***
… Лара, я не выдержал.
Я швырнул туфли в лицо продавцу, развернулся и вышел. Скажи, дорогая ты меня осуждаешь? -
Черепахин, резко крутанувшись на табуретке, отвернулся от микроволновки, и проникновенно, глазами полными слез, взглянул на растроганную Ларису.
– Ответь, ты меня осуждаешь? – требовал ответа Аркаша. – Только твоим мнением я живу. Только твои суждения для меня значат ВСЕ. Так ты меня осуждаешь?
– Успокойся, глупенький, – прижала взлохмаченную в процессе исповеди актерскую голову к груди Лариса. – Не переживай. Нет на то причины. А хочешь, я тебя немножко порадую. Скажи, хочешь?
– Хочу. – По-детски преданно глядя Ларисе в глаза, позволил себя баловать Черепахин.
Лариса убежала в комнату, хлопнула дверцами шкафа, и вернулась на кухню. На вытянутой руке она внесла, висящий на фирменной вешалке, бархатный пиджак цвета горького шоколада.
***
Черепахин крутился перед большим зеркалом и так и этак.
Под радостный Ларин смех демонстративно принимал позу сначала крутого мачо, потом погруженного в думы писателя, затем вдохновленного пианиста.
Все образы были хороши.
Черепахин остался доволен. Его дурное настроение, «как ветром сдуло». Аркаша дурачился, веселился.
– А теперь садимся пить вино! – Скомандовала очень довольная покупкой, Лариса.
Черепахин с огромным аппетитом, поглощал куриную ножку, хрустя легко поддающейся зубам нежной косточкой, обильно запивал снедь красным вином, радостно балагурил, вспоминая о событиях минувшего дня.
Потом он хищно вгрызался в черемуховые ватрушки, ничуть не думая о треволнениях дня, недавно пересказанных.
***
Конечно, таланта на импровизированную придумку про мажора не хватило бы, пусть и фантазийного, Черепахина.
Кое-что из Аркашиного рассказа все-таки было правдой.
Но, вряд ли, такую правду хотела б услышать Лариса.
А дело было так.
Недавно у Алисы Смирницкой, Аркашиной коллеги по театру, был день рождения.
Актерская братия метала монетки-купюрки в театральную шляпу для подношений по принципу «кто сколько может». Моглось уж как-то крайне скупо.
– У жадармоты! – Не шуточно злился Аркаша, который пол – дня протаскался с замызганной черной шляпой, прося народ раскошелиться. – Пожрать да выпить все припрутся, а на подарок денег жалко.
Черепахину было даже неловко вручать утонченной, ранимой Алисе почти что с боем отвоеванное у коллег, немногочисленное подношение.
Но Алиса, как женщина, равнодушная ко всему практичному и земному, без выражения эмоций, молча взяла шляпу из рук раздосадованного на артистов Черепахина, и с шумом вытряхнула ее содержимое в сумку-баул.
Пара-тройка монеток, ловко увернувшись от ловушки, скользнули мимо. Копеечки запрыгали по полу. Закружились, заплясали.
– Ну что за эпидерсия…, – капризно простонала меланхоличная Смирницкая.
– Не волнуйся, я подниму, – услужливо рухнул на под стол галантный Аркаша. – На что денежки тратить будешь?
– Не знаю. – Честно ответила Алиса. – А что в магазинах сейчас продают?
–Ну… всякое продают. – Задумался Черепахин.
– Что всякое? – Переспросила Алиса. – А я давно не была в магазинах. И всякое такое, в глаза не видела. Может быть, вместе сходим?
***
Необычное предложение заинтриговало Черепахина.
Казалось бы, что тут особенного? Взять, сходить с коллегой в магазин, чтобы помочь выбрать подарок.
Однако Аркаша смущался.
Алиса давно ему нравилась. Но нравилась без взаимности. И прохладное отношение Смирницкой, невероятно будоражило красавца – «сердцееда», Аркашу Черепахина.
– Хорошо! – Подумав мгновение, выпалил вслух, окрыленный внезапной удачей артист. – Давай сходим.
***
Алиса с Аркашей долго гуляли по улице.
Шли, не спеша заглядывать во встреченные на пути, огромные магазинища и маленькие магазинчики.
Перемывали знакомым косточки, смеялись.
Черепахин припрыгивал, слово ребенок.
Купил у загрустившей без дела, толстой уличной продавщицы, два шоколадных пломбира, а Алисе еще и петушок на палочке. Снял с ветки тополя полосатого, отчаянно орущего, испуганного котенка.
***
Наконец, довольная жизнью парочка вошла в прохладный рай стеклянного супермаркета. Обувной отдел располагался у самого входа.
Алиса подошла к витрине.
Там красовались круглоносые модельные туфельки. Фиалковые. С золотым ремешком. На золотом высоком каблучке.
Алиса потянулась к туфлям. Взяв их в руки, она душещипательно умилялась, бережно поглаживала тонкими красивыми пальцами лакированное «тельце» пленительной обувки.
Продавец был крайне вежлив и обходителен.
Любезно предложил свою помощь растроганной Алисе.
Был ли мажор? Был. И даже вихлялся под песню Майкла с неоплаченной сумкой в руках. Но что с того? Мажора обслужил другой продавец.
Алиса примерила туфлю. Туфелька оказалась ей впору.
– Сколько стоят туфли для дамы? – Не без волнения, но, тем не менее, галантно, обратился к продавцу Черепахин.
– Семнадцать тысяч шестьсот рублей, – заставив екнуть Аркашино сердце, ответил тот.
***
Актерскую душу скрутило смятение.
У него были деньги.
Накануне Черепахин вынул из домашнего почтового ящика коммунально-квартирную платежку. Квитанция фиксировала задолженность, и неукоснительно предъявляла счет на 18900 рублей.
– Блин, за квартиру давно не плачено. – Озадачилась Лара, найдя бумажку уже у себя на кухонном столе. – Срочно заплатить нужно. Иначе хозяева аренду не продлят. Без объявления войны на улицу выставят.
Аркаша, – просительным голосом обратилась она к ровно глядящему на проблему съемного жилья, не озабоченного житейскими проблемами, господину Черепахину. – Сможешь завтра оплатить?
– Конечно, дорогая. – Легко согласился добрый Аркаша.
Однако, квартира «осталась с носом».
Фиалковые туфельки ее «сделали».
***
Однажды зимой Алиса Смирницкая купила кочан.
Собиралась порезать салат. Кушать хотела.
Однако, войдя в квартиру, усталая артистка сменила планы на вечер. Орудовать ножом ей было лень.
Алиса рухнула в старое кресло. С наслаждением стянула тесные «нашпиленные» туфли, швырнула их к порогу. Туда же метнулись капроновые «телесные» чулки.
Алиса закинула вытянутые ноги на полированный прямоугольный, испещренный белесыми царапинами журнальный столик. Аккуратно вытянула из-под кресла хрустальную пепельницу, давно «объевшуюся» окурками дамских, запятнанных красным, ментоловых сигарет. И, наконец, закурила.
***
Набор из сигареты, чашки растворимого кофе и куска засохшего сыра, неделю назад потерянного хозяйкой в холодильнике, спас от голода тощую Алису.
А кочан так и остался лежать. Капуста провалялась на полке совдеповского белого буфета месяц, другой, третий… А к весне распустилась!
Вокруг измученного обезвоживанием, едва живого, одутловато-бледного овощного «тела», кочерыжка пустила листья.
Разродившись густой здоровой зеленью, капуста захорошела.
Закудрявилась.
***
– Какая у тебя экибана классная, – дивились бесчисленные Алисины приятели и приятельницы. – Как ты смогла такое чудо выпестовать?
Все знали, откуда у Смирницкой руки растут. И оттого опушенная зеленой балетной юбкой тщедушная кочерыжка людей умиляла.
– Так она сама выросла, – небрежно оправдывалась Алиса. – Жить хотела.
***
А на 8 марта добрые люди принесли в подарок Алисе литровую банку с аквариумными рыбками. Раз уж в ее запущенной квартире всякое добро плодиться и размножаться вздумало!
Пару дней юркие «неончики» носились как угорелые, радуя хозяйский глаз зарядом неиссякаемой энергии и оптимизма.
Потом Смирницкая уехала на уик-энд с тогдашним очередным возлюбленным.
Когда вернулась, то рыбы плавали вверх животами, так и не узнав, что такое еда и просторный аквариумный приют.
– Ну что за эпидерсия, – брезгливо поморщилась Алиса. И выплеснула тухлую воду с мертвыми рыбами прямиком в унитаз.
***
«Черт ногу сломит». Бардак. Творческий беспорядок. Хаос. Кавардак. Так можно кратко описать Смирницкое обиталище.
В Алисиной однокомнатной «хрущевке», убого обставленной полированной мебелью времен социализма, никогда не складывался диван.
Посуда мылась только тогда, когда чистая заканчивалась. Настенные часы не тикали.
Когда-то очень давно, Алиса уронила на бардовый, в черных крапинках, напольный ковер бутылку с разъедающей жидкостью.
Типа ацетона.
Бутылочная крышка от удара отлетела, выпустив на волю прозрачное содержимое. На ковре по-хищному засияла лысая зубастая дыра. Алисе дыра напоминала разинутую акулью пасть. И она старалась не совать ног в глубокую рыбью глотку.
***
– Ты что на ковре костер жгла? – спросил Алису один из последних воздыхателей, косвенный убийца аквариумных «неончиков», глядя на пустое место в пространстве коврового покрытия.
– Типа того. Серж, а купи мне новый! – Нарочно провоцировала приятеля Алиса.
– Ну что за буржуазные замашки? Постыдись. – Шутя выкрутился, не любящий обязательств, легко идущий по жизни, Алисин ухажер. – Зачем тебе новый пылесборник?
– И то правда. – Сразу согласилась Алиса. – Пылесборник не нужен. Давай ты лучше пиццу закажешь. Кушать хочется.
Через полчаса любовники сидели на полу, перед открытой коробкой с горячей пиццей, поили друг друга дешевым вином, курили и целовались.
***
– Серж, а тебе нравятся мои туфли? – Алиса, обутая в новые фиалковые туфельки на золотом каблучке, кпала лопатками на диван, по-кошачьи выгнув спину, вытянув ноги вверх. – Как думаешь, они красивые?
– Конечно дорогая. – Томным голосом отозвался, эротически давно уже настроенный, раздетый до плавок, вползающий в кровать на четвереньках, возбужденный Серж.
– Что конечно? Конечно да? Или конечно нет? – Отталкивая от себя любовника, настаивала на ответе Алиса.
– Конечно да, – уточнил совершенно не расположенный к словесным умозаключениям, разгоряченный воздыхатель, пытаясь продолжить любовные игры – Это твои самые сексуальные туфли!
– Ты меня не слышишь, – капризничала Смирницкая. – Я не спросила тебя, сексуальны ли мои туфли. Я тебя спросила, красивые ли они.
– У тебя очень красивые туфли. – Пытаясь сохранить позитивный настрой, спокойно реагировал на очередной заскок экстравагантной подружки, уставший от скандалов в самый неподходящий момент, теряющий самообладание Серж.
– Слушай, Серж… А почему ты такой тупой? С тобой ведь даже о пресловутых туфлях вести разговор невозможно. – На пустом месте вспыхнула Алиса.
– Тупой говоришь? – Глубоко разочарованный в свидании, Серж, сел на краешек дивана.– Тогда острого себе поищи.
– Ха-ха-ха. – Фыркнула Алиса. – Смешно-то как… Давай-ка, юморист, иди домой. Конец гастролям.
– Как скажешь. – Вконец измотанный Алисиной спесью, засунул ногу в штанину джинсов, грустный любовник. – Знаешь, я давно хочу тебя сказать: я устал от скандалов. Давай расстанемся. И не звони мне больше.
– Поверь, не стану.
***
Когда за Сержем захлопнулась дверь, Смирницкая, закурив, заплакала.
– Ну, что за эпидерсия, – думала она, не веря в то, что ее снова сбросил очередной мужчина. – Подумаешь, обиделся. Дурень!
Потом, проплакав ночь от жалости к себе, наутро отправила ему эсэмэску: «Любимый, прости».
Однако ответа не получила.
Выждав до вечера, набрав номер Сержа, выпалила в телефон: «Если через час не приедешь, я себе вены вскрою!».
Серж не приехал.
Алиса металась по квартире, как львица в клетке, но об обещанной смерти, конечно, забыла.
***
Хаос царил не только в Алисиной конуре.
Он безраздельно властвовал в ее, бесспорно прелестной, но очень взбалмошной голове. «Тараканов» в ее зыбком сознании было хоть отбавляй.
Никто из ее окружения точно не знал, где раздобыть такой дихлофос, который сумел бы тех «тараканов» повывести. Или хотя бы уменьшить их тучное полчище.
И все-таки, в тесном содружестве с «тараканами» Смирницкой существовалось на свете не скучно. Мужчин в ее жизни было – хоть отбавляй.
«По краешку ее судьбы» любовники мчались, конечно, галопом. Но дружным галопом! Стуча в нетерпенье копытом, и обгоняя друг друга, густо взбивали пыль.
***
Объяснялось мужское влечение просто.
Алиса была отнюдь не дурна собой.
Алису Бог наделил той редкой, неоднозначной красотой, которая делает женщину особенной. Смирницкая была до истощения худа.
Алисины волосы напоминали водоросли. Струящийся Алисин хвост то вальяжно разваливался на ее остром плече, то нежно ласкался к торчащим лопаткам.
Открытое лицо очень красили глаза: два озерца, глубоких и темных и влекущих.
***
Смирницкая страстно любила дешевые цацки.
Очень крупные серьги в виде как-нибудь сложных плетений, с вкраплением ярких камней. Подобные броши, браслеты.
И все эти пестрые побрякушки Алисе невероятно шли. Их радостный «визг» гасила одежда. Неизменно черного лаконичного цвета.
Смирницкая годами не раскошеливалась на тряпки.
Считала, что у нее все есть: черная юбка в пол, шерстяное черное платье с длинными рукавами; вечернее черное муслиновое платье с голой спиной; обычное черное платье… ну и еще пара-тройка подобных вещей.
***
Кроме бижутерии Смирницкая очень любила меха. Ее старенький лисий полушубок служил ей верой и правдой почти десяток лет.
Еще в гардеробе экстравагантной хозяйки хранились целые песцовые шкуры и выделанные скорняком меховые горжетки.
В дни торжества Смирницкая просто – напросто перебрасывала через плечо, поверх дежурного черного платья, вытянутый из шкафа облюбованный пушистый вариант, и считала себя нарядной.
***
Духами Алиса не пользовалась.
Давно колдовала с эфирными маслами, купленными в аптеке.
Мешала две капли терпко-тяжелого масла герани с тремя молодящими свежими капельками грейпфрута, и шла распылять флюиды.
Флюиды распылялись успешно.
***
На Черепахина флюиды действовали давно.
После покупки фиалковых туфель он затаился и ждал.
Думал, как поведёт себя Алиса. Вкрадчиво фантазировал, щекоча себе нервы, справедливо рассчитывая на взаимность. Но плотско-телесных знаков Алисе не подавал. Все надеялся, что Смирницкая проявится первой.
А Смирницкая о щедром Аркаше и думать забыла.
Эффект от покупки туфелек приравнивался ею, по-видимому, к эффекту подаренной шоколадки.
Черепахин грустил.
И не погрязнув пока в предательстве, мучительно размышлял: изменит ли Ларе, если поманит Алиса?
***
Лару Аркаша любил.
Так любят, к примеру, горячую воду.
Когда она есть, ее наличия не замечают. Можно плескаться в ванной, с комфортом стирать носки, и драить тарелки. Не станет горячей воды – не умрешь. Однако, и быт вести по-другому нужно: обзаводиться ведерной кастрюлей, и на газу воду греть, кипятить. Вроде бы мелочь. А качество жизни – иное.
Лара – Аркашина горячая вода.
Он к ней привык.
И лишаться ее обслуживания, крыши над головой, теплой постельки, вкусной еды, Черепахин категорически не желал.
***
Но Алиса являлась ночами и днями.
При свете мрачной луны, мистически льющей свет в незанавешенное Ларой окно, Алиса мерещилась Черепахину Булгаковской Маргаритой.
Казалось, вот-вот заколышутся шторы, и Алиса влетит на метле, распустив по голому телу темные, растрепанные космическим ветром, густые космы.
***
Однако в театре, Алиса была не такая.
Меланхоличная. Чужая.
Литрами глотала гранулированный кофе из огромной, экономичной банки, почти всегда молчала, на репетициях халтурила.
О причине вселенской Алисиной тоски и последующей за тоской, депрессии догадывались все коллеги, до единого.
–О, Смирницкая опять очередного любовника оплакивает! – Театрально возвел руки к небу разгневанный режиссер, во время генерального прогона очередной сцены. – Алиса, когда ты, наконец, прекратишь столь бездарно тратить душевную энергетику на недостойных тебя мужчин!