Черепахин не знал, что и думать, радоваться или плакать. Сочувствовать несчастной Алисе, или веселиться оттого, что, наконец, она свободна.
***
Впрочем, несколько последних дней не прошли без переживаний совершенно иного плана.
А именно материального.
Черепахину пришлось занять денег у приятеля, чтобы возместить квартирный долг. Все-таки перед Ларой было как-то неловко.
Черепахин направился в банк в крайне растрепанных чувствах. Протянув платежку, миловидной светловолосой девушке в полукруглом окне, на ее вопрос: не желает ли он завести какую-то банковскую карту, почему-то ответил «да».
Хотя никакая карта ему была не нужна.
Однако, сразу поняв, что «сел в лужу», Аркаша сконфуженно пошел на попятную, объясняя, что он передумал брать карту, потому что у него нет ни минуты лишнего времени, но что он непременно возьмет ее в следующий раз.
После всех перенесенных мытарств, Черепахин вздохнул с облегчением, и вспомнил о Ларе.
– Я очень люблю эту женщину. – В очередной раз убедился Аркаша. – Я жить без нее не могу. К черту Алису Смирницкую с ее не проходящей эпидерсией.
Ну, правда же, к черту!
***
– …А ты… Явилась не запылилась. –
На Алису Смирницкую, в щель едва приоткрытой деревянной калитки, глянул странно-веселый лукавый глазок. Замочная цепь звякнула, дверь стремительно распахнулась.
Пред Алисой предстала мачеха.
Во всей красе.
Внешне Надежда Елизаровна смахивала на мультяшного домовенка Кузю.
Собственноручно стриженые ею, густые седые волосы, были взлохмачены. Крохотные незабудкого цвета глазки, под толстыми линзами очков, постоянно бегая, вращаясь, закатываясь и округляясь, выражали эмоции только превосходящей степени.
Если радость – то бурную.
Если восторг – то бьющий с ног наповал.
Если печаль – то безысходную.
Если равнодушие – то полное.
***
Маленькая, юркая, худая, Надежда Елизаровна беспрерывно двигалась. То в припадке гнева стремительно куда-то шагала, то злобно хихикала, потирая руки, а иногда, в порыве переполняющих чувств, даже подпрыгивала.
– Новость слышала? – Уперев руки в боки, и заранее вонзаясь осуждающим взглядом на приемную дочь, даже не доведя ее до порога дома, учинила допрос Надежда Елизаровна.
– Какую новость? – Застряв на половине пути в входной двери, спросила Алиса.
– Ну как же? Педагоги демонстрацию объявили. Говорят, что денег на колготки не хватает! –
В этом месте мачеха настроила глаза на крайнюю степень брезгливого изумления, захихикала, хлопнула в ладоши, подпрыгнула и выпалила. – Учителям на нажопники не хватает! Представляешь, пришла училка в школу, а на жопе нет ничего, пусто, тю-тю!
***
Алиса стояла, уткнув нос в садовую ромашку, сорванную на ходу, и никак не реагировала на злободневную мачехину новость.
Она давно привыкла к заскокам мачехи, и знала, что ее комментарии к сообщениям Надежды Елизаровны весьма излишни.
Молчание – золото.
***
– Ну, что молчишь? – все же настаивала на Алисином комментарии, мачеха. – Как тебе новость?
– А еще про что в газетах пишут? – Увильнула от ответа Алиса.
– Мисс мира выбрали! – Вновь оживилась женщина. – А я считаю так: красота красотой, а вонь-то все равно у всех одна! Я перну – моя-то вонь не хуже будет! Я сегодня пятилитровую кастрюлю супа из ревня наварила. Пойду нажрусь как свинья. А пердеть-то как мисс мира буду! … Поешь со мной?
– Давай тарелочку.
***
Двадцатое число каждого месяца значилось в календаре Алисы Смирницкой как «День Мачехи».
Встречаться с женщиной, которая ее воспитала, приемная дочь «волокла себя на аркане».
Но так было надо.
А если учесть, что слово «надо» для Алисы существовало лишь, как речевая иллюзия, пустой звук, то становилось неясно: отчего она до сих пор «с высокой колокольни не наплевала» на «знаменательную» дату, и продолжала-таки маяться не нужными ни ей, ни мачехе опустошающими душу свиданками.
Наверное, потому что Алисина мачеха была ненормальной.
Да, да, ненормальной. И эту явную ненормальность диагностировала даже не вполне нормальная Алиса.
***
Алиса не могла предположить, что сделает мачеха, если «цепочка» их встреч неожиданно оборвется. Вдруг Надежда Елизаровна разведет костер под дверью ее квартиры? Ворвется в театр и устроит дебош? Подкараулит ее за углом и вырвет волосы?
Хотя, такое, навряд, бы случилось.
Потому что мачехины заморочки выливались исключительно в словесные катаклизмы. Надежда Елизаровна могла «вылить ушат грязи на человека», морально «истереть его в порошок», в устной форме «раскатать по асфальту», но наброситься на несчастного с ножницами – никогда!
***
Было бы явным преувеличением сказать, что по Надежде Елизаровне давно «психушка плачет». Но легкие заскоки в ее поведении случались часто.
Вернее, каждый день.
Либо «на людях», либо дома.
Разница заключалась лишь в том, что «на людях», Надежда Елизаровна могла унизить человека, мастерски владея речью: она говорила кратко, по делу, железно чеканя слова. Дома же несла всякий бред, с подскоками, приплясами и вращением глаз, нисколько этого не стесняясь.
Да, на работе женщина вела себя безупречно.
И даже если бы Алиса захотела «вынести сор из избы», и рассказать кому-нибудь о странностях в поведении мачехи, ей все равно никто бы не поверил.
Да и как в такой вздор можно верить, если окружающие видели ее абсолютно другой?
***
Надежда Елизаровна уж лет пять пребывала на пенсии.
Однако, всю жизнь проработала завучем в школе, совмещая ответственную должность с преподаванием алгебры и геометрии в старших классах.
Надежду Елизаровну боялись все: ученики, родители коллеги.
Спица – такое прозвище дали ей школьники еще в самом начале карьеры.
Очень прямая тугая спина выдавала в Алисиной мачехе бывшую спортсменку. Поговаривали, что в юности Надежда Елизаровна предъявляла большие права на победы в художественной гимнастике.
Но однажды случилось что-то страшное.
Что именно, травма, психологический срыв, физическое истощение организма – никто особо не помнил и не знал. Надежда Елизаровна никому и никогда, ничего о себе не рассказывала.
Работоспособности этой суровой женщины мог позавидовать самый выносливый, жилистый мул. Она тянула на своих плечах школу, двух приемных дочек, дом в частном секторе, с огородом в придачу.
Причем, тянула без супружеской помощи.
Одна.
Последние лет 30 в дом бывшей учительницы не ступала нога мужчины.
***
Удочерила Надежда Елизаровна двух девочек сразу.
Сестренок Валю и Алису.
Вале было 5 лет, Алисе – 3 года.
Алиса никакой другой женщины в своей жизни, кроме мачехи не помнила, и детдомовского прошлого тоже. Однако она всегда знала, что мать ей не родная.
Сестру Валюшку Алиса очень любила.
Но, девочки были настолько разными, и внешне и по характеру, что Алиса не раз сомневалась в их кровном родстве.
***
– Валь, а вдруг мы не сестры? Вдруг в детском доме чего-то напутали? Или мама правду скрывает? – едва повзрослев, терзала душу ненужными вопросами ранимая Алиса.
– Да сестры, сестры. Успокойся. – Утешала Алису невозмутимая Валя. – Просто ты похожа на маму, а я на папу. Или наоборот. В семьях так часто бывает. Сама присмотрись.
Алиса присматривалась.
И Вале вроде бы верила… Но все-таки сомневалась.
***
Зерно отчуждения между приемными дочерями посеяла мачеха.
Валя с первого же дня в ее доме зарекомендовала себя успешно.
Алиса – не очень.
Валюшка, крепенькая приземистая русоволосая девчушка, с очень обычным лицом, оказалась проста в воспитании. Ладить с ней было лкгко. Валя была послушна, не капризна, без претензий. Она с завидным аппетитом ела манную кашу и морковную запеканку, ластилась, как беспородная кошка, и никогда не обижалась.
***
С Алисой все было наоборот.
Алиса предпочитала одиночество. Избегала любых разговоров, зато подолгу листала книжки с цветными картинками.
По утрам, у мачехи сдавали нервы, глядя, как Алиса бесперспективно купает ложку в вермишелево -молочном супе, женщина не выдерживала. Яростно выхватив тарелку из-под носа капризной падчерицы, она с размаху швыряла ее в посудную мойку.
Тарелка с треском лопалась.
Белесый суп стекал по стене, вермишель забивала воронку.
Алиса вставала и молча уходила к себе.
***
Зато Валюшка, чудо-ребенок, всегда была наготове. Ни слова не говоря, она выуживала из мойки куски разбитой тарелки, драила стену, убирала в хлебницу, так и не съеденный Алисой кусок, потом лицом утыкалась в мачехин тощий живот, надеясь на ласку взамен заботы.
И конечно, ее получала.
Пары раз поглаживания по русым волосам, по мнению мачехи, было вполне достаточно.
***
Но что было делать с негодницей Алисой?
Когда девочка смотрела в глаза Надежде Елизаровне, женщине становилось не по себе.
В глазах девочки ей чудилось нечто бесовское.
Колдовское. Не по-хорошему волшебное.
– Мужицкая приманка. – Глядя на дочь-приемыша, молча думала Надежда Елизаровна, – Вырастет, из койки в койку прыгать будет. Но ничего, ничего. Я тебя воспитаю. Ты у меня не мужиков, Родину любить научишься.
Надо заметить, что Надежда Елизаровна мужчин не жаловала. Вернее, страстно ненавидела. Она была настоящей мужененавистницей. И этот факт ни от кого не скрывала. О причине такого презрительного отношения к лицам сильного пола окружающие могли лишь догадываться.
***
– А это что? – Надежда Елизаровна брезгливо потянула за ремешок фиалковую туфельку, стянутую Алисой только что, и брошенную у порога.
– Это обувь, мама.
– Это обувь? – Выпучила незабудковые глазки мачеха. – Не-е-ет. Это не обувь. Вот обувь!
Надежда Елизаровна стащила с обувной полки пару своих старых коричневых туфель, на широких скособоченных каблуках. Вот это обувь! Видишь?
–Эту обувь носить можно. А еще в этой обуви чечетку бить можно. – Наскоро напялив туфли, бойко задробила каблуками разгорячившаяся мачеха.
Потом в запале схватив лопату, притулившуюся в углу, женщина продемонстрировала уникальный потенциал своей обуви во время копки картошки.
***
– А еще этой обувкой можно мух бить, орехи колоть, зад почесать тоже можно. –
Расширяла и расширяла спектр возможностей своих коричневых вездеходов их счастливая обладательница.
Алиса слушала и смотрела. Молча стягивала вторую туфельку.
– А ты че ногами не пользуешься? – Пустила разговор в другое русло Надежда Елизаровна.
– Ну, как же ими не пользоваться? – Парировала падчерица. – Пользуюсь.
– Чтобы ногами пользоваться, их нужно обуть. – Постановила Надежда Елизаровна. – А у тебя обуви нет. В таких туфлях не ходят.
– А что в них делают?
– У-у-у! Я тебя научу! – Коварно зыркнула глазами находчивая женщина. – Гляди!
***
Надежда Елизаровна сняла с вешалки свою самовязаную синюю шапку. Встряхнула ее. Установила на стул. Потерла руки. Приготовилась.
– Вот. Ты думаешь, это шапка? – Заговорщески зашептала мать. – Нет, это не шапка. Это дурная лысая башка какого-нибудь мужика. Ты берешь свою туфлю. И бьешь ею в самое темечко!
С этими словами Надежда Елизаровна яростно огрела шпилькой по макушке не ждущего нападения шерстяного колпака. Потом еще, еще и еще…
Рука женщины в азартном запале порою промахивалась, и каблук увесисто хряцал по деревянной крышке несчастного стула.
Алиса вздрагивала. Страстно жалела новенькие фиалковые туфельки. Но сумасшествию матери не препятствовала.
***
Наконец-таки, Алиса прошла в свою комнатку.
Подошла к окну. В палисаднике зрела смородина.
У Вали тоже была своя, отдельная комнатка. Сестра, как и Алиса, с мачехой не жила. И Надежда Елизаровна жилище любимой падчерицы всегда закрывала на ключ. Алисина конура о существовании замков и запоров даже не догадывалась.
И вообще, комнаты девочек отличались. Алисино обиталище сильно смахивало на школьный пенал. Длина комнатушки почти что равнялась длине кровати. Правда в изголовье, у окна вмещалась еще и крохотная этажерка с любимыми Алисиными книгами. Напротив койки мостился хлипкий крохотный столик и деревянный стул. Шкаф в комнате отсутствовал. Ему не хватило здесь места.
Комната Вали была куда как просторнее. И главное, в нее вмещался одежный шкаф.
***
В детстве мачеха объяснила, что комнаты девочкам распределялсь согласно возрасту. Старшей – досталась большая. Младшей – меньшая. Девочки восприняли такое распределение собственности как аксиому.
И никогда на сей счет не спорили.
Однако, в любом случае, Надежда Елизаровна нашла бы повод отдать Валюшке «лучший кусок». Считала, что старшая падчерица этого не заслуживает.
***
Условия жизни в доме мачехи были спартанскими.
Ровно в 6 утра, в любую погоду, они втроем выходили во двор.
Сначала носили в дом воду, летом – поливали из леек бесчисленные грядки с клубникой, свеклой и огурцами; зимой – лопатами чистили двор от «вчерашнего» снега. Потом по расписанию значился сорокаминутный комплекс упражнений на свежем воздухе, непритязательный завтрак и школа.
***
После уроков Надежда Елизаровна требовала от девочек обязательного посещения какой-либо спортивной секции.
Валя выбрала лыжи.
Коротконогая, коренастая, она как маленький бульдозер настырно перла вперед. На радость мачехи Валя быстро выбилась в лидеры школы, города и, наконец, страны.
Алиса заниматься спортом наотрез отказывалась.
Ходила в театральную студию.
Мечтала стать актрисой.
***
Идеальная чистота в доме была обязательной. Девочки ежедневно влажными тряпочками освежали мебель и протирали полы.
Стакан теплого молока на ночь тоже считался обязательным.
С тех пор Алиса возненавидела стерильную чистоту в доме, домашние хлопоты и теплое молоко.
***
Суп из ревня оказался вкусным необычайно.
Горячее душистое варево грело живот. Но душу не грело.
– Как твой балаган? Все стоит? Скоморохи не разбежались? – Съязвила Надежда Елизаровна.
– Стоит. Куда он денется? Завтра премьера. Хочу лечь пораньше. – С чувством выполненного долга, поднялась из-за стола усталая Алиса. – Двадцатого числа забегу.
***
В тот день Лариса Деева испытала шок.
– Шок это по-нашему. – Пронесся в ее пустой голове навязчивый рекламный слоган из телевизора.
Лариса села в кресло. Сама себе приказала: «Так, давай-ка мы разберемся. Все по порядку. Не торопись. Шаг за шагом. Шаг за шагом».
***
Утро прошло как обычно.
Лара работала во вторую смену, поэтому спокойно сварила Черепахину кашу, накормила его и отправила на работу. Потом Лариса принялась за хозяйство. Черепахин посетовал, что у его шоколадного бархатного пиджака рукава затерлись.
– Ты сама не стирай! – Забеспокоился о пиджаке Черепахин. – Испортишь. В прачечную отнеси.
Лара послушалась. Вынула из шкафа пиджак, вывернула карманы. В кармане лежал гарантийный талон с приколотым к нему кассовым чеком на сумму 18900 рублей. Лару бумажка сильно заинтересовала.
***
«За что это Аркаша у нас такие деньжища – то платит?» – Глотала залпом печатные буквы встревоженная Лариса.
В талоне значилось: туфли женские, размер – 38, цвет – фиалковый, гарантия – 1 месяц.
–Что это все значит? – Недоумевала Лара. – Хотел мне сделать подарок? Почему размер не мой?
– Может быть, купил туфли, принес домой, понял, что размер не мой и решил не дарить? – Один за другим возникали вопросы. – Тогда зачем историю про можора рассказывал? Где деньги взял? Куда туфли сплавил?
Версия о покупке туфель для другой женщины в Ларином мозгу всплывала. Но она казалась какой-то уж очень странной.
– Почему туфли? – Думала Лариса. – Женщинам обычно дарят украшения, духи, цветы. Зачем Аркаше дарить кому-то туфли?