятельного туриста в ценовой категории от пяти тысяч долларов за сутки. Находилась близко к морю, а в остальном ничем не отличалась и ничем не уступала двум десяткам других таких же домов, раскинутых на побережье. Такие виллы быстро перестают удивлять после непродолжительного пребывания – приедаются отсутствием чего-то особенного – всё слишком хорошо и до безобразия понятно.
Убранства гостиной подло лишали игривого южного настроения. Посередине стоял огромный диван, обитый плотным бархатом бордово-кровавого цвета. Он был таким объёмным, что, казалось, в него положили тонну пушистых волокон. Дубовый стол, также располагавшейся посередине комнаты, напоминал своей громоздкостью и размерами усыпальницу. Его словно только что вынесли из королевских палат. Можно представить, как за столом сидят камергер, маршал, герцог, граф и разыграть с ними государственные переговоры, важничая будто и сам обладатель придворной должности Франции дореволюционных времён. Летнему солнечному свету внутрь не давал пролиться пышный декор большого окна: плотные шторы с воланами почти в тон дивана были задёрнуты и закрыли собой вид на море и пляж. Декорированный лепниной потолок представлял собой растянутую по всей площади гостиной огромную картину, обрамлённую позолоченной плетённой сильно выступающей, скорее даже, свисающей с потолка рамкой. На картине был изображён византийский орнамент – лавровый венок, который во времена куда более древние символизировал победу Христа над смертью, также его подносили полководцам-победителем. Здесь же, в этой комнате, он пафосно принудительно падал на плечи тому, кто просто оказывался внутри, не неся никакого сакрального смысла. Архитектурный ансамбль главной комнаты виллы был насквозь пронизан помпезностью, что только убеждало меня в том, что в этом доме всё донельзя соответствует вкусу моего супруга.
Больше, чем заселиться в пустое, холодное, отравленное бессмыслицей жилье, мне хотелось окунуться в море. Прикоснувшись однажды, солёные воды дарят ощущение, запоминающееся на всю жизнь, потом его ни с чем нельзя перепутать. Мне оно было знакомо с детства, с того глубокого детства, когда имеешь полное право ходить без плавок по пляжу. Капли воды, падающие с мокрых волос, моментально высыхают на лбу под палящим солнцем, не успев докатиться до губ. Кожу стягивает от соли, а потом начинает чуть-чуть пощипывать. Кажется, что море, обернув в соли, захватило в свою власть, хотя на самом деле в отличие от многих других явлений в природе, оно никогда не завладевает. Всё, что касается моря —это всегда подлинный, исключительный глоток свободы, и если говорят, что воды забрали в свои пучины, то это лишь только потому, что человек не совладал со свободой.
Спустя пару часов, так и не осмотрев полностью виллу, но вдоволь накупавшись, я неслась на оставленном водителем джипе по побережью в направлении указанного Дейвом адреса. Галереи в Ницце располагаются едва ли ни на каждой улице. В них может находиться две-три более-менее достойные картины или же дюжина абсолютной безвкусицы. Эта галерея была расположена в глубине петляющих улочек Старого города. Чтобы найти её, нужно было повилять по тесным дорожкам, ведущим в сторону, противоположенную от роскоши отелей вдоль набережной.
Когда я наконец добралась, то увидела перед собой абсолютно неприметную матовую белую дверь, пустые витрины и скромная надпись с незатейливым названием «appartements d'art», то есть «квартира искусства». Кажется, галерея была закрыта на сегодня или насовсем. Я отчаянно постучала в дверь – бесполезно. То ли расстроенная от того, что придётся заниматься вопросом завтра, то ли от осознания неизбежности холодного одиночества по возращении на виллу, мной овладело уныние. Город тем временем постепенно начинал окунаться в вечернюю жизнь. Люди заполняли столики варьете, аперитив становился всё актуальнее, я решила пройтись вдоль по улочкам в надежде, может быть, присесть где-нибудь, а может, просто убедиться в том, что пора возвращаться домой.
– Эй, кто какого чёрта, кто это тут поставил? – отчётливо услышав русскую речь, я повернулась и увидела молодого человека, голова торчала из красного кабриолета, стоящего прямо посередине улицы. Вспомнив, что мой автомобиль, припаркован как раз в зоне нынешней активности, я стала возвращаться обратно. К кабриолету уже стянулись официанты с соседнего ресторана, по интонации собравшейся толпы я поняла, что они чем-то недовольны.
– Если вы о впередистоящей машине, то я уезжаю. – как только я сравнялась с кабриолетом, решила не отказывать себе в удовольствии ответить на русском.
Дверь автомобиля тут же открылась, вышел молодой человек, явно пораженный, то ли моей надменно произнесённой фразой, то ли тем, что я сказала её, по-видимому, на хорошо знакомом ему языке.
– Я переставлю, ничего страшного. Просто привычка каждый вечер ставить в одно место, которое обычно не занимают. Александр. – он протянул пожать руку. В то же мгновение я поняла, что это местный завсегдатай, который может подсказать, когда работает наверняка знакомая ему «квартира искусства». Я решила сменить гнев на милость и тоже протянула руку.
– Кейт. Приятно. Извините, я тут первый раз. Я вообще во-о-н туда… – и показала ему на дверь закрытой галереи.
– А-а-а-а, вы художник? – произнёс он на спад.
– Не совсем, но в этой сфере…
– От неё осталось одно название. Все ваши разъехались и рисунки забрали с собой, возможно, часть конечно и осталась, но выставок там точно нет. Так что не думаю, что есть смысл тратить на неё время.
– Меня не выставки интересуют, а конкретный автор работ. – мой случайный знакомый относился к искусству, по всей видимости, холодно, а эта галерея была ему знакома, очевидно, исключительно по территориальному признаку, так как находится рядом с местом его работы, каким-нибудь из ресторанчиков, в котором он либо промоутер, либо креативный директор.
– Давайте-ка я поставлю машину в другое место, а вы зайдете к нам на коктейль и расскажите, кого ищите. – он и не думал, что я откажусь, в миг прыгнул в машину и вскоре вернулся.
– Пойдемте, вы из России?
– Родилась, вот уже почти как три года переехала в Лондон. До этого жила во Франции, но на севере. – мы сели за столик, нас тут же обслужили, принесли ледяной графин воды, какие-то фруктовые канопе и два огненных «Апероль-Шприц» в пивном бокале, разукрашенном сини-зелёными разводами. Видимо, ресторанчик любил удивить гостей эксцентричностью подачи. После непродолжительной беседы предположения подтвердились, Александр оказался арт-директором заведения, где мы теперь с ним беседовали.
– Так кто именно нужен?
– Каталина. – сказала я, будучи уверенной, что в ответ он только пожмёт плечами, однако парень оказался находчивее и доброжелательнее, чем показалось сначала.
– Дождись девяти. Кто-нибудь из художников частенько приходит сюда. Наверняка они знают.
Надежда, что кто-нибудь ответит мне, где искать девушку в городе по имени Каталина, которая пишет картины, была очень наивной, но я решила дождаться девяти. Внутреннее «я» ворчало мне, что это маркетинговый ход изворотливого продажника – заставить клиента задержаться в кабаке и заплатить за очередной коктейль. Но я стойко сопротивлялась внутреннему голосу.
В ресторане было кучно, маленькие столики, странная музыка, почти всё отделано тёмным холодным деревом. Как только Александр меня покинул, я решила пересесть за барную стойку. Сидеть за столиком в таком оживленном месте одной мне показалось чудаковато. Новым собеседником стал бармен, который поделился историей о том, что ресторан был архипопулярный среди художников, по крайне мере, пока существовала местная галерея под названием «квартира искусства». О былой популярности говорили встречающиеся на стенах картины самого разного стиля и качества. Одни авторы приносили сюда работы, чтобы таким образом прорекламироваться, а другие отдавали работы бескорыстно, просто потому, что им льстило пить среди своих картин.
Сейчас публика представляла собой бессвязную смесь туристов, большинство из которых в темноте и не замечали окружающие их арт-объекты. С каждой минутой становилось все теснее и душнее. Около часа я просидела в гордом одиночестве, бармен, развлекающий меня ранее, ближе к девяти не то что поговорить, моргнуть не успевал от количества поступавших заказов. Однако в некоторой степени я получала удовольствие: без телефонов, планов, обязательств и вообще в другой стране абсолютно одной, ощущать себя было непривычно. Как только я начала втягиваться в прелесть малопонятного состояния, кто-то перебил негу, ударив по плечу и тут же плюхнувшись на соседний стул у барной стойки. Это была юная девушка, короткостриженая, с острыми скулами, раскосыми глазами. Она наклонилась ко мне и сказала: – Ваш заказ выполнен! – видимо, я засиделась в духоте и потеряла быстроту реакции. Я не поняла, о каком заказе шла речь, но переспрашивать было по-дурацки, поэтому я просто выбрала формулу шаблонной вежливости: – Добрый вечер. Кто вы? Мы знакомы?
– Каталина. Мне сказали, ты что-то хотела найти в галереи. Быть может, даже меня. – она звонко расхохоталась и стала пристально смотреть куда-то в область моей переносицы широко раскрытыми глазами, которые очень подчёркивали достаточно широкие брови дугообразной формы.
Пришлось поверить, что ожидания порой заканчиваются вот так волшебно – желаемой встречей. С местного арт-директора все подозрения в меркантильности были тут же сняты.
Каталина напоминала подростка неопределенного пола: в ней сочетались очевидно женские черты, и так же можно было представить, что из неё вышел бы неплохой, хотя и смазливый мальчик. Я не знала, сколько ей лет, возможно, по логике вещей, около 25, может быть, уже 30. Иногда моложавость сохраняется вплоть до зрелого возраста. Получается человек вне времени, особенно, если позволяет себе эксцентричность и инфантильность, свойственную юношеству.
Каталина была как будто бы неухоженная, то есть складывалось впечатление, что уход за собой включал исключительно душ с мылом. Она была худой, но это не та худоба, которую приходится добиваться усиленными тренировками и постоянным поддержанием диеты. Скорее, это малоприятная скитальческая сухощавость. Мне казалось, её жизнь была полна мытарств и беспорядочного течения, в Каталине отсутствовала манерность, при этом во внешности было что-то редкое, самобытное, что-то, что в единственном экземпляре заложила в неё природа и что нельзя воссоздать и наверняка получится плохо повторить. Это отличие выделяло её из толпы, делало непохожей на других, но вот в чём оно заключалось, разгадать было сложно. Это своеобразие было почти неуловимым: оно показывалось и тут же скрывалось среди неприметных черт.
Было также трудно сказать, каким был цвет её волос. Если я скажу, что тёмно-русым, это будет неправда. Её волосы были темными, русыми и выгоревшими, редко, а может быть никогда к ним не прикасалась рука парикмахера. Цвет волос точно передавал образ её жизни. Я уверена, что она часто пребывала на свежем воздухе, солнечные лучи падая как вздумается, выжигали клочки волос и делали их содержащими весь спектр русого.
Я, наконец, решила представиться:
– Меня зовут Кейт. Искала тебя, чтобы взять пару работ для галереи Дейва, который из Лондона.
Каталина, по-видимому, никогда не отказывала себе в удовольствии оставаться собой, она сразу же дала понять, что будет до конца и во всём честной – ничего не придумывать и ни за что не лгать: – О нет, Дейв… – она произнесла не то, чтобы с презрением, но с чувством опустошенности, словно открываешь подарок, коробка которого подходит под прообраз желаемого, а вот её наполнение оказывается прямо ему противоположенным. Разъяснять исступление Каталина не стала, зато предприимчиво подбросила идею: – Если будешь виски, закажи два.
Я поняла, что о нашем общем знакомом девушка помнит хорошо, даже не пришлось предоставлять никакой дополнительной информации, а ещё поняла, что меня ждёт какая-то невероятно интересная история. Тут же заказала уже окончательно изморившемуся к тому времени бармену два виски со льдом. Стаканы подлетели молниеносно, спустя пару минут знакомства мы оказались в том самом положении, когда всё располагало к разговору, случайное собутыльничество вообще особая разновидность неподдельной беседы.
Каталина в свойственной ей раскрепощенной манере рассказала, почему Дейв не лучшая отправная точка знакомства: – Дейв странный парень. Знаю его ещё с тех пор, когда он приезжал в академию, где я училась, посмотреть работы молодых авторов. Меня особо не выделял. Но однажды объявился, лет пять назад. Что-то вдруг ему понравилось. Начал уверять, что я талант, хотел сделать так, чтобы ко мне пришла слава. Я понимала, что, если пойду предлагаемым им путём, то создам себе массу ограничений. В какой-то момент мы всё-таки договорились о выставке в Москве. Но я потом передумала. – она замолчала и, глотая холодный виски, стала рассматривать людей по сторонам. Потом Каталина неожиданно приблизилась к уху и завершила монолог: – Я не то, что он хочет. Скажи, я не его формат. – осушив стакан до дна, она двинулась прочь от барной стойки в толпу. Мне молнией ударила мысль, что такая встреча как брошенный на полпути чемодан. Швырнув пятьдесят евро на стойку, я бросилась за моей новой знакомой. Народу в ресторане стало настолько много, что приходилось с трудом проталкиваться, чтобы пройти. Поэтому уже через пару секунд я поймала в толпе глазами Каталину и вскоре уверено шла за ней дыша прямо в спину. Она, видимо, почувствовала, обернулась, и подала головой знак, чтобы я шла за ней по направлению к выходу.
Мы вышли, был поздний летний вечер, за пределами душного заведения дышать было проще и приятнее. Кажется, я даже стала лучше соображать, поэтому поспешила то ли оправдаться, то ли извиниться, поскольку мне казалось, что я сама того не желая, обидела девушку, заставив вспомнить малоприятное из прошлого: – Дейв мой приятель. Сейчас я сама предложила тебя найти. Если всё так, то могу сказать, что и не видела ни тебя ни картины, тем более, галерея закрыта… – я мямлила себе под нос, и Каталине, кажется, было это совсем неинтересно, поэтому она резко прекратила мой невнятный поток мыслей, задав вопрос: – Ты пишешь?
– Нет, я не пишу. Продаю всякую всячину на аукционе. Обычно предметы старины.
– То есть не тратишься на рекламу. – Каталина присела на бордюр, я последовала за ней. Мимика была живой, выразительной, свободной, брови очень подчёркивали эмоции. Она двигалась так, словно ничего не весит.
– Я действительно плохо умею продавать то, в чём не уверена. А в старом уверена. – я была искренне удивлена, как точно Каталина подметила особенность того, чем я занимаюсь.
– Никогда не связывалась с аукционами, можешь говорить, что угодно. А Дейв чем сейчас занимается? – когда она сама вдруг вернулась к разговору о Дейве, в ней всё равно не было и намёка на напряжение.