– Ну и, дура, – пробасил Глеб, – завтра же напишу представление.
– Ой, не надо Глеб Сергеевич, – вновь заголосила Иванова.
– Ну, тогда слушай, Люська, – сказал он, – возьми бумагу, авторучку и пиши заявление на «Тюрю».
Женя достал из своей папки чистый лист бумаги и авторучку и положил на стол перед ней.
– А что писать? – спросила Иванова.
– Ты что прикидываешься? Пиши заявление в отделение милиции о том, что позавчера в кафе ворвался пьяный гражданин Тюрин, избил меня и пытался изнасиловать, – проговорил Глеб.
– Нет, не буду писать, – резко сказала она.
– Ну, тогда мы пошли, – ответил Барышев, – и можешь сказать прощай этому заведению.
Они почти уже вышли, когда услышали писклявый голос Ивановой: – Да уже пишу, только не уходите.
Они вернулись и увидели, как Иванова старательно выводила свои каракули.
– Молодец, Люська, – сказал Глеб, – я тебе обещаю, что этому заявлению я хода не дам, а лишь постращаю «Тюрю». Он и так будет сегодня арестован за другое дело, так что ты его в ближайшие годы не увидишь. Ну а позавчерашний инцидент я постараюсь не заметить.
– Ставь число и подпись, – подсказал Женя, после чего Барышев взял заявление и положил к себе в папку.
Когда они вышли из пельменной, Глеб многозначительно сказал, – Вот это будет веским аргументом в разговоре с Тюриным.
– Ну что, Глеб, надо сегодня брать его, – сказал Женя.
– Я думаю, что он вечером обязательно будет в шашлычной, это его место обитания, – проговорил Барышев.
Они условились, что Женя к восьми вечера подъедет к нему и они вместе, пойдут на задержание Тюрина. А пока Кудрин быстрым шагом пошел в сторону метро, чтобы побыстрее оказаться у себя на работе.
А в отделении милиции, где работал Женя, в этот момент закончилось совещание у руководства и сотрудники столпились во дворе. Дым стоял коромыслом и все обсуждали итоги совещания. Кудрин на нем не присутствовал, ибо по поручению Николаева был в это время в отделении милиции Парка культуры.
– Жень, привет, есть что-нибудь новенькое? – спросил Слава Андреев, лицо его светилось в улыбке, в последнее время она редко посещала его.
– Думаю, что тебе удачно удалили зуб? – спросил Кудрин.
– Удалили, – выдохнул Андреев, – теперь могу улыбаться и с удовольствием слушать твои новые анекдоты.
– Ну, хорошо, – сказал Женя, – по случаю удаления у Славы зуба, расскажу один новый анекдот.
– Значит так, – начал он, – из рапорта участкового инспектора: – После обыска у самогонщицы Семеновой, я и сержант Кол-басюк никак не могли найти входную дверь. Когда Колбасюк устал и уснул в туалете, дверь я все-таки нашел. Но вот зачем я принес эту дверь в наше отделение милиции, не помню…
Все, стоящие во дворе, громко рассмеялись, а Слава Андреев даже закашлялся.
– Все, мужики, нет времени, мне к Николаеву на доклад, – сказал Женя и направился к кабинету начальника.
Доложив начальнику итоги поездки в отделение милиции Парка культуры, Кудрин пришел в свой кабинет и устало сел на стул.
– Опять суматошный день сегодня, – подумал он, – а ведь расследование только начинается и вот уже первая удача – найдена брошка. Он вспомнил слова Николаева, что она должна привести к похищенной картине. В суете этих дней Женя совсем забыл о пуговице, найденной в квартире Ермолаевой. Он снял трубку телефона и позвонил в экспертно-криминалистический отдел.
– Слушаю Вас, – ответил приятный женский голос.
– Добрый день, это Кудрин Евгений из отделения милиции, – представился Женя, – а можно позвать Сергея Родина.
– А он на выезде, – сказала она.
– Простите, а кто у аппарата? – спросил Кудрин.
– Это Тамара Гареева, эксперт, – ответила девушка.
– Эта та самая девушка, – вспомнил Женя, что понравилась ему с самой первой встречи, и он жаждал вновь ее увидеть, а тут такая удача.
– У меня к Вам просьба, когда приедет Сергей, пусть позвонит мне по поводу пуговицы, найденной на месте происшествия на Коломенском проезде, – тихо проговорил Женя.
– Конечно, я передам ему Вашу просьбу, – ответила Тамара.
– Тамара, а можно мне как-нибудь зайти к Вам? – робко спросил Кудрин.
– Заходите в любое время, буду рада, – прощебетала Гареева.
– Ну, до встречи, – пробормотал Женя и, попрощавшись, повесил трубку телефона.
– Как же хорошо, что поговорил с ней, – подумал он, – надо будет где-то раздобыть билеты в театр и пригласить Тамару.
Женя зажмурил от удовольствия глаза и, откинувшись на спинку стула, задремал. Вернул его из дремоты звонок телефона.
– Это Родин Сергей, ну и работку ты мне подкинул, – раздался звонкий голос эксперта.
– А что такое? – не сразу включился Женя.
– Пришлось повозиться с пуговицей, – ответил Родин, – целый день бился с фрагментарными папиллярными узорами, словно пазлы составлял, но в результате мне удалось их идентифицировать с пальчиками нашей картотеки. Судя по всему, эта пуговица принадлежала некому дважды судимому Тюрину Валерию Игоревичу. Данные на него и акт экспертизы я перешлю через дежурного по отделу.
– Большое спасибо Сергей, – ответил Женя, – с меня причитается.
– Да ладно тебе, я сейчас очень спешу, будь здоров, – сказал Родин и повесил трубку телефона.
Пока Кудрин соображал и оценивал информацию, прошло как минимум минут тридцать, и он даже не заметил, как вошел дежурный офицер и положил ему на стол пакет из РОВД.
– Надо же, как интересно получается, – подумал он, – и брошка по всей видимости находилась у Тюрина, и пуговица, найденная в квартире Ермолаевой, также принадлежит ему – это уже кое-что.
Женя достал из пакета документы, прочитал их и положил в свою папку, затем вынул пуговицу и положил ее к себе в карман.
Как было условлено, в восемь вечера Кудрин уже был в кабинете Глеба Барышева.
– Ну что, Евгений, – сказал он, пойдем брать твоего «Тюрю».
– Глеб, а можно я позвоню своему начальнику? – попросил Женя, – а то я забыл его предупредить, чтобы вечером сюда пришла наша машина.
– Конечно, звони, – ответил он.
Женя быстро набрал Николаеву и тот заверил его, что предупредит об этом дежурного офицера.
Минут через десять они уже подъезжали к одноэтажному деревянному зданию с вывеской «Шашлычная «. Оно как под копирку было похоже на «Пельменную», где они были сегодня утром.
Глеб вошел первым, а сзади него семенил Женя. Остановились в прихожей и Барышев, осмотревшись, утвердительно кивнул головой.
– Видишь за угловым столиком двух мужчин, так тот, что справа – «Тюря» – тихо сказал он. Женя присмотрелся и увидел широкоплечего немолодого мужчину с лысой головой в закатанной по локоть рубашке. Он что-то эмоционально говорил человеку, сидящему напротив.
Они быстро подошли к этому столику.
– Здорово Тюрин, а мы за тобой, – сказал Глеб.
– Что надо начальник? – развязно парировал Тюрин.
– Ты нам нужен, любезный, давай, поднимай свою задницу и пойдем в отделение милиции, – повторил Барышев.
– Никуда я не пойду, ты что не видишь – отдыхаем мы с товарищем и никого не трогаем, – проговорил «Тюря».
– Я что-то не так сказал? – громко сказал Глеб.
С соседних столиков люди как-то с опаской посмотрели в их сторону.
– Спокойно товарищи, мы из милиции, – сказал Женя.
– Тюрин весь как-то напрягся, покраснел, со злостью резко схватил правой рукой, лежащую рядом вилку.
– Не дури, Тюрин, у меня же ствол с собой, – отрезал Глеб и, подойдя к нему, схватил за воротник рубашки и вытащил его из-за стола. И тут, Женя обратил внимание на пуговицы его рубашки: они были белого цвета с черной окантовкой, точно такие, как и та, лежащая в кармане с места происшествия.
Глаза у Тюрина налились кровью, он замычал, но видя, как Женя зашел за его спину, держа руку в кармане, выбросил вилку на пол и с ненавистью спросил, – За что забираете?
– Потом все узнаешь «Тюря», – грозно пробасил Барышев, – а сейчас пойдем в отделение милиции, ну а твой товарищ пускай продолжает отдыхать, мы к нему ничего не имеем.
Они втроем вышли из «Шашлычной» и направились в сторону отделения милиции.
В кабинете Глеб слегка обыскал Тюрина и попросил того присесть на стул прямо перед его столом, а Женя расположился рядом с Барышевым.
– За что забрали? – повторил Тюрин.
– А за то, что «подвигов» ты много совершил в последнее время, – сказал Глеб.
– Чего? – растянуто проговорил «Тюря», – я же говорил, что сейчас ни при делах.
– При делах, при делах, – ответил Барышев.
– Расскажи Тюрин, каким образом у тебя оказалась брошка с танцующей балериной? – Женя вынимал из папки брошку, изъятую у «Артиста».
– Не помню никакой брошки, – скосил глаза Тюрин.
– А ты внимательно посмотри, – повторил Кудрин, показывая ему брошку.
– Слушай, начальник, не гони фуфло, – заиграл желваками Тюрин и зло сплюнул на пол.
– Прекрати плевать, здесь тебе не улица, отвечай на поставленный вопрос, – повысил голос Барышев.
– Ничего не буду говорить, не «вешай» на меня цацку, – проворчал Тюрин.
– А вот это – объяснение известного тебе «Артиста», который написал, что выиграл у тебя ее в карты несколько дней назад, – сказал Женя. Он вынул его из своей папки и показал Тюрину.
Наблюдая за уловками Тюрина, Женя вдруг вспомнил, как еще в школе милиции, преподаватели говорили, что при опросе подозреваемого в преступлении, нужно стараться добиться бесконфликтных ситуаций. Важно, чтобы он признал объективно установленные факты и был готов дать признательные показания.
– А вот, Валера, еще объяснения двух человек, с которыми в тот вечер ты играл в карты в подвале пункта приема макулатуры, – не спеша проговорил Кудрин, – они пишут, что тоже видели, как ты ставил на кон эту брошку.
Было заметно, как глаза Тюрина заметались из стороны в сторону, а руки нервно цепляли колени.
Ну, признаю, – немного помолчав, сказал Тюрин, – нашел ее неделю назад на улице.
– А на какой улице, случайно не на Коломенском проезде? – уточнил Женя.
– Не помню, нашел и все тут, – он стоял на своем
– А вот я тебе скажу, что ты ее «нашел» в квартире на Коломенском проезде, – проговорил Кудрин, – ну-ка отверни рукава рубашки.
Тюрин, не совсем понимая просьбы, раскатал оба рукава своей рубашки и Женя увидел, что на правом рукаве отсутствовала пуговица.
– А теперь смотри сюда, – Женя и вынул из своего кармана точно такую же пуговицу, какие были на рубашке «Тюри», – это ее ты потерял в квартире на Коломенском проезде.
– Да мало ли на свете таких пуговиц, да и мужиков много ходят в таких же рубашках с похожими пуговицами, – попытался возразить Тюрин.
– Да нет, «Тюря», пролетаешь ты как фанера над Парижем, – с улыбкой ответил Женя, – криминалистическую экспертизу еще никто не отменял, на ней твои пальчики засветились. А вот и акт экспертизы, где все четко сказано, что пуговица принадлежала именно тебе.
Женя достал из своей папки акт экспертизы и показал его Тюрину.
– Ничего не знаю, и говорить не буду, – вдруг, сказал он и отвернулся от Кудрина.
– Ну что, теперь мой выход, – сказал, улыбнувшись Барышев, и достал из своей папки заявление Ивановой.
– Вот здесь в заявлении некой гражданки Ивановой Люськи сказано, что ты ворвался в «Пельменную» в пьяном виде, где праздновали день рождение повара и устроил скандал, – проговорил он, – но тебе показалось этого мало, ты избил ее и пытался изнасиловать.
– Что? – зарычал Тюрин, – брехня все это, она сама меня первая ударила.
– Первая ударила, – передразнил его Барышев, – ты ведь Тюрин имеешь две ходки в зону и наверняка можешь представить себе, каково будет там с такой статьей.
– Да мы уже с ней как полгода гуляем и написала она из-за злости, – озираясь по сторонам, цедил сквозь зубы разъяренный Тюрин.
– Ну, со злости или нет, а заявление есть, – ответил Глеб, – и еще есть рапорт участкового инспектора, который видел тебя с Ивановой у туалета. Тут написано, как она рыдала от боли после твоего удара в глаз и порванное платье ее также говорит, что так оно и было.
Тюрин весь сжался, голова свесилась вниз, пот ручьями лил с его немытой лысины.
– Хотя у тебя есть альтернатива, – громко сказал Барышев, – ты колешься про квартиру на Коломенском проезде, рассказываешь, кто тебе заказал ее. Да, именно о заказчике, так как тебе видимо было сказано взять со стены только картину, но ты же «Тюря» вор, и не мог ты устоять перед брошкой и деньгами. Ну, а если ты все подробно расскажешь, то я не буду пускать в ход это заявление, а ты всего лишь пойдешь в зону за кражу. Люська твоя, с самого утра пороги обивает и просит вернуть ей заявление.
– А где гарантия, что Вы ей заявление отдадите? – недоверчиво спросил Тюрин.
– Да никакой гарантии тебе никто давать не будет, – разозлился Барышев, а впрочем, пошел ты куда подальше.
Глеб позвал дежурного офицера и попросил отвести «Тюрю» в камеру.
– Все, разговор окончен, пойду регистрировать заявление, – сказал он.
– Стойте, стойте, я все расскажу, только не делайте этого, – упавшим голосом просил Тюрин.
– Одумался, это правильно, – сказал Глеб, – давай рассказывай.
– Первый раз пошел я на зону за кражу в Брянскую колонию для несовершеннолетних еще в 1940 году, – начал говорить Тюрин, – когда началась война, немцы очень быстро стали наступать и тут случилась неразбериха: конвойные куда-то подевались, мы вырвались на волю и побежали в лес. Я, и еще два кореша, набрели на заброшенный хутор и недели три отсиживались там, питаясь ягодами и грибами, этого добра в лесу много было. Но потом все же решили идти, чтобы раздобыть провиант. Путали мы очень долго, пока не вышли к какому-то селу и очень обрадовались. Но наша радость оказалась преждевременной, на дороге у села нас окружили полицаи. Мои кореша побежали было в кусты, но полицай с огромной красной мордой и косыми глазами, хладнокровно расстрелял их из автомата. У меня тогда отказали руки и ноги; я стоял как вкопанный, а тот полицай наставил на меня свой автомат и готов был нажать на курок.
И в этот момент один из полицаев вскрикнул: – Да это же «Тюря», мы с ним вместе чалились на зоне! Мордатый полицай медленно опустил свой автомат и посмотрел на меня своими косыми глазами, а потом проговорил, – Это другое дело, живи пока, но должен мне будешь. Никогда не забуду этого злого и пронзительного взгляда. Потом меня повели в село и заперли в какой-то хате. Тот парень, который узнал меня, принес молока и хлеба и я, наконец, по-настоящему поел за эти недели. Ты слушай Мирона, он главный здесь и с ним не пропадешь, – сказал он мне про того мордатого полицая.
– На следующий день, – продолжал Тюрин, – Мирон стал допрашивать меня, а в конце предложил пойти на службу в полицию, чтобы вместе, как он говорил, «уничтожать красных», после чего дал мне подписать какую-то бумагу. Я даже не видел, что подписываю, так как его грозный вид и лежавший на столе автомат не оставил мне иного пути. После этого Мирон ушел и меня на какое-то время оставили в покое, а ночью – я удрал от них из этого села и больше с ними не встречался. Я опять бродил в лесу несколько дней, пока не увидел в глухой чаще небольшую хижину. В ней находился пожилой бородатый мужик, который сказал, что до войны он работал в этих местах лесничим. А потом, когда пришли немцы и все разбежались, он, не долго думая, захватив кое-какой провиант, подался в эту хижину. Он тогда был удивлен моим приходом, потому что кругом было болото, и тропу знал только он: повезло мне тогда, не сгинул в болоте. Больше года я прожил в этой хижине, однажды завалили лося, и мяса нам хватило надолго. Ну, а потом я все же ушел, мужик провел меня своей тропой через болото, я пошел к грохочущей вдали канонаде выстрелов. Дорога меня вывела в партизанский отряд батьки Прохора. Я тогда командиру отряда честно про все рассказал: и про судимость, и про полицаев, и про хижину в лесу. Почти год я был в отряде, несколько раз участвовал в боях, даже был легко ранен в ногу. В отряде мне выписали временные документы, что было необходимо в то время. Война уже пошла на запад и однажды, во время сильной авиационной бомбардировки, какое-то необъяснимое чувство «воли» вновь мной овладело, я рванул в лес и убежал. Ходил, бродил долго, пока не забрел в полуразрушенное село. Там вообще никого не было, я и просидел в одном из домов еще где-то полгода, благо в подвале нашел оставленные кем-то овощи и крупу.