***
Лара, волнуясь, схватила телефон, набрала номер Черепахина.
– Аркаша, ты зачем туфли купил? – Спросила она.
– Какие туфли? – Не понял вопроса Черепахин.
– Фиалковые. Размер-38, количество-1пара.
Повисла пауза. Лариса кожей почувствовала, как сжался, сконфузился далекий Черепахин. Как гнусно выискивает он сейчас лазейки, дырочки, чтоб выскользнуть из ловушки.
– Лара, мне репетировать нужно. Меня уже зовут. Потом… все потом, – зачастил он и бросил трубку.
– А мне что делать? – Запоздало крикнула в трубку ошарашенная Лара.
Но телефон вещал настырные короткие: «Пи-пи-пи».
***
Всю свою жизнь, сколько Лара себя помнила, она ненавидела свое сходство с матерью.
Делала все, чтобы не быть на нее похожей.
Ларисе не нравилось, что Лида развелась с ее отцом, жила одна.
«Мозгов не хватило мужчину удержать. – Озлобленно думала она. – Сама в мужика превратилась».
Лариса тряслась над Аркашей, пылинки с него сдувала, потому что считала, это правильная тактика. Ее мать была грубой, приласкать мужчину не умела. А если мужа не ласкать, это другая женщина с удовольствием сделает.
Однако, Лариса не только обласкивала Аркашу. Она готовила, стирала, оплачивала съемную квартиру…
И вот, сегодня, она разоблачила Черепахина во лжи.
***
Аркашина мнимая слава, с мыслями о которой Лара жила так много лет мгновенно померкла.
Лариса решилась.
Она взяла Аркашин бархатный пиджак, но не понесла его в прачечную. Она швырнула его в вытянутый с антресолей, покрытый пылью чемодан. С этим чемоданом Черепахин пришел к ней на следующий день, после черемуховых ватрушек. В эту же кучу свалились рубахи, дезодоранты, обувь, зубная щетка и чек на 18900 рублей.
***
Аркаша позвонил Алисе Смирницкой, сказал, что ему жить негде, что жена Лариса выставила его чемодан за дверь, за надуманные ей же самой, Аркашины провинности. Попросил пристанища хотя бы на ночь.
– Приезжай, дрыхни. – Ничуть не удивившись, сказала Алиса.
Аркаша приехал.
***
Черепахин с удивлением обнаружил, что спальным местом в однокомнатной запущенной хрущебе артистки можно было назвать лишь продавленный расправленный диван, более десятка лет не подвергавшийся ненужной сборке.
Хорошо, что смущенный Аркаша приехал не с пустыми руками: с бутылкой дорогого пятизвездочного коньяка, с палкой копченой колбасы, с батоном белого хлеба и с шоколадкой.
– Ого, барин гуляет! – Радостно округлила глаза вечно голодная Алиса, глядя, как Аркаша выкладывает из пакета на кухонный стол продуктовое изобилие. – Давай сюда скорей колбаску, я ее сейчас порежу.
***
Распив с хозяйкой коньяк до самого донышка, Аркаша плакал, стоя на коленях, вцепившись в подол Алисиного шелкового халата. Кричал, что любит давно и мучительно. Что видит Алису во сне голую и смеющуюся.
Алиса, выдрав халат из Аркашиных рук, молча подошла к дивану-инвалиду, вытряхнула из простыни крошки и упала на диван, призывно глядя в глаза нечаянному любовнику.
Прошло два месяца, Аркаша недоумевал, зачем он жил когда – то с Ларисой. Зачем он потратил бесценные годы? Ее забота казалась теперь ему какой-то ватной, усыпляющей, забивающей глаза и уши.
– Там было сонное Царство. – Говорил он, с жаром целуя руки любовницы. – Только теперь я живу.
***
Алиса Аркашиной любви не противилась.
Впервые в жизни мужчина готов был остаться подле нее, никуда не спешил, никуда не бежал.
– Хорошо, хорошо. Живи. Дыши. – Принимала Аркашины ласки взволнованная Алиса. – Живи, любимый.
Новость о своей беременности Алиса приняла с полным равнодушием. Ребенка она не хотела. Но и аборт делать не хотела. Алису устраивала мысль, что рожать ей нужно, слава Богу, не сегодня. А со временем все уладится, утрясется.
Аркаша, узнав, что скоро станет отцом, старался свое настроение держать искусственно-приподнятым. Хотя, день ото дня, это становилось делать труднее и труднее.
Алиса, вернувшись из театра, молча часами валялась с закрытыми глазами на диване, с Аркашей не разговаривала, ничего не ела. Словом, хандрила.
***
Аркаша, не знал, как быть, что предпринять.
Но время шло, Алиса родила девочку.
– Ты понимаешь, у меня не было матери! Я не знаю, что такое материнская любовь! – Билась в истерике Алиса, рыдая и сморкаясь в кухонное полотенце, пока Аркаша неумело совал в рот новорожденной бутылочку с искусственной смесью. – Я не могу любить этого ребенка. Я не знаю как.
Спустя какое-то время Алиса успокаивалась и даже принималась кормить малютку. Но ночами к плачущей дочке не подходила.
***
Аркаша часами мерил комнатное пространство.
Ходил туда-сюда.
Обратно.
Но девочка заходилась в плаче, требуя грудного живительного молока и теплой материнской любви.
Соседи, заведомо предполагали, какая из Алисы может получиться мать, и, слыша, как девочка каждую ночь надрывно плачет, натравили на Смирницкую социальные службы.
Приехали две толстые тетки, отыскали девочку в ворохе грязных простыней на раскладном диване, составили нужные бумажки, и к радости соседей, девочку забрали. В дом малютки.
Алиса вздохнула с облегчением.
***
Аркаша был растоптан.
Опустошен. Ушел из театра. И от Алисы тоже.
Он снял задешево облезлую комнату в семейном общежитии, перебивался заработками то там, то сям.
Через год пришел в себя. Понял, что живет не по-людски, не по-божески и взялся за ум. Вытравил в халупе тараканов, купил обои, отремонтировал холодильник.
Обновленная комнатка давало силы жить дальше. Черепахин устроился на постоянную работу заводским охранником. Купил в кредит кособокую избушку в городском частном секторе, перевез из деревни свою мать.
***
Год потратил на то, что получить право забрать дочку из дома малютки.
Когда, наконец, было вынесено положительное судебное решение, Аркаша вместе с матерью привез домой совсем чужую девочку.
Аркаша как, мог старался. Он мечтал привязаться к ребенку душой и сердцем. Но у него не получалось.
Аркаша смотрел на дочку, а видел Алису.
Холодную, безжалостную, пустую.
Девочка была ее копией.
***
Зато к малышке накрепко привязалась Аркашина мать.
Она не долго думала.
Побросала нехитрые внучкины пожитки в холщовую сумку «мечта челнока», чтобы увести в родную деревню. Туда, где жизнь казалась ей простой и понятной.
А городскую жизнь она понять не смогла.
***
Прошло лет семь.
В тот день, в декабре-месяце, в Аркашином городе крепчали морозы.
Мегаполис уже неделю бетонною тушей жался к промерзшей земле.
В его венах – артериях стыла кровь: дороги сковали «пробки». Автомобили толкались, скрипели стальными «зубами», костью стояли в «горле» больного города.
Город тошнило, в пятницу он сплевывал сгустки машин за город.
Становилось легче.
***
У Аркаши Черепахина ныл зуб.
Рабочая смена на старом литейном заводе катилась к концу – и это успокаивало. Мечталось о счастье в пустой холостяцкой коморке, тепле и целой кастрюле борща с большими ломтями черного хлеба.
Когда-то давно, как будто бы в прошлой жизни, свекольно-бардовый суп, щедро сдобренный любовью и зеленью, Аркаше варила Лариса.
Аркаша не оценил.
Думал будет «хлебать полной ложкой» женскую любовь, преданность и заботу другой женщины – всю свою дальнейшую жизнь.
Вышло иначе.
***
«Оттрубив» – таки смену, Аркаша запрыгнул в автобус.
Поехал домой.
– Ну нет у меня таких денег! – Зло шипела в телефонную трубку сотового, раздраженная кондукторша 13 «тэшки», попутно отслеживая красными от напряжения глазами втискивающихся в салон пассажиров. – И завтра в магазин за твоими штанами мы не пойдем… Дайте мне, наконец, выспаться! Я ж уже не человек. Я зомби какое-то.
Девушка, да что вы лягаетесь! Накупят каблуков, и шастают, где попало. – Моментом подхватила вирус агрессии полная дама в красном пуховике, – телом пихая в бок нарядную девушку.
Сама корова, – отмахнулась девица и стремительно рванула к свободному месту по ногам случайных попутчиков.
– Спасибо, что не по головам, – уныло подумал Аркаша, и начал протискиваться к выходу. Не тут-то было. Измученные морозом, усталые люди, будто нарочно толпились в проходе, мешкали, огрызались. А очкастый молоденький парень в ушастой шапке и вовсе уставился на Аркашу, словно «баран на новые ворота», когда тот попросил его отойти в сторону.
Аркаша проехал свою остановку.
Злился. Скрипел зубами.
Да только что с того толку?
***
Наконец, автобус сжалился, притормозил. Выплюнул изжеванных пассажиров.
– Лидия Петровна! – Чужим гортанным голосом, пугая окружающих и самого себя, заорал вдруг Аркаша. – Лидия Петровна! Стойте.
Женщина в немодной дубленке нехотя обернулась.
… А Аркадий. – Надменно взглянула на бывшего зятя Лида. – А я-то думаю, кто вопит, как потерпевший.
– Я ненарочно, – захлебнулся в чувствах, радостно подбежавший к Лиде Аркаша. – А я свою остановку проехал. Представляете? Видимо, не зря! Вот вас, Лидия Петровна встретил.
***
– Ну, почему же думаешь, что не зря? – «Лезла в бутылку» теща. – Не о чем нам с тобой говорить.
– Да я, если честно, номер телефона Ларисы хотел попросить. – Замялся Аркадий. – Она ведь номер сменила. И квартиру тоже… Я ничего о ней не знаю.
– Зачем тебе знать-то? – Пошла в атаку Лида. – У самого-то, я слышала, и жена и ребенок имеются.
– Да нет у меня никого. – Сник Аркаша. – Давно уже один живу… А дочка моя в деревне живет. С матерью моей. Взрослая уже. В школу скоро пойдет.
***
В Лидиных глазах мелькнула жалость.
Ей все стало ясно.
Аркаша почувствовал замешательство тещи. Боялся сглазить удачу. Мялся. Носком башмака вкопал в снег брошенный кем-то окурок.
– Так дадите телефончик? – Аккуратно спросил он.
Лидия Петровна достала из сумки старомодный сотовый. Нашла в «контактах» Ларису.
***
Аркаша Черепахин жил на маленьком острове.
Его бревенчатая, вросшая гнилым брюхом в землю, избушка-развалюшка, коротала век среди десятка таких как она, домов – долгожителей. Кругом бушевал молодой, большой город. Островок мешал горожанам, и в бумагах чиновников значился как «жилье под снос».
Здесь каждая мелочь мечтала о женщине.
«Сто лет» не стираный дешевый тряпичный ковер на стене, с парой гордых, пасущихся у кромки леса, настороженных оленей; двухлитровая эмалированная кастрюля с букетом ромашек-колокольчиков на пожелтевшем от времени боку, деревянные оконные рамы, утепленные ватой.
Аркаша вяло топтался на кухне.
Он бросил чайный пакет на ниточке в день-рожденную кружку. Залил кипятком. Есть уже не хотелось, взял из хлебницы печенюшку.
***
Сотовый лежал на комоде.
Теперь Аркаша по-другому глядел на него.
Еще пару часов назад, весьма посредственный мобильник, имел для Аркадия совершенно иной статус.
С сегодняшнего дня Черепахин мог нажать на заветную кнопку и пустить время вспять, услышав знакомый голос. Но Аркаша трусил. И потому злился.
Наконец, он решился.
– Здравствуй, Лариса. – Бесцветно сказал Аркадий.
–Здравствуй, Аркадий. – Сразу узнав голос бывшего, ответила Лара.
– Лариса, может встретимся, поговорим?
– А что? Давай встретимся. Поговорим.
***
В тот день Аркаша, по-прежнему маясь больным зубом, забылся тревожным сном после ночной рабочей смены.
Аркаша спал и видел сон.
Он, одетый в теплый синий вязаный свитер хочет выйти на улицу. В доме жарко, душно. Ему не терпится глотнуть прохладного воздуха. Но Аркаша не может найти левый ботинок. Правый в спешке давно уж напялен на ногу. А левого нет нигде. Хоть тресни.
– Черт, черт, поиграй да отдай, – в нервозном запале шепчет взвинченный Аркаша. Мечется туда-сюда-обратно.
Но черт так и водит Аркашу за нос.
Мучает. Не отпускает.
***
Потом и вовсе ошалел лукавый бес.
Стал подкидывать одну за другой колдовские обманки. Швырнул Аркаше старомодную войлочную темно-зеленую тапочку с желтой оторочкой по краю, лакированную черную калошу с ярко-алым нутром, коричневую стоптанную туфлю фабрики «Скороход»… Обувка брякалась об пол. Разная, да все не та. Не парная.
Аркаша совсем уж отчаялся.
От бессилия рассвирепел.
В ярости пнул по чужой пыльной тапке.
***
Аркадий резко проснулся.
Тряхнул головой. Услышал, что кто-то топчется на крылечке, встал с кровати, распахнул дверь в холодный коридор.
Зрительная картинка, которую после увидел Аркаша, запомнилась ему на всю жизнь.
Тяжелый мрак глухого узкого коридора, как стенка карточного домика, в мгновение ока опрокинулся.
Резанул глаза большой прямоугольник дневного яркого света. Это кто-то открыл дверь на улицу. Через секунду в дверном проеме возник силуэт женщины в белой легкой шубке.
***
Игра света и тени в художественно устроенном воображении сонного Аркаши создала иллюзию черно-белого кино.
Его прихожая – прохладный темный кинозал.
Дверной проем – экран.
А возникшая на нем девушка – актриса. Софи Лорен, например. Кроме того, букет еловых веток в руках «звезды», завернутый в шуршащий целлофан, создавал звуковой эффект потрескивающей кинопленки. Казалось, картинка вот-вот зарябит.
Кино начнется.
Аркаша стоял потрясенный. Не понимал, что здесь делает Лорен. Из оцепенения его вывели слова Ларисы.
– Вот… елочку тебе принесла. Новый год все-таки.
***
У Аркаши поселилась бабочка.
Откуда только взялась? Оранжево-черный махаончик который день сидел на кухонном окне, подсвеченным снаружи бледным пятном декабрьского неба.
Аркаша сунул еловые ветки в трехлитровую банку.
– Хочешь супу? – Спросил у Ларисы Аркаша.
– Хочу, – ответила Лара.
– Сейчас сварим. – Аркаша порылся в буфете. Нашел три пачки «Дачного».
– А давай шиканем, – предложил он, вытряхивая прямо на стол сухое содержимое. – Мясо из всех пакетиков повытаскиваем, чтоб вкуснее было.
– А давай! – Светясь, согласилась Лара.
Ларисины пальцы бегали быстро. Бросали и бросали в кастрюлю мясные невкусные «бульбочки».
– Как только мясо повыудит, расскажу всю правду. – Решил Аркаша.
***
Аркадий говорил и говорил.
Без слез, без раскаянья, без желанья произвести впечатление.
Лариса слушала молча. Отводила глаза в сторону бурлящей на газовой горелке кастрюли с «Дачным» супом, приправленного тройной порцией фальшивого мяса.
Конец ознакомительного фрагмента.