Часть первая
Ему казалось очень неудобно сидеть за клавиатурой, а равномерное мерцание черно-белого монитора действовало на нервы и заставляло отводить глаза куда-нибудь в другую точку, лишь бы не видеть перед собой этого монстра. А самым обидным было то, что одноклассники явно в этом разбирались и посещали уроки и практические занятия по информатике с большим удовольствием и радовались тому, что у них в школе в этом году оборудовали единственный компьютерный класс в районе. У них вообще была передовая школа, которой все завидовали. Это было благодаря директору, считавшему школу своим домом, а коллектив – своей семьей, и всячески стремившемуся к идеалу во всем. Естественно, к тому идеалу, который именно ему казался идеалом. А остальные учителя и ученики время от времени думали, что он немного преувеличивает свои требования к окружающим.
А Ване эти компьютеры не нравились. Он их боялся. Смешно сказать, но это было пока единственное, чего он всерьез боялся. До сих пор он всегда и везде чувствовал себя уверенно и крепко – так ему хотелось думать. А эта машина казалась ему такой неприступной и равнодушной, и вместе с тем хрупкой – двинешься неосторожно и вмиг ее разрушишь, как слон в посудной лавке.
– Майоров! – прикрикнул на него учитель информатики. – Не задерживай остальных! Тебя ждет весь класс!
Ваня вздрогнул, потупился и покраснел. Он и сам понимал, что его все ждут, но мучительно боялся нажимать на клавишу – на последнюю в его программе клавишу, ведь если в составленной им программе есть хоть одна ошибка, то после нажатия этой клавиши во всех компьютерах класса произойдет сбой, учитель начнет проклинать их тупоумие, метаться вдоль столов и исправлять машины… Ваня вздохнул. Так случалось всегда, учитель это знал и все равно заставлял ребят вводить составленные ими программы и тем самым раз за разом приводить компьютеры в состояние неисправности.
Хотя гораздо правильнее было бы учителю самому проверять программы и отмечать ошибки, а вводить только те программы, которые составлены без ошибок – в виде поощрения… Даже с точки зрения логики так поступать было намного проще, не говоря уж о практической стороне вопроса, но учитель упорно заставлял детей нервничать перед тем, как нажать эту самую последнюю клавишу, а потом привычно проклинал и бегал вдоль столов…
– Майоров! – уже грозно произнес учитель.
Среди одноклассников послышалось хихиканье.
Ваня вздрогнул, огляделся и с глубоким вздохом нажал на злополучную клавишу.
По экрану тут же замелькали какие-то нечеловеческие надписи, буквы и цифры, этот хаос не поддавался вообще никакому контролю извне, а учитель издал хорошо знакомый трагический возглас. Ване стало жарко от стыда, он весь взмок и покраснел до самых ушей. Вокруг него были ехидненькие взгляды одноклассников, которые, в отличие от него, разбирались в информатике.
И в самый разгар бури в компьютерном классе прозвенел звонок на перемену, после которого детвора в считанные секунды покинула помещение, оставив учителя один на один с проблемой. Только медлительный, даже неловкий Ваня Майоров ненадолго задержался и покраснел от смущения: книги не вмещались в старую, потертую сумку, как назло, цеплялись углами за «молнию», а тетрадки сгибались. Ваня чувствовал на себе не взгляд учителя – тот не смотрел на ученика, не способного постичь даже азы программирования, – но учительские мысли он улавливал безошибочно и безропотно соглашался со своей непробиваемой тупостью.
В конце концов, Ваня устал воевать с книгами и тетрадками и бросился в коридор, стремясь поскорее избавиться от присутствия недружелюбно настроенного учителя и на ходу пытаясь-таки втиснуть учебники в сумку. Из тетрадок при этом вылетали мелкие, с кривыми краями, сплошь исписанные и исчерканные листки черновиков. Учитель окликнул было его по этому поводу – подобрать листки и устранить таким образом непорядок в виде мусора, но Ваня лишь прибавил ходу, полыхая на весь коридор покрасневшими до малинового свечения ушами.
А ведь с его стороны это была не глупость и не тупость, а всего лишь низкая самооценка и детская робость, от которой он старался избавиться, но не знал, как, поэтому пока не избавился.
В коридоре он столкнулся с Димой Ожеговым – одноклассником, жившим по соседству.
– Ты чего так долго? – спросил Дима.
– Да так, – махнул рукой Ваня. – У нас где?
– В двадцать пятом. Кстати, Виктор сейчас предупредил: в конце урока будет самостоятельная, так что готовься.
– Да я готов… А ты куда?
Дима, в свою очередь, махнул рукой:
– Забыл тетрадь по алгебре под клавиатурой.
Ваня округлил глаза:
– А что она делала под клавиатурой? Ведь была информатика, а не алгебра!
Дима ошеломленно посмотрел на него, потом засмеялся:
– Ну, ты даешь! Там же мои шпаргалки!
– А зачем тебе нужны были шпаргалки по алгебре? – все еще не понимал Ваня.
Дима пуще засмеялся:
– Там шпаргалки не по алгебре, а по информатике! Ну ты даешь. Если сам не умеешь пользоваться шпорами, думаешь, никто этого не умеет?
Теперь уже Ваня был ошеломлен. Он действительно не умел пользоваться шпаргалками и никогда их не писал, и ему оставалось лишь пожать плечами и пойти в двадцать пятый кабинет, где у одиннадцатого класса намечался урок математики, с самостоятельной работой в конце.
Алгебры Ваня совсем не боялся, и самостоятельная работа его даже не волновала. Он был уверен, что справится. Их классный руководитель Виктор Иванович, математик, видел в Ване Майорове чуть ли не подлинный талант, требующий немедленного развития. Но талант этот, если и имел место быть в действительности, обречен был погибнуть в неизвестности, поскольку в семье мальчика ситуация была такова, что даже заикаться на эту тему язык не поворачивался. Сам мальчик мог бы понять, конечно, необходимость расти в плане специализации, заниматься самостоятельно, факультативно, готовиться к поступлению в вуз на соответствующее направление… Все это было нужно, но Ваня Майоров не проявлял ни малейшего интереса к математике, относился с неподобающим равнодушием к учебе вообще, хотя способности у него были не только к математике, а и к другим предметам тоже, и несмотря на все это, учителя не могли повлиять на мальчика из-за странного и безвыходного положения в его семье. Более того, каждый, ставя себя на его место, понимал, что поступал бы на этом месте точно так же.
Они не имели права вмешиваться и потому лишь наблюдали со стороны, как таланты ребенка гибнут в самом зародыше.
И только учительница биологии знай себе нахваливала Ваню Майорова, да учитель труда говорил, что у мальчика золотые руки. Но это было естественно, все удивлялись бы, если бы это было не так.
К этому у него была, можно сказать, генетическая предрасположенность.
Во всяком случае, он очень старался, и учителя это ценили.
В этом смысле небольшая сельская школа гораздо лучше городской, претендующей на продвинутость, где учится масса детей, которые с трудом узнают представителей даже параллельных классов, а уж про другие классы и говорить нечего.
А в Агеевской средней школе Арского района Ростовской области все друг друга знали, поэтому здесь царила почти семейная атмосфера. И Ваня Майоров был в этой большой и не всегда дружной семье не самым последним сынишкой.
После информатики, которую Ваня стремился поскорее забыть, была математика, а потом – урок физкультуры. Как ни странно, этот предмет Ваня тоже не любил. Дело было даже не в том, что Ваня был слаб физически, наоборот, при желании он легко мог справиться с любым упражнением из тех, которые их заставлял выполнять учитель. А не выполнял он их по той простой причине, что не видел в них смысла – они были как дань традиции, никто не видел в них путь к здоровой жизни или вообще к здоровью.
А еще Ваню очень смущал его старый-престарый спортивный костюм, купленный полтора года назад и не только потерявший приличный вид, но и вовсе не имевший уже никакого вида, он после каждого урока расползался по швам, и не было никакой возможности вернуть ему первоначальную крепость и хотя бы видимость новизны.
Школьная программа увеличивала количество часов на физическую культуру, а Ваня ежедневно пыхтел над одеждой с иголкой и ниткой: денег на новую одежду у Майоровых не было.
– Подожди меня, пойдем вместе! – окликнул Ваню Дима Ожегов.
Ваня, уже почти закрывший дверь раздевалки, остановился. Честно сказать, ему не очень-то хотелось идти с Димой, да и вообще ему в последнее время все чаще хотелось побыть одному. Но у него не было причин отказываться от компании Димы.
Тот не стал переодеваться, только снял курточку и сложил ее в пакет. Ребята покинули раздевалку и вышли из школы. Вокруг было уже совсем пусто, дети разбежались по домам, учителя, в большинстве своем, тоже уже разошлись. День стоял чудесный, майский, солнечный, зеленый. Всё вокруг светилось и даже как будто пело.
– Странно, – произнес Дима и покосился на Ваню. – Такой прекрасный месяц, самый лучший месяц в году, когда так весело, и уходишь на большие каникулы!
От избытка чувств он даже сделал пируэт.
Ваня смотрел на него исподлобья:
– Ну и что?
– А бабка мне говорила, что в мае нельзя не только жениться или выходить замуж, но и предложение такое совсем делать нельзя!
Ваня поморщился и уточнил:
– Почему это?
– А потому что всю жизнь маяться будешь. Глупо, правда?
Ваня снова поморщился:
– Да нет, не всегда.
Дима присмирел и уже другим тоном поинтересовался:
– А как твоя мама? Ей не лучше?
Ваня вздохнул:
– Нет. Доктор сказал, что для заметного улучшения нужны совсем другие условия, а у нас их нет.
Дима помолчал, затем сказал негромко:
– Ты только не говори никому, что я тебя предупреждал… Я просто ночью слышал, как мамка с кем-то по телефону трындела, так она такое про вашего Зуева выболтала – у меня даже уши повяли.
Ваня стал совсем мрачным:
– А что делать?
– Слушай, бросьте вы его, а? Все равно ведь ничего путного не выйдет, а даже если твоей маме станет получше, он же все равно ее в могилу сведет.
Ваня перебил:
– Да знаю я! А что делать-то? Она ведь не ради меня на это идет, хотя, конечно, и ради меня отчасти. Но мы много раз говорили на эту тему, и она знает прекрасно, что я не боюсь никакой работы, могу и работать, и учиться сразу, я все выдержу!
– Так в чем же дело?
– А в том, что на работе я так и так не получу столько денег, чтобы оплатить ее полноценное лечение. Родственников у нее нет. Папина родня далеко, и они тоже вряд ли согласятся на опекунство над ней, а мне опекунство не предоставят, потому что я еще не достиг совершеннолетия… А без опекунства нельзя признать ее недееспособной. Понимаешь?
– Нет пока.
Ваня вздохнул:
– А ей жить хочется. Она не говорит об этом, но она боится смерти, и не потому, что останусь один, она-то тоже прекрасно знает, что я не пропаду. А просто ей хочется еще жить. Понимаешь?
Дима сокрушенно покачал головой:
– Это неправильно. Она не должна так думать и поступать.
– А кто теперь решится сказать ей в лицо, что это неправильно?
– Никто. Вань, дела плохи. Не делайте этого! Он не даст жить ни ей, ни тебе!
– А я-то здесь при чем? – удивился Ваня.
– Как это “при чем”? Ты же сын!
– Ну и что? Я буду претендовать на наследство, что ли? Или на бизнес его? Или, не дай Бог, на деньги?
Дима, в свою очередь, вздохнул:
– Да при чем здесь его бизнес? Ты что, совсем глупый, или только прикидываешься? Вижу, что прикидываешься. Неужели больше ничего нельзя сделать?
Ваня мрачно ответил:
– Можно, конечно. Но она уже не хочет думать об этом. Этот выход, который она видит сейчас, кажется ей подарком судьбы, и раз она так решила, то так и будет.
– А ты повлияй на нее!
– Ничего не получится.
– Как не получится? Ты же сын, она прислушается к твоему мнению! Любая мать в первую очередь думает о своих детях, чтобы им было хорошо. А что хорошего ты получишь от Зуева?
Ваня от злости даже сжал кулаки и воскликнул:
– Да мне от него ничего и не надо! Лишь бы он маме помог! Ничего больше меня не интересует!
– Так в том-то и дело, что он не поможет ей! Он же… Злодей он расчетливый, вот кто, и ты это понимаешь не хуже меня.
Ваня немного помолчал, потом еще сильнее помрачнел, даже голос у него дрогнул.
– Дим, я все понимаю. Я тоже не одобряю то, что у нас происходит, и мне очень не нравится Зуев, но я ничего не могу сделать.
– Почему?
– Потому что когда я ее вижу, у меня у самого сердце останавливается. Она стала на тень похожа! Как ей можно возражать в таком состоянии?
Дима сопел и не знал, что ответить.
– А ты убеги, – наконец, предложил он. – Нет человека – нет проблемы.
Ваня посмотрел на него с ужасом:
– Ты что? Как я ее оставлю? Ей же уход нужен, забота!
Но через минуту молчания добавил:
– Вот если я увижу, что он сам за ней ухаживает, то, конечно, терпеть его присутствие не стану и уйду.
– Тогда может быть уже поздно.
Ваня кивнул:
– Может, и поздно. А сейчас я не могу.
Тут они подошли к дому, где жили Ожеговы. Дима сразу оживился, вспомнив о вкусном обеде и играх с младшим братом и друзьями…
– Ну, пока, – сказал Ваня, отводя глаза.
– Приходи на футбол!
Ваня встрепенулся, но тут же сник:
– Если получится.
– Постарайся.
– Угу.
Дима вошел в дом и сразу услышал голос своей мамы, которая сидела на кухне и с двумя подружками обсуждала кого-то, не таясь, очень громко. А кого им стесняться? Они же были все свои, и обсуждали, конечно же, самую актуальную новость на селе, то есть замужество соседки. Сельские жители вообще отличаются бесцеремонностью, они нисколько не считаются с неприкосновенностью личной жизни. Чужая личная жизнь – это лишь развлечение, как интересный сериал. Дима невольно поежился, так как вдруг подумал, что и сам однажды станет предметом обсуждения местных кумушек.
Не то чтобы он собирался что-либо скрывать, но… Уж очень любят кумушки, мягко говоря, приукрасить действительность, а попросту насочинять того, что не было никогда и никогда не будет, но им почему-то хочется, чтобы это было свершившимся фактом.
При таком отношении легко почувствовать себя абсолютно голым, даже просто проходя по улице.
– А сегодня Галке совсем плохо, – поделилась новостью с подружками мама Димы Ожегова.
Впрочем, эта новость повторялась изо дня в день.
Дима снял кроссовки и ветровку и прошел в комнату, но и там, за стеной, ему было хорошо слышно все, о чем говорилось на кухне.
А Дима, если честно, хотел бы от этих разговоров спрятаться, так они ему надоели.
А кому бы они не надоели? Каждый день одно и то же!
У Майоровых действительно все было плохо. Начиналась эта печальная история очень давно, когда Ванины родители, вопреки всем обычаям своей деревни, не стали получать типичную деревенскую специальность – тракториста и доярки – прямо на месте, без отрыва от производства, а возомнили о себе нечто большее, к удивлению всех окружающих, и уехали в областной центр, поступать в вуз. Кто внушил им такую мысль – неизвестно. Было такое впечатление, что они вообще первые в истории села Агеево, кто решил претендовать на высшее образование. Остальным такое и в голову не приходило, хотя приезжие специалисты не скрывали того, что высшее образование – это не только полезно, но и очень интересно. Все равно агеевцы считали, что вузы и вообще городская жизнь – не для них, дома теплее, и уютнее, и спокойнее, и главное – сытнее, так зачем еще куда-то уезжать на несколько лет…
Кому это надо?
А им было надо, и они уехали, никого не спросив, не заботясь об общественном мнении. Уехали сразу после школы, как только получили в руки аттестаты. Даже на выпускном вечере они выглядели не так, как все остальные – кроме радости, их лица выражали еще и предвкушение осуществившихся желаний. Они смотрели друг на друга, как молодожены, и для них не существовало никого и ничего вокруг, кроме их совместных планов на будущее. А остальные могли думать что угодно – по мнению Алексея и Галины, они просто завидовали чужой целеустремленности и даже просто тому, что у кого-то есть цель.