Он дождался, когда все выйдут, и сел на предложенное место:
– Ну, рассказывать долго не буду. Я на подъезде к вашему городу был ранен. И…
– А документики ваши можно взглянуть? – Вдруг заговорил мужчина, а сам внимательно наблюдал.
Горохов положил обрез на колени, полез во внутренний карман, достал удостоверение и протянул его Меренкову.
Тот стал внимательно его изучать и расспрашивать одновременно:
– Ага, Андрей Николаевич… Березники… Геодезист, ясно. Геодезист – это хорошо, – он всё так же внимательно смотрел на Горохова, – как раз вовремя, понимаете, мне как раз тут одну карту принесли, говорят, воды море, озолотиться можно. Не взгляните? Говорят, что две дыры просверлить – и качай воду, говорят воды, там целое море.
– Конечно, взгляну.
«Не верит ему пристав, проверяет. Ну, что ж, правильно проверяет, на то и пристав».
Меренков достал из стола потрёпанную карту, разложил её на столе. Горохов встаёт, склоняется над картой. С ней всё ясно с перового взгляда.
– Ну, это несерьёзно, – сразу сказал геодезист, – что это за карта, привязок нет, глубин нет, координат нет, слои не отображены. – Он смотрит на пристава с укоризной. Так себе проверочка. И говорит: – Эту карту либо неуч делал, либо… жулик.
– Значит, карта фуфло?
– Думаю, что так.
– А к нам вы зачем? Вы уж извините, но я не от любопытства спрашиваю. Должность, понимаете, обязывает.
– По объявлению. В газете у нас, в Березняках, было объявление, что «Буровые Савинова» ищут инженера-буровика или полевого геодезиста. Я в любой должности готов работать, вот и приехал.
– А газетка с объявлением у вас случайно не сохранилась?
– Нет. – Геодезист потряс головой.
– Ладно, ясно, Андрей Николаевич. – Меренков убрал карту. – Так откуда вы ехали? – Он вернул Горохову удостоверение.
– С севера. – Горохов снова сел.
– С севера? Ранили, наверное, вас у дюны? – Пристав вытащил из стола другую карту, стал разворачивать её.
– Да, – Горохов кивнул, – стреляли с дюны.
– Руку зацепили? Или ещё что? – Он осмотрел одежду Горохова.
– Бок навылет и руку навылет.
– О! Повезло вам, что живым ушли.
– Не без этого.
– Дюна – поганое место, – сказал пристав, теперь разглядывая карту. – У меня нет людей, чтобы патрулировать ту дюну. Север я проверяю только пред тем, как отправляем на Соликамск автопоезд с водой. А так… Нет… Вот они на севере и промышляют. Моя задача охранять буровые и город, дороги я не контролирую.
Он говорил честно и убедительно. По сути, этот большой человек с усами и не скрывал, что ему плевать на северную дорогу. Видно, за неё ему не платят. Он вздохнул и продолжил:
– Ладно, пошлю туда людей, поставят там пару мин на месте их лёжки. Может, тогда дикари, поумнеют, перестанут стрелять с неё.
– Да я, в общем, не по этому делу, ранили – так это сам виноват, нужно дюну было объехать, да торопился, до темноты хотел в город попасть.
– Да? А из-за чего вы пришли?
– Мне помогали, когда я ранен был. Когда я помощь искал… Тип тут такой есть, Адылл.
– Есть такой. Есть. И что?
– Вот он и его мамаша мне помогали… Отводили меня к Валере.
– К Генетику?
– К Генетику.
– Так?
– И, кажется, они украли у меня деньги. Были деньги во внутреннем кармане, рублей пять серебром, не помню точно, сколько было, а когда Валера меня выпускал, то попросил денег за лечение, я полез в карман, а денег нет. Только мелочь, что в штанах была. Да и ещё кольчуга была ультракарбоновая. Тоже нет.
– Угу, и кольчуга, значит, пропала, а может, это не Адылл, может, это Валера у вас всё украл?
– Не исключено, – чуть помолчав, произнёс Горохов. – Но мне кажется, что это… Адылл.
– Значит, кажется?
Пристав смотрел на него, не отрывая глаз, и в его взгляде прекрасно читалось две фразы: «Вот откуда ты такой взялся?» и «Плевать мне на твои деньги».
И когда он начал говорить, он просто в условно вежливой форме высказал то, что читалось на его лице:
– Уважаемый. В десяти километрах на запад отсюда стоят дарги. Они сюда каждое лето откочёвывают вслед за ночным мотыльком. Но раньше приходила одна семья, а сейчас там стоят три!.. – Он даже показал три пальца для убедительности. – Три стойбища!
«Три стойбища – это от тридцати до пятидесяти мужчин. От тридцати до пятидесяти воинов», – сразу прикинул Горохов.
– Раньше клан Серых Камней и клан Толстых Ног резали друг друга за каждый лишний бархан с саранчой, а теперь они стоят вместе. Дружат. А мне от дружбы людоедов не по себе. – Продолжал пристав Меренков. – Понимаете? Три стойбища лютых дикарей рядом с моей Губахой. И это только то, что мы нашли, а к середине мая так от Перми ещё пойдут кланы.
– Так они по реке пойдут. – Без всякой надежды произнёс Горохов.
– Не волнуйтесь, мимо не пройдут, они и к нам заглядывают. – Уверил его пристав.
– Значит, вы мне не поможете?
– Знаешь, геодезист, – вдруг заговорил пристав без всякого намёка на вежливость, – если бы Адылл с мамашей тебя убили бы и не успели до утра закапать где-нибудь в барханах, то я бы послал людей их убить. Понимаешь? Такие у нас правила. Нет тут у нас ни следователей, ни судей. Городской голова судит не такие дела, только дела серьёзные. – Он наклонился над столом, чтобы быть к собеседнику ближе. – Это тебе ни Березники и ни Соликамск.
Горохов понимающе кивает. Он не собирается ни спрашивать, ни просить. Ему уже всё ясно. Можно вставать и уходить. Но он сидит, ну, из вежливости, что ли.
А пристав Меренков продолжает:
– У меня тут дарги вокруг города бродят, разбойники из Гремячинска пить-кутить наведываются. А в городе свой промысловый люд по кабакам ошивается, те же самые разбойники, только более удачливые. А ещё полудикие охотники с высушенными жарой мозгами, рыбаки с озера, добытчики полыни и этой самой полынью обдолбанные торчки. Это всё здесь, тут, в моём городе, – он ногтем указательного пальцем потыкал в стол. – А через неделю или дней через десять мне ещё водяные поезда к вам на север отправлять. Это, дорогой мой, край карты. Край карты. Тут кражи никого не интересуют, убийства – унылая повседневность, а ты говоришь про пять рублей украденных. В общем, времени искать твои деньги у меня нет.
«А жути, жути-то нагнал, герой, сказал бы, что не станет искать и всё. Край карты! Можно подумать, в других оазисах по-другому. А лицо-то у самого чистое, ни одного лишнего бугорка, ни отёка нет, видать, на витаминах и антибиотиках сидит, не слезает, на проказу и намёка нет».
– Ну, ладно, – примирительно сказал Горохов и встал, – нет – так нет. Сам разберусь.
– Эй, геодезист. – Окликнул его пристав.
Горохов замер.
– Только без фокусов, смотрите, чтобы мне за вами не пришлось людей посылать.
– Понял, да я и не сбирался тут бучу устраивать, думаю поговорить с ними. Вдруг согласятся вернуть по-хорошему.
– Я вас предупредил. – Закончил разговор Меренков.
– Кстати, а у вас тут нет случайно «десять-шестьдесят»? – Горохов достал револьвер, открыл пустой барабан и показал его приставу. – А то у меня ни одного патрона. Может, хоть штук пять в долг дадите? До лучших времён.
– Такого калибра не держим, – сухо ответил пристав. – Спросите у Коли-оружейника, он тут за стеной лавку и мастерскую держит. Он делает на заказ.
– Ясно, спасибо.
В участке было прекрасно. Был бак с водой, можно было попить. Вышел на улицу и без термометра смог сказать, что температура перевалила за сорок три. Пекло не на шутку, а ведь ещё и полудня нет. Что тут будет к трём часам дня…
Дорогая, качественная полынь – это лёгкий порошок. Дозу не жуют и не глотают, её кладут в рот под язык, а там она сама быстро растворяется. От неё остаётся только чёрная слюна, лёгкая горечь, приятные видения и эндорфины в крови на полчаса. Полчаса. Всего полчаса, но ведь всем хочется эндорфинов всё время. И вот те, кто может себе это позволить, за вечер закидывают под язык три, четыре, пять или даже шесть порций этой горькой сладости.
И начинают к ней привыкать. Так привыкают, что и часа потом не могут без неё провести. Они даже есть без полыни не могут, пища без неё кажется просто безвкусной, и насыщения не наступает, сколько еды не сожри. Хоть до рвоты жри, даже и намёка на сытость не почувствуешь. И потом людям приходится лечиться. А те, кто не лечится….
Вроде, это главная городская площадь. В тени навеса у какого-то заведения стояли трое. Вернее, стояли двое, третий валялся в пыли. Спал или «улетал». Он увидал их первый, хотел пройти незамеченным, но уже знал, что они к нему прицепятся. Ну, хотя бы потому… Потому что больше тут никого не было.
– Эй, друг, погодь… – сипло, едва выдавливая из себя воздух, кричал один из них.
Он не обернулся, крикнул на ходу:
– У меня нет денег.
– Я вижу, ты тут впервой, – этот тип не отставал от него и шёл за ним. – А я тут всё знаю.
– У меня нет денег, – твёрдо повторил Горохов, не останавливаясь.
– Стой, друг… Ну, может, тебе что нужно, а вещи у тебя есть хорошие? Я знаю, куда их пристроить по хорошей цене…
Горохов остановился, повернулся.
Ни маски, ни очков, ни фуражки с козырьком. На солнце ему плевать, на пыль плевать. Так и есть, сгоревший от полыни человек. Черные, разъеденные полынью губы в язвах. Порошок – это для богатых. Такие жуют горькие, едкие стебли, жуют их всё время. А стебли полыни разъедают им зубы. А ещё у этого типа не видно глаз, почти не видно. Воды он пьёт мало, но бугристые и обширные отёки на лице у него не проходят. Пальцы корявые, он сам себя ими держит за грудки. Ему дышать тяжко. Это проказа, через полгода отёки начнут лопаться. Впрочем, Горохов не врач. Может, и через три месяца полопаются. Ко всему прочему, этот несчастный ещё и обмочился совсем недавно. Штаны не просохли даже при такой жаре.
– Ты знаешь Адылла? – Спрашивает Горохов.
– Дядя, я тут знаю всех, – сипит бедолага, он хочет казаться значимым, – пять копеек, и я тебе всё расскажу о любом, кто тут живёт больше года.
– Копейка. – Твёрдо говорит геодезист.
– Дядя, ты зря торгуешься. Я…
Горохов поворачивается и идёт дальше.
– Стой, ладно, копейка. – Сипит тип и, качаясь, идёт за ним.
– Ну, так кто такой Адылл?
– Да никто. И охотник, и саранчу давит, и за стекляшкой на озеро раньше ходил. Жена у него была, так её паук в пустыне укусил, померла, ребёнок был, так помер от проказы. Он и на буровых работал, и на «бетонке», но это так, по мелочи.
– А на бетонке кем?
– Не знаю. Врать не буду.
– С кем-нибудь дружит?
– Что? – Не понял торчок, слова такого не знал, наверное.
– В банде, в бригаде какой-нибудь состоит?
– Да в какой банде, кто его куда возьмёт, разве что с мамашей своей он в бригаде.
Горохов полез в карман, достал копейку, протянул её этому типу.
– Вот спасибо, дядя, – обрадовался тот и протянул руку.
Горохов кинул ему монету. Он не хотел прикасаться к этому человеку даже перчаткой.
Глава 5
На патронной мастерской вывески не было. Просто дом, такой же, как и все, только выбелен недавно, а на двери надпись нацарапана: «Коля урод».
Видно, не все здесь любят Колю. Горохов толкнул дверь, дверь тяжёлая, на ней засовы и замки мощные. Прилавок, а на полках все виды патронов: от пистолетных до пулемётных в лентах.
– Добрый день, – крикнул он.
– Добрый, добрый, – донеслось из другой комнаты. Там что-то работало, судя по звуку, какой-то станок, – сейчас.
Звук стих и у прилавка появился седой человек в очках, в майке и с кобурой подмышкой. Очки не те, что защищают глаза от солнца и пыли, а те, что для улучшения зрения. Висели очки на самом кончике носа. Всё остальное лицо закрыто тряпкой. Руки в перчатках, хотя в помещении жарко, скрывает проказу. Это видно даже по бугру, что растёт справа от носа, тряпка сползла и его не прикрывает. Впрочем, для его лет он ещё неплохо выглядит.
– Вы оружейник? – Спрашивает Горохов.
– Именно. Ремонтирую оружие, делаю патроны. Николаем кличут. А вы у нас впервые, как я вижу. Работать к нам приехали?
– Надеюсь, что так.
– А чем промышляете?
– Геодезист и буровик Горохов. Мне вас посоветовали, говорят, что у вас можно купить любые патроны.
– Ну, не любые… Ходовые все есть. О! – Говорит Николай, оглядывая одежду Горохова. – Я смотрю, вы побывали в серьёзной передряге?
– Да, побывал…
– Я поначалу думал, что вы просто руку сломали. Здесь у нас с кем-то связались?
– Да нет. Дарги на северной дороге подстерегли.
– У дюны?
– У дюны.
– Приставу нашему рассказали?
– Только что от него, но, кажется, ему плевать.
– Вам не кажется. Так чем могу помочь?
Горохов молча достаёт револьвер, откидывает барабан, показывает мастеру, что тот пуст.
– О! Кольцов! Вот это вещь! Можно взглянуть?
Горохов даёт ему револьвер.
– Надо же! – Восхищается Коля-оружейник. – Никогда не видал. У вас и оптика к нему имеется?
– И оптика, и приклад… Всё было.
– Было? – Оружейник смотрит с интересом.
– Там, у дюны, всё пришлось бросить: и мотоцикл, и сумку. Нужно было быстро уходить.
– И мотоцикл?
– Вот думаю, как до него добраться? Может, дарги его ещё не разобрали?
– Аккумулятор, если был, стартер и проводку содрали, даже и не надейтесь, что уцелело, а вот железо, может, и не потащат.
Ну, это Горохов и сам знал. Дарги уже почти нелюди, но мозг у них есть, в любом оазисе найдётся сволочь, а то и парочка сволочей, которые даргам за медь, свинец и алюминий готовы поставлять оружие и патроны.
Горохов покивал согласно:
– Не знаете, у кого можно взять транспорт, чтобы туда доехать? Хотелось бы взглянуть, может, что осталось от моего мотоцикла и моей сумки.
– А на залог деньги есть у вас?
– Нет.
– Ну… Тогда не знаю, – старик помотал головой, а сам всё рассматривает револьвер. – Кто рискнёт незнакомцу, дать дорогой квадроцикл. Так вот дашь, а потом ищи вас по степи. И даже… Не в том смысле, что вы сбежите, а в том, что вас просто убьют те же дарги или казаки. Мало ли, на кого вы в степи нарвётесь.
Горохов опять понимающе кивает. Оружейник абсолютно прав.
– Ну, и как машина?
Николай всё ещё рассматривал револьвер, взводил курок, нажимал на спуск.
– В упор не хуже дробовика. – Ответил ему геодезист.
– А на дистанции?
– На трёх сотнях метров с оптикой и прикладом в стандартную канистру из пяти пуль три кладу.
– О, неплохо для такого короткого ствола! Ствол у него сколько? Двести миллиметров, кажется. Ну, где-то так. Может быть, вы стрелок хороший?
– Средненький, – отвечает Горохов скромно. – Есть и получше.
– Отличное оружие, но я вас огорчу, патронов у меня к такому оружию нет. – Оружейник возвращает револьвер Горохову. – В наших краях это пижонство, люди у нас простые. Берут «винтовка» семь шестьдесят два, «винтовка» десять, «пистолет» девять, «пулемёт» двенадцать и семь. Ну, и для ружья десятку и двенадцатый. Всё.
– Но вы же сможете сделать?
– Могу, да вы их не укупите. Две штуки за алтын купите?
– Алтын за два патрона? – Горохов посмотрел на него неодобрительно.
Оружейник его прекрасно понимал:
– Ну, пуля нестандартная, мне её точить. Но это я наточу, сталь есть, станок есть, но гильза-то! Гильза нестандартная, мне под неё фору делать. Да и пластик под гильзу ещё подобрать нужно, нужен самый твёрдый пластик, не то её в барабане после выстрела разопрёт, вы её прямо в бою будете выковыривать оттуда отвёрткой. Нет, это всё непросто. Ещё и долго, так что и браться не хочу.
Теперь Горохов сам понял, что дело это не такое уж и простое:
– Ладно, – он положил на прилавок обрез, – а для этого, сколько патроны стоят.
– Двенадцатые? Картечь, жакан – всё по одной цене, две копейки за штуку. Ну, вам, как человеку, которому не смог помочь, дам шесть за алтын.