На столе вперемежку лежали куски хлеба, колбаса, тарелка с кислой капустой и огурцами, граненые стаканы с налитым самогоном и колода карт.
– О, менты прибыли, – улыбаясь, сказал один из сидящих за столом.
– Товарищ начальник, – обратился он к Евсееву, – ничего здесь криминального нет, просто играем в дурака.
Майор подошел к столу и показал на смятые десятирублевки.
– Не знаю, в какого такого дурака вы тут играете, только азартные игры на деньги у нас запрещены законом, – спокойно ответил он.
Со стула поднялся человек с морщинистым лицом, красным носом и беспокойными глазами и проговорил: – А деньги здесь лежат на водку, скинулись мы тут, так как ее всю выпили, не предъявишь начальник ничего.
– А ты «Артист» вообще молчи, ты же не пьешь, вот и сейчас не в пример твоим товарищам, трезвый как стеклышко, – ответил Евсеев и в этот момент у «Артиста» из кармана что-то выпало и с глухим звуком ударилось о пол. Кудрин моментально нагнулся и осторожно кончиками пальцев поднял упавший предмет. Это был финский нож: стальной клинок его был прямой, чуть больше длины ладони, рукоятка была из дерева с углублениями для пальцев, чтобы можно было надежно держать нож в руках.
– А это что такое? – спросил Евсеев и уставился на «Артиста».
Было видно, как лицо его дрогнуло, ноздри широко раздулись, а выпученные глаза устремились на финку, которую аккуратно держал Кудрин.
– Не моя эта финка, я же не по этой части, – пробурчал «Артист».
– Конечно, не твоя, с неба свалилась, – ответил Женя, аккуратно упаковывая нож в кусок бумаги, лежавший на столе.
– Да, Кашкин, – сказал Евсеев, – у тебя тут не только азартные игры, но и люди с холодным оружием.
– Да я не знал, – запричитал он.
– А теперь – все наверх и в машину, – громко произнес майор, – только без фокусов, ствол всегда со мной.
В отделе Женя, по договоренности с майором, в отведенном ему кабинете, решил сам опросить «Артиста».
Когда его привели в кабинет, Женя еще раз более внимательно посмотрел на него. Перед ним стоял худощавый человек небольшого роста с бледным продолговатым лицом. Но несмотря на его усталый, заторможенный вид, взгляд был цепкий, настороженный, готовый к любой провокации. Потертый пиджак бросался в глаза, как будто он всем говорил, что я, мол, простой рабочий парень как большинство граждан. Однако, длинные пальцы рук наводили на мысль, что он либо музыкант, либо вор-карманник. И еще, Женя обратил внимание, что на среднем пальце его правой руки красовалась татуировка с изображением паука, а на безымянном – татуировка с бубновым тузом.
– Ну что, гражданин, Варламов Петр Сергеевич, допрыгался, – проговорил Кудрин, – криминалистику еще никто не отменял, так, что через пару часов будет заключение эксперта о наличии твоих пальчиков на ноже.
Пот выступил у него на лбу, губы задвигались, судорожно глотая слюну, он отвернулся, уставившись в окно.
– Ну что, так и будешь молчать? – спросил Женя.
– Ну, признаю, – неожиданно сказал «Артист», – купил нож вчера на Даниловском рынке.
– Ты же знаешь, что финский нож с таким лезвием приравнивается к холодному оружию, – тихо проговорил Кудрин.
Затем, как его учили в школе милиции, он сразу же задал еще вопрос, абсолютно не относящийся ни к ножу, ни к карточной игре.
– Где брошка-балеринка? – громко спросил он.
«Артист» встрепенулся, поднял на Кудрина глаза, пытаясь сообразить, что ответить.
– Еще раз спрашиваю, где брошка? – повторил вопрос Женя.
«Артист» промолчал, как будто не слышал, полез в карман куртки и спокойно достал ту самую брошку-балеринку, рисунок которой прочно въелся в память Кудрина.
– Все равно перед камерой меня будут обыскивать, так уж лучше я сам ее вам отдам, – не моргнув глазом, сказал Варламов.
– Откуда она у тебя? – спросил Кудрин.
– Да вчера, вечером перекинулись в очко, а у «Тюри» деньги закончились, вот он ее на кон поставил и проиграл, – ответил «Артист».
– А кто это – «Тюря»? – спросил Женя.
– Ты что, начальник, не местный что ли, – ответил он, – его в районе все знают.
– А больше этот «Тюря» ничего на кон не ставил? – уточнил Женя.
– Да нет, он пару часов поиграл, все, что было у него – проиграл, в том числе, и эту брошку и быстро ушел, – ответил Варламов.
– А кто это может подтвердить? – настойчиво проговорил Кудрин.
– Мои кореша, которых Вы задержали вместе со мной, – ответил он.
– Ну а где тусуется этот «Тюря»? – продолжал опрос Кудрин.
– Там, где же ему еще быть, в Нескучном саду парка культуры, в шашлычной, он там часто бывает, – устало сообщил «Артист».
Еще целый час Кудрин документировал показания Варламова, оформлял протокол изъятия брошки с понятыми, приглашенными дежурным по отделу и, когда его увели, стал внимательно ее рассматривать. Это, несомненно, была именно та брошка, похищенная из квартиры Ермолаевой. Вспомнился разговор с ювелиром Лайманом, который говорил о ней как об очень редкой вещи, изготовленной в начале века.
– Воодушевленный первой удачей, Женя направился в кабинет Евсеева. Он рассказал ему о допросе «Артиста» и показал брошку, изъятую у него.
– Хотел бы Вам еще один вопрос задать, – сказал Женя.
– Давай, только быстро, иду на совещание к руководству – ответил он.
– А что означают татуировки на пальцах «Артиста»? – спросил Кудрин.
– В мире криминала, мой юный сыщик, – ответил Евсеев с позиции мэтра сыска, – почти каждый уважающий себя гражданин, отсидевший на зоне, не остается без нательной живописи. Тюремные наколки весьма специфичные и имеют свой глубокий смысл. По ним можно определить все о таком человеке: где и за что он отбывал наказание, какое преступление совершил, какова его, так называемая, уголовная специализация. Ну, а в данном случае, у «Артиста» одна татуировка с изображением паука, а другая – с бубновым тузом. По тюремной классификации, Женя, первая означает, что он – «щипач», то есть вор-карманник, а вторая характеризует владельца как карточного шулера.
– Понял, – ответил Женя.
– Тебе еще много придется познать в нашей непростой сыскной работе, – задумчиво проговорил Евсеев, – еще встретишься на своем пути с такими уголовными персонажами, так что, дерзай!
Женя поблагодарил майора за содействие в работе и за науку в описании психологического портрета преступников.
Через час он уже был в своем отделении милиции и докладывал Николаеву и о разговоре с ювелиром, и о задержании «Артиста», и о «Тюре», но самое главное, он вынул из портфеля брошку и положил ее на стол начальника.
– Вот это молодец, поздравляю, Женя, с первой удачей в этом деле, но главное сейчас – это картина, – сказал Николаев, я созвонюсь с начальником отделения милиции парка культуры, он тоже мой однокашник, он поможет тебе в розыске этого «Тюри». А брошь и объяснения приобщи к делу.
Кудрин поблагодарил начальника и пошел к себе в кабинет. Это был «условный» его кабинет, ибо в нем работали еще двое оперативников. Но сейчас там никого не было и он, подойдя к своему столу, с размаху плюхнулся на стул и от усталости закрыл глаза. В голове крутились какие-то мысли и события: подвал, зловонный запах табака и кислой капусты, «Артист» со своими тонкими длинными пальцами.
Несколько минут он так просидел, затем открыл свою папку, достал брошку и еще раз внимательно рассмотрел ее. Балерина как бы порхала по воздуху, словно пылинка костра, взметнувшаяся над пылающим пламенем, а вокруг нее, с трех сторон, были видны небольшие бриллиантики.
– Теперь самое главное – это похищенная картина, – подумал он, – многое будет ясно после разговора с этим «Тюрей».
В этот момент зазвонил телефон.
– Это Николаев, – проговорил начальник, – завтра с утра поезжай в отделение милиции Парка культуры, там зайдешь к заместителю начальника по розыску Нилову. Он предупрежден о твоем приезде и поможет тебе с розыском «Тюри».
Не успел Женя положить трубку телефона, как он снова зазвонил.
– Добрый вечер Евгений Сергеевич, это Загорский из Пушкинского музея, – сказали на том конце провода, – тут такая информация: вторая картина Модильяни с Ольгой Лаевской исчезла из Лувра во время войны. Там в то время вообще был бардак и не только эта картина пропала. Я так думаю, что может быть, она сейчас находится у какого-то частного коллекционера и если бы у него появилась вторая картина, то цена за две была бы астрономической. Вот собственно все, что я хотел Вам сказать.
Поблагодарив Загорского, Женя положил трубку телефона и устало откинулся на спинку стула. Он посмотрел на часы, которые показывали десять часов вечера.
– Ух, и насыщенный был сегодня день, – подумал он и стал собираться домой.
К одиннадцати часам он, наконец, пришел в свою квартиру, забрался в одиноко стоящее кресло и с наслаждением закрыл глаза. Унылое урчание пустого холодильника вдруг вызвало приступ жгучего голода. А Женя не в состоянии был ответить на вопрос, что он хотел прямо сейчас, ибо что бы он ни хотел, у него все равно этого не было. С одной стороны ему нравилось быть одному в своей однокомнатной кооперативной квартире, которую родители, оплатив первый взнос, купили ему. С другой стороны, он не успевал ничего купить из продуктов и практически каждый вечер он выслушивал лишь урчание пустого холодильника. Женя подошел к окну и взял стоявшую на подоконнике банку варенья, которую мама ему дала еще две недели тому назад. Зайдя на кухню, он нашел в кухонном шкафу сухарь, лежавший там с давних времен, и с наслаждением стал его грызть, макая в банку с клубничным вареньем.
– Ничего нет вкуснее такого клубничного пирога, – подумал он.
Немного насытившись, Женя снова плюхнулся в свое кресло и криво усмехнулся, он вспомнил, как года два назад они с девушкой Соней, в которую он был тогда влюблен, также съели литровую банку с вареньем и потом целый вечер бегали в туалет.
– Ох уж эта Соня, подлая оказалась, – вспоминал он, – они встречались полгода и решили пожениться. Родители были категорически против таких скоропалительных решений, но он тогда и слушать не стал: любовь-морковь такая случилась. А потом, прямо перед свадьбой, будучи студенткой университета, поехала моя любовь на уборку картошки в подшефный совхоз. А, вернувшись, домой, вдруг, сказала, что свадьбы не будет, что она полюбила другого человека. Очень уж он тогда переживал случившееся, но отец тогда успокоил, хорошо, что это произошло сейчас, а не позже. Почти год после этого Женя не подходил к девушкам, но сейчас вся боль и обида уже в прошлом, а на горизонте появилась симпатичная девушка Тамара из экспертно-криминалистического подразделения РОВД. Глаза не заметно все же закрылись и он окунулся в царство Морфея.
На следующий день с утра Женя поехал в отделение милиции Парка культуры. Он вспомнил, как первый раз здесь был с отцом в десятилетнем возрасте. Они тогда катались на колесе обозрения, на других аттракционах, но наиболее сильное впечатление тогда на него произвела комната смеха, где вокруг стояли одни кривые зеркала.
Одни из них, как линзы увеличивали, другие – уменьшали. В этой комнате всегда стоял смех, когда люди рассматривали себя в искривленных зеркалах.
Уже во взрослом возрасте Женя с одноклассниками бывал в знаменитой закусочной «Поплавок», где сравнительно недорого можно было выпить кружку пива и взять бутерброд с селедкой.
Вот и сейчас, проходя мимо той закусочной, у него стала обильно выделяться слюна от нахлынувших воспоминаний. Но, подавив в себе минутную слабость, Женя прошел мимо и вскоре уже входил в отделение милиции. Нилова он нашел сразу и, зайдя в его кабинет, рассказал о цели своего визита. Он молча выслушал Кудрина и, соединившись по телефону с дежурной частью, попросил, чтобы к нему зашел капитан милиции Барышев. Через несколько минут в кабинет быстро вошел человек среднего роста, плотного телосложения с волнистой копной волос.
– Знакомьтесь, – это наш оперативник Глеб Барышев, – сказал Нилов, – а это – наш коллега, Кудрин Евгений, из Красногвардейского района.
– Глеб, – продолжал Нилов, иди вместе с коллегой к себе в кабинет и помоги Евгению отыскать «Тюрю», ты же его хорошо знаешь, похоже, что он и у них засветился.
Они вышли из кабинета начальника и пошли на улицу, чтобы немного перекурить. Женя коротко рассказал ему о том, что его привело к ним.
Через несколько минут они вошли в просторный кабинет, где работал Барышев. Женя отметил, что в нем стояло всего два рабочих стола напротив друг друга. На одном конце кабинета стоял высокий шкаф, на другом – огромный двухсекционный сейф.
– Хорошо тут у Вас, чистый воздух, нет шума, – сказал Женя.
– Могло быть и лучше, – ответил Барышев, – но и так сойдет. Я этого «Тюрю» знаю давно, он недавно освободился из мест лишения свободы, но до сих пор нигде не работает, а только шляется со своими дружками по шашлычным, да закусочным.
Барышев подошел к шкафу и достал папку красного цвета.
– Присаживайся, Женя, за стол моего коллеги, он сейчас в отпуске и изучай досье на этого «Тюрю», – проговорил Глеб и отдал папку Кудрину, на которой было написано “Тюрин Валерий Игоревич, кличка Тюря”.
Раскрыв папку, он увидел фотографию молодого человека с узким подбородком и большими ушами – это был вор-домушник, который за свои тридцать с небольшим лет, дважды был судим за квартирные кражи и освободился из мест заключения всего полгода назад. В деле было также сказано, что после школы, Тюрин выучился на слесаря в ПТУ, но так и не стал работать по этой специальности, предпочтя вольную воровскую жизнь. Проживает с отцом-пьяницей, а мать умерла десять лет назад.
Женя углубился в изучение досье на Тюрина и внимательно читал каждый документ.
А вот «свежий» рапорт участкового инспектора Родина, – произнес Кудрин, – оказывается позавчера, в пельменной была пьянка, перешедшая в драку; что-то у них там внезапно загорелось в зале, возник пожар – еле погасили. А Иванову – заведующую пельменной, «Тюря» избил и пытался изнасиловать. А от подачи заявления на него Иванова отказалась. Опять же почему?
– Надо же, а я этого не видел, – ответил Глеб, – но этот факт нужно использовать. Давай сходим в эту пельменную, она здесь рядом.
Через несколько минут они зашли в деревянный одноэтажный домик, на фасаде которого висела перекошенная вывеска «Пельменная». В зале никого не было, лишь у бара стояла толстая моложавая женщина с отчетливым вторым подбородком. Женя сразу обратил внимание на ее лицо: под левым глазом сквозь обильную пудру пробивался огромный синяк.
– Ну, здравствуй, гражданка Иванова, – сказал Барышев.
– Ой, Глеб Сергеевич, заходите, – напевным голосом проговорила она.
– Что же ты, Люська, опять хулиганишь, что было позавчера?
– строго спросил Барышев.
– Да ничего особенного, – вяло ответила Иванова, – справляли день рождения нашей поварихи.
– Ничего себе день рождения, – проговорил Глеб, – чуть не спалили твою богодельню, да еще и драку устроили такую, что самый отборный мат был слышан во всем парке. Я ведь тебя предупреждал, что еще один «залет» и ты лишишься своего «хлебного места». Завтра же напишу представление в трест столовых и ресторанов об антисанитарии и бардаке, который здесь постоянно происходит.
– Ой, миленький Глеб Сергеевич, не губите, больше не повторится, это все «Тюря» – запричитала Иванова.
– А кто тебе фингал поставил? – спросил он.
– Да этот «Тюря» и поставил, – мы гуляли тихо и спокойно до того момента, когда он с дружками не заявился. Мало того, что он на халяву нажрался, но еще и поджег зажигалкой скатерть и устроил драку. А меня, гад такой, подловил у туалета и хотел изнасиловать, но я стала сопротивляться он меня и ударил кулаком в глаз. Хорошо, что вовремя участковый инспектор подоспел.
– Что же ты на «Тюрю» заявление отказалась писать? – спросил Барышев.
– Да Вы что, «Тюря» – страшный человек, не хочу я с заточкой в животе в больнице валяться, – рассердилась Иванова.