– Ах, господи, что ж я слова такие… Ведь Владимир Николаевич строго-настрого запретил… Да кто ж знает, какие вы слова помните, а какие нет? А я вот вам поесть принесла… Желудок-то, наверное, уже отвык… Пока вот вам только это можно… Вот через соломинку тяните…
Же-лу-док. Это в животе. Еда. Жидкая. Соломинка. Трубочка. Сосать. Глотать.
Нина Андреевна ходит вокруг. Заглядывает в глаза. Переставляет вещи с места на место. Су-е-тит-ся.
Устал.
Наконец-то она ушла.
Опять хочется спать.
Он сидит на стуле между кроватью и окном. За окном светло. А мне не видно его лица.
«Кто вы?»
– Друг.
Друг. У меня есть друг? Или он не мой друг? Вообще – друг. Такое бывает?
«Вы мой друг?»
– Да, я твой друг. Близкий друг. И ты тоже можешь говорить мне «ты».
«Ты.»
– Вот и славно. Так гораздо лучше.
«Я тебя не помню.»
– Такое бывает, ничего страшного. Я здесь как раз для того, чтобы помочь тебе вспомнить.
«Ты знаешь, как меня зовут?»
– Это не тот вопрос, с которого надо начинать. Ответ на него не поможет тебе вспомнить.
«А с каких вопросов надо начинать?»
– Тебе не интересно, как зовут меня?
«Да. Как тебя зовут?»
– Меня зовут Андрей Гардези.
«Это тоже не помогает мне вспомнить.»
– Это нормально. Имена – это, знаешь ли, всего лишь символы…
«Сим-во-лы.»
– Не напрягайся. Мы начнём потихоньку.
«Мне не видно твоего лица. Может быть, оно мне что-нибудь напомнит?»
– Хорошо, я пересяду с другой стороны кровати… Так лучше?
«Да. Но твоё лицо мне ни о чём не напоминает.»
– Да? Жаль.
«Ты обиделся?»
– Вовсе нет! Я знаю, что мы только в начале пути. Но я верю, это не займёт так много времени, как думают врачи. Они вообще перестраховщики и тупицы.
«Пе-ре-стра-хов-щи-ки.»
– Именно. Этот Владимир Николаевич вообще не хотел пускать меня к тебе. Глушил тебя всякими лекарствами. Вообще чудо, что ты смог очнуться.
«Я хочу спать.»
– Вот и славно! Ты спи пока. Я ещё загляну.
– Посмотри на свои руки.
«Смотрю. Бледные. Слабые.»
– Расслабь их.
«Расслабил.»
– Сожми в кулаки.
«Сжал.»
– Разожми!
«Разжал.»
– Зажмурься! Открой глаза! Посмотри на руки!
«А!»
– Что? Что?
«У меня кровь на руках, Андрей!»
– Тише, тише! Нет там никакой крови.
«Но я же видел…»
– Ты не видел. Ты вспомнил.
«Что это за кровь? Откуда? Почему? Что случилось?»
– Всё, на сегодня хватит. Спи!
«Андрей, почему на моих руках была кровь?»
– Не будем сегодня об этом.
«Почему не будем? Я же хочу вспомнить! Ты обещал помочь!»
– Это воспоминание тебе только помешает. Оно последнее, а значит, может заслонить всё прочее. А ведь остальное тоже надо вспоминать… Согласен?
«Ну… не знаю.»
– Хорошо. Будем считать, что согласен. Значит, глядя на руки, ты видишь кровь… Хорошо, давай попробуем что-нибудь другое.
«Давай.»
– Посмотри, во что я одет.
«Одежда?»
– Это называется костюм. А это галстук. Это пиджак…
«Галс-тук. Пид-жак»
– Да. Его одевают на работу или в торжественных случаях. Видишь, вот так застёгивается пиджак. Вот так оправляются манжеты. Вот так поправляется узел галстука… Попробуй повторить эти движения руками…
«Не получается.»
– Закрой глаза. Не спеши. Расслабь руки… Вот так. Давай ещё раз.
«Так?»
– Да, так. Теперь сделай это быстро. Не задумываясь.
«Ой!»
– Что?
«Я вспомнил, как завязывается галстук!»
– Неудивительно. Ведь ты делал это каждое утро.
«Я носил костюм, Андрей?»
– Да, каждый рабочий день.
«А кем я работал?»
– Твоя должность тебе ничего не скажет. Не торопись. Вот погляди на это.
«Это… моё?»
– Да, это твоё. Это называется портфель.
«Порт-фель.»
– Да. Красивый?
«Не знаю. Наверное. Блестит.»
– Да, это дорогая чёрная кожа. Вот смотри. Вот так он открывается, а вот так закрывается. Внутри носят важные бумаги. Документы.
«До-ку-мен-ты.»
– Вот так их достают из портфеля. Вот так кладут внутрь. Слышишь, как шуршит бумага?
«Слышу.»
– Закрой глаза. И продолжай слушать, как шуршит бумага. Этот шум ты тоже слышал каждый день.
«А это что за звук?»
– А вот так бумагу рвут. Тебе иногда приходилось это делать…
«Вот так?»
– Именно. Двумя руками вдоль листа. А ведь я тебе этого не показывал…
«Это было не так сложно вспомнить.»
– Это вообще не сложно. Не бойся.
«Мне почему-то страшно.»
– Я же сказал – не бойся.
– Возьми мою руку… Нет, правой рукой. Обхвати ладонью мою ладонь.
«Вот так?»
– Да. Жми крепче. Это называется пожимать руку. Рукопожатие.
«Рукопожатие.»
– Да. Ты делал это много раз за день.
«А кому я пожимал руку?»
– Всем, с кем встречался. Закрой глаза и начинай пожимать мою руку. И улыбайся. Что ты видишь?
«Лица. Они мне тоже улыбаются.»
– Лица? Вот и славно.
«Снова пожимать тебе руку?»
– Да. Только не закрывай глаза. Смотри сюда. Вот на эту фотографию.
«Вот на эту? Кто это?»
– Смотри на фотографию, не отрывая взгляда. Представь, что ты пожимаешь руку этому человеку.
«Кто это?»
– Его зовут Егор Воробьёв. Всё, отпусти мою руку. А теперь зажмурься. Открой глаза. Смотри на свои руки. Его звали Егор Воробьёв. Смотри на свои руки! На них его кровь. А теперь вспомнил своё имя?
Главный врач Владимир Николаевич завершал обход, когда в палате номер 1 раздался дикий вопль. Из двери палаты в коридор буквально вывалился пациент и упал на четвереньки. Завидев Владимира Николаевича, он вскочил, с обезумевшим взглядом бросился к главному врачу и закричал:
– Доктор, я вспомнил!
Утром следующего дня в кабинете главного врача пациент из палаты номер 1 тусклым голосом вёл свой рассказ. Его слова записывал следователь, которому Владимир Николаевич для этой цели уступил свой рабочий стол. В кабинете, помимо самого Владимира Николаевича, также присутствовал адвокат. Наконец, у окна стоял Андрей Гардези – человек, щедро оплативший пребывание пациента из палаты номер 1 в этой загородной психиатрической клинике в обмен на возможность посещать своего подопечного в любое время. Глядя на Гардези, Владимир Николаевич остро переживал тягостные сомнения, пытаясь ответить на вопрос, этично ли было позволять этому человеку сделать то, что он сделал. Тот факт, что Гардези это позволение хорошо оплатил, только усиливал душевные страдания Владимира Николаевича.
– Ознакомьтесь и распишитесь, – сказал следователь, когда пациент из палаты номер 1 закончил.
Тот расписался в протоколе.
– На сегодня хватит, – хмуро произнёс адвокат. – Прошу отпустить моего подзащитного в палату.
– Ради бога, – пожал плечами следователь. – Мера пресечения – подписка о невыезде, так что мы подождём выписки из больницы.
Владимир Николаевич вызвал Нину Андреевну. В сопровождении медсестры и адвоката пациент из палаты номер 1 вышел из кабинета, опустив голову.
Дождавшись, когда уйдёт и следователь, Владимир Николаевич подошёл к окну и встал рядом с Гардези.
– Думаете, так всё и было, как он рассказал? – спросил главный врач.
– Думаю, да, – ответил Гардези. – Егор Воробьёв мог спасти свой бизнес, только договорившись с ним. Егор занял очень много денег у всех своих друзей, в том числе и у меня, но разрешить воспользоваться этими деньгами, несмотря на просрочку, мог только этот человек. Он был основным кредитором, и у него был весь залог. Егор принёс ему проект мирового соглашения, а тот просто разорвал бумагу у него на глазах. Наверное, Егор был уже на грани и сорвался…
– Застрелился прямо в его кабинете… – пробормотал Владимир Николаевич и сокрушённо покряхтел. – Вы, бизнесмены, совсем недооцениваете опасность стрессов…
– Возможно. – Гардези отвернулся от окна и присел на подоконник. – Пожалуй, это действительно стресс, когда начинаешь забывать, что в жизни важнее. – Гардези вздохнул. – Разве не глупо, что Егор оценил потерю бизнеса выше собственной жизни? А этот… – Гардези на мгновение запнулся, словно пытаясь сдержать какое-то слово, и сдержался, – мог спасти Егора, подписав мировую, а вместо этого потерял рассудок, когда его забрызгало чужой кровью…
– Шок и амнезия – это ещё не потеря рассудка, – поправил его Владимир Николаевич.
– Как угодно.
– Ну а вы? – спросил Владимир Николаевич.
– Что – я? – вскинулся Гардези.
Владимир Николаевич сел на подоконник рядом с Гардези.
– Мне даже страшно за вас, Андрей Викторович. Вы хотя бы понимаете, какой душевный груз на себя взяли? Так и вам недолго моим пациентом оказаться…
– Не дождётесь, – обронил Гардези, и Владимиру Николаевичу показалось, что это было сказано вовсе не ему.
– Честно говоря, – нерешительно пробормотал Владимир Николаевич, – не могу простить себе, что позволил вам устроить этот чудовищный эксперимент над больным…
– Но он же сработал, – мрачно отозвался Гардези.
– В этом вам повезло, если вообще можно так выразиться. – Владимир Николаевич снял очки и потёр указательным и большим пальцем переносицу. – Вы ведь назвались его другом…
– Моим другом был Егор Воробьёв, – сквозь зубы сказал Гардези. – Я не мог позволить тому, кто довёл его до самоубийства, укрыться в этой вашей амнезии.
– Это жестоко, – покачал головой Владимир Николаевич, надевая очки.
Гардези поднялся и посмотрел на врача сверху вниз.
– Да бросьте вы, доктор! – отрывисто сказал Гардези. – Вы что, не понимаете? Этот ваш пациент, скорее всего, и в тюрьму даже не сядет, несмотря на своё признание. Да, я не позволил ему спрятаться хотя бы от своей совести. Но лучше уж жить так, чем провести остаток жизни беспамятным овощем в вашей клинике! Так что с моей стороны это было очень даже по-дружески…
– Не уверен, что это для него лучше, – возразил Владимир Николаевич.
– Жизнь лучше любой амнезии, доктор. Прощайте. Спасибо вам за помощь.
– Прощайте, Андрей Викторович, – проговорил Владимир Николаевич. – Вы уж берегите себя. Может быть, вы и добились справедливости, но легче никому не стало… и прежде всего самому вам.
Гардези нахмурился, хотел было что-то сказать, но передумал и стремительно вышел. Владимир Николаевич смотрел ему вслед в окно до тех пор, пока шагающая неровной и слегка пошатывающейся походкой фигура не скрылась из виду за железными воротами.
2005
Семь слов
Однажды автору предложили написать рассказ с использованием семи нарицательных слов (или производных от них), которые ему назовут тут же наобум. С этими словами оказалось сложно с ходу придумать оригинальный сюжет, и тогда автор сдался и использовал неоригинальный сюжет, но зато в своё оправдание семикратно перевыполнил задачу – применил все заданные семь слов (или производные от них) не просто в рассказе, а в каждой из семи глав рассказа.
1
Вечерело. Море ещё освещалось закатным солнцем, но в небе уже виднелась бледная луна. Дул вечерний бриз, от которого деревья в саду шумели листвой, а плетёные кресла, сложенные ровным штабелем у садовой беседки, еле слышно поскрипывали.
Девушка с лейкой в руках сосредоточенно поливала клумбы с крыльца небольшого одноэтажного домика. Время от времени она бросала прищуренный взгляд в сторону моря. Правда, там не было ничего заслуживавшего внимания, кроме, может быть, стайки дельфинов, прыгавших по волнам вдали у горизонта. Но что-то заставляло девушку всё чаще и чаще всматриваться в темнеющую гладь моря и нетерпеливо переводить взгляд на наручные часы.
Наконец, присмотревшись, она увидела нечто, что заставило её радостно вскрикнуть и выронить лейку из рук прямо посреди крыльца.
– Дюк! – со счастливой улыбкой прошептала она.
2
Обернувшись, Дюк бросил последний взгляд на девушку, тяжело вздохнул и закрыл за собой дверь. Уже стемнело, с моря ощутимо веяло холодным ветерком, а над горизонтом, мутно проблёскивая сквозь полупрозрачные облака, светила огромная полная луна.
Дюк запахнул куртку, аккуратно перешагнул через брошенную прямо посреди крыльца лейку и быстро зашагал к пирсу через сад по выложенной плиткой дорожке. Он невольно отметил, как тщательно ухожен сад, а дорожка подметена до идеальной чистоты, если не считать нескольких опавших листьев.
– Райский уголок! – пробормотал Дюк себе под нос с неожиданной горечью.
Дорожка перешла в ступеньки, ведущие вниз на пирс, к которому был пришвартован быстроходный прогулочный катер «Дельфин», гордость Дюка. Спрыгнув на борт прямо с причальных подмостков, Дюк отвязал швартовочный трос и медленно опустился в кресло перед штурвалом.
Некоторое время он сидел, глядя прямо перед собой. Волна ударила в борт катера, Дюк вздрогнул, тряхнул головой и завёл двигатель.
Описав дугу, катер взревел и понёсся прочь.
3
Следователь подошёл к патрульному и показал удостоверение. Хотя луна светила достаточно ярко, патрульный всё же ослепил фонариком, сличая личность.
– Да я это, я! – раздражённо бросил следователь и был пропущен, наконец, к месту происшествия.
Он поднялся по крыльцу небольшого одноэтажного домика и вошёл внутрь. Там уже работала следственная бригада. В прихожей курил угрюмый судмедэксперт.
– Труп? – спросил следователь. – Криминальный?
– Труп, – подтвердил судмедэксперт. – Криминальный или нет, пока не могу сказать. Жду, чтобы отвезли тело в морг. Вскрытие покажет…
Следователь кивнул. Осторожно ступая по полу и внимательно глядя себе под ноги, он прошёл в комнату, где оперативник и криминалист проводили осмотр.
– О, тебя вызвали? – вместо приветствия сказал ему оперативник. – Подняли с постели?
– Угу, – мрачно промычал в ответ следователь, доставая из портфеля бланки протокольных листов. – Сегодня день сумасшедший, пожар в дельфинарии… Дежурный прокурор зашивается, вот меня и дёрнули…
– Не ворчи, – добродушно сказал оперативник и подмигнул. – Грех тебе жаловаться. Говорят, скоро пересядешь в кресло заместителя прокурора города? Будешь других посылать в ночное дежурство и получать от работы сплошное удовольствие…
– Ага, море удовольствия, – мрачно ответил следователь. – Хватит болтать. Ну что, здесь картина ясная?
– Картина – да, а вот насчёт сюжета не уверен, – отозвался криминалист. – Сам видишь – мёртвая девушка на полу… Никаких видимых повреждений… В помещении образцовый порядок…
Криминалист защёлкал фотокамерой, озаряя комнату слепящей вспышкой.
– Пора бы завести нормальный фотоаппарат, – буркнул следователь, морщась и жмурясь. – До сих пор своей старой «Лейкой» пользуешься?
– Старый конь борозды не испортит, – наставительно заметил криминалист. – Ты будешь тело сам осматривать или поверишь нам на слово?
4
Следователь сидел в гостевом кресле и наблюдал, как судмедэксперт поливает свои уродливые кактусы в горшочках из миниатюрной лейки, выполненной в виде фигурки дельфина. Из дельфиньей пасти тонко лился ручеёк воды.
Следователь зевнул и переспросил:
– Значит, самоубийство?
Судмедэксперт, не оборачиваясь, пожал плечами.
– У меня нет оснований считать, что есть криминал, – сказал он. – Впрочем, если у тебя много свободного времени, можешь покопаться… Между прочим, она была беременна. Второй месяц. Можешь порасследовать…
– Ты же знаешь, что суицид меня вполне устроит, – проворчал следователь. – Как наступает полнолуние, так у нас по статистике всегда несколько самоубийств… Ты что-нибудь слышал про влияние фаз Луны на психику беременных девушек?