Играла музыка, не навязчивая, без особенной мелодии. К люстре был подцеплен зеркальный шар. Пока я смотрела не него, несколько зеркальных стеклышек отвалились, упав прямо под ноги гостям. Я подобрала их и сунула в карман. Стеклышки были нарезаны небрежно, если не наколоты, и сохранили очень острые края. Когда буду уходить, оставлю на видном месте, вдруг о них позаботятся и вернут на место. У всех должно быть свое место, даже у стеклышек.
Предполагались танцы, но об этом никого не предупредили. Как и всегда на вечеринках (я доподлинно знала об этом из кино) все сбивались стайками и занимались откровенным трепом. Я пробежалась глазами по гостям, но никого знакомого не увидела. Майка все еще не было. Или уже не было? Этого следовало ожидать. Я давала себе новогоднее обещание в прошлом году – не верить Майку на слово и не поддаваться на его уговоры, и вот уже почти год я это обещание не выполняю. Он не предлагает ничего опасного из разряда "каждый должен попробовать это хотя бы раз в жизни, даже если этот раз будет последним", поэтому я не особенно беспокоилась насчет неисполненного обещания. А вот насчет остальных неисполненных обещаний…подумаю об этом позже. До декабря еще есть время.
Поговорить мне было не с кем. И присесть было некуда. Стоять в одиночестве куда глупее, чем сидеть в одиночестве. Я раздобыла пластиковый стакан колы, которая по частоте употребления приблизилась вплотную к алкоголю: раз в несколько месяцев. Ммм, теплая кола – высшее наслаждение. Правда: я очень люблю теплую колу.
Со стороны кухни, где располагался импровизированный бар, состоящий, на первый взгляд, в основном из газировки и пива, гостиную было видно лучше всего. Я заметила два свободных места: краешек скамейки для обуви, остальную часть которой занял долговязый хмурый парень, и широкий кусок подоконника, опять же, рядом с хмурым парнем. О, муки выбора, любимые и ненавистные.
Оба потенциальных соседа выглядели не особенно настроенными на разговоры. Один-один. На скамейке для обуви было очень мало место, пришлось бы сидеть вплотную. Два-один. Тот, что на подоконнике, гораздо симпатичнее. Два-два или три-один? Посижу на скамейке. Я устремилась на посадку, но почти на подходе заметила, что мой будущий сосед исподлобья, надеясь, что я не замечу, посматривает на меня. Мне не нужны были знакомства. Я не питаю на свой счет иллюзий, но точно знаю, что произойдет. Не хочу, тем более с таким малосимпатичным субъектом. Я не малодушничаю, но всегда пугаюсь, когда на меня так смотрят.
Я резко развернулась и направилась к подоконнику. Мой новый сосед не обращал на мое приближение внимания. Он отчаянно жевал соломинку и рассматривал пространство. Он выглядел испуганным и напряженным, точно ждал, что кто-то из гостей сейчас накинется на него с ножом, или готовился напасть первым. Я посмотрела в ту же сторону, что и он, но ничего особенного не увидела.
Я села, максимально далеко, на такое расстояние, которое говорит: я сижу здесь сама по себе, никак не с тобой, нет никаких причин завязывать разговор. Сквозь деревянные рамы проскальзывал холодный ветер. Вот почему сюда никто не садился. Возможно, мой сосед просто до костей промерз и пытается сдержать дрожь, или и вовсе заледенел и не может пошевелиться. Последнее мне нравилось больше всего. Для приличия я также целеустремленно принялась рассматривать воздух.
На мою беду, сосед по холодному и незавидному положению меня заметил. Он очень удивился и, кажется, силился понять, давно ли я тут нахожусь. Он отвернулся, потом повернулся ко мне, неуверенно кивнув и, как будто сработала пружина, вернулся к исходному положению. Я кивнула тоже, окончательно обнаруживая себя. Еще мгновение, и я почувствую себя неловко, если не начну разговор немедленно, сию же секунду. Лучше начать и закончить его, хорошо или плохо, чем не начинать вовсе. Меня сочтут страшной букой, а я не хочу, не хочу этого. Время шло, а я все думала. Тик-так, тик-так. Сейчас вылетит кукушка и клюнет меня в лоб. Ну и поделом бы.
– Привет, – как можно более небрежно сказала я.
Мой сосед не ответил, только резко и немного запоздало кивнул.
– Высматриваешь, кого бы подцепить? – спросила я. Очень удачно: если повезет, я разозлю его и разговор завершится сам собой.
Мой сосед не сразу понял, откуда идет звук. Надеялся ли он, что я промолчу? Скорее всего. Он посмотрел на меня, не моргая, продолжая пить из пластикового стакана или просто делать вид, дернул плечом и поднял брови.
– Ну, подцепить. На одну ночь, или как это бывает на вечеринках? – уточнила я.
Мой сосед сделал глоток, поморщился, принял неуместно важный вид, вдохнул поглубже и заговорил профессорским тоном:
– По-моему, люди, которые любят друг друга, нравятся друг другу или те, кому это просто очень нужно в данный момент, имеют одинаковое право заниматься сексом. Ничего предосудительного в таком поведении я не вижу, если вопрос…
Почему не просто «да»? Почему не «конечно, нет!»? Почему просто не уйти, испугавшись библиотекарши-нимфоманки, на которую я сейчас, наверное, была очень похожа и с которой, как всем известно, лучше не связываться?
– А что нужно тебе? – перебила я. Подобная навязчивость – достаточно ли раздражающий фактор?
– Это важно? Или пустая болтовня?
– Нельзя отвечать вопросом на вопрос. И уж тем более нельзя отвечать двумя вопросами на один, – замечание "нельзя отвечать вопросом на вопрос", эта грязная манера уходить от ответа, очень раздражает, даже больше, чем ответ вопросом на вопрос.
Мой сосед нахмурился и продолжил все тем же тоном, одновременно пытаясь поймать соломинку. Соломинка не давалась, и он с досадой поставил стакан на подоконник.
– Ответ "нельзя отвечать вопросом на вопрос" на вопрос, заданный в ответ на вопрос, сам по себе является…
Он замолчал, глядя в одну точку. Взрыв был неминуем. Я подняла брови, показывая, что жду продолжения.
– Где-то там должна была быть точка, – произнес он, неуверенно косясь на меня.
– Не исключено. Но так что же тебе нужно? – не отставала я.
Он снова уставился в пространство. Надувал и сдувал щеки, издавая "пуф-пуф-пуф". Улыбнулся, но тут же передумал и сделался серьезным.
– Друг, наверное.
Вот и взрыв. Моя стратегия разлетелась пенными хлопьями. Личные темы, сочувствие, «у нас столько общего», «мы слишком разные», «но мы не можем быть вместе», подмена настоящих чувств жалостью, тяжелое расставание, и снова жалость, случайная встреча… А можно было быстро отшить того долговязого парня со скамейки для обуви и ограничиться несколькими часами упреков за грубость.
Я решила остаться мелодраматически-непробиваемой.
– Ищешь на вечеринках друзей? Или все-таки девушку?
– В основном теряю на вечеринках друзей. И девушек, – будничным тоном ответил он.
Знакомая музыка. Ох, это же мой телефон.
Я почти не удивилась, когда на экране загорелся номер начальницы моего отдела. Урезать сроки и напоминать о наших прямых обязанностях среди ночи было в ее стиле.
– Здравствуйте, миссис Андерсен.
– Здравствуй, Робин. Ты помнишь, что материал нужно сдать до вторника? – повезло, что поздоровалась, приму за извинение.
– Да, помню.
– Но вчера ты почему-то об этом забыла, не так ли, и занималась другим материалом?
– Нет, вчера я тоже помнила об этом.
– Очень сомневаюсь. Ты должна была сдать мне его для предварительной корректировки. Чтобы в понедельник утром был у меня на столе, тебе присутствовать не обязательно.
– Да, конечно.
Гудки. Вот и компенсация за вежливость.
– Доброй ночи, миссис Андерсен, – сказала я в уже замолчавший телефон.
Внутри вновь вспыхнуло раздражение на эту странную, занимающуюся явно не своим делом женщину. Профессия тюремного надзирателя куда больше отвечала ее способностям, чем работа редактора. Я подождала, пока утихнут гнев и желание разбить об пол телефон, и вернулась в реальность. Мой сосед искоса посматривал на меня, пытаясь скрыть это за частым морганием.
– Сегодня тем же развлекаешься – раздаешь друзей и девушек?
Мой сосед, кажется, улыбнулся. С чего бы? Я вовсе не пыталась шутить.
– Нет, они закончились.
– Тогда что ты здесь делаешь?
– Хочу увидеть, как происходят знакомства. Может быть, научусь чему-то.
– Я сейчас.
– Устроишь мастер-класс по новым знакомствам? – спросил мой сосед.
Вообще, я собиралась поискать туалет, но брошенный вызов, как это часто со мной бывает, оказался принят без раздумий.
– Вроде того, – самоуверенно сообщила я, и выбрала смешанную компанию парней и девушек, показавшихся мне наиболее безобидными, у противоположной стены. Подошла, встала так, как будто стояла тут и раньше, слегка опершись на дверной косяк – очень органично вписалась в интерьер. Одна из девушек удивленно на меня посмотрела, прерывая свою речь.
– Точно-точно, продолжайте, – подбодрила я.
Девушка не была уверена, знает меня или нет, впрочем, как и все остальные. Но, как, очевидно, было принято на подобных мероприятиях, все воспринимали всех как должное. Я вставила еще несколько ничего не значащих фраз и прежде, чем вернуться на свой холодный подоконник, все-таки спросила, где здесь туалет.
Мне кивком указали куда-то в сторону лестницы, и я зачем-то округлила глаза и кивнула, словно услышала шокирующую новость. Возвращаясь к своему подоконнику, я краем глаза заметила отделившуюся от компании фигуру. Заметив, что я двигаюсь совсем не в сторону туалета, фигура влилась обратно.
– Что скажешь? Я подхожу на роль наглядного пособия?
– Не знаю, я ничего не слышал.
– А я почти ничего и не сказала. Просто постояла рядом и пару раз поддакнула, как старая знакомая. И спросила, где туалет.
– Так ты никого никогда не "подцепишь", – хмыкнул сосед.
– О, я знаю, – отмахнулась я.
– Тогда зачем ты это сделала?
У меня не было адекватного объяснения.
– Чтобы показать, как это легко.
– А это было легко? – сухо спросил мой сосед.
Какой грубый, неприятный парень. Переиграл меня в мою же игру.
– Не важно, мне пора. Майк все равно не пришел.
– Кто он, Майк?
– Друг.
– То же самое, – вздохнул мой сосед.
– Что?
– Меня тоже позвал сюда друг и тоже не пришел. И его тоже зовут Майк.
Ушам своим не верю. Неужели я была права, и Майк всех своих знакомых так вот дурит?
– Такой высокий, носит огромные вытянутые майки?
– Да, он самый. Наверное, он всех этих людей так сюда заманил.
– Значит, это ловушка, нас перетравят и продадут на органы, – подытожила я.
Мой сосед пожал плечами и потянулся за стаканом с колой, на мгновение отвернувшись. Этого времени мне хватило, чтобы скрыться в холле.
Дома я долго лежала в ванне, повторяя: больше никаких вечеринок, глупая, наивная Робин.
***
– Ну, пойдем, пойдем, пойдем же!
– Я уже сказал, что не возражаю.
– Сейчас ты не возражаешь, а потом отгрызешь себе ногу. Застрянешь в лифте. Потеряешь память. Я знаю тебя, твои отговорки и траекторию, по которой ты обычно бежишь в кусты!
– Знаешь, что?
– Что?
– Тебе бы в мыльных операх сниматься.
– Что ты имеешь в виду?
– Столько пафоса, а звучит все равно неубедительно.
– Хочешь сказать, что я плохой актер?
– Ты вообще не актер, у тебя проблема с жестикуляцией.
– Ничего подобного.
– Ты чуть глаз мне не выколол, когда показывал "траекторию, по которой я убегаю в кусты"!
– Ну извини, что я слишком эмоционален.
– Вот-вот, да, слишком.
– Так ты идешь?
– Не знаю. Что мне там делать?
– Пообщаешься с людьми, познакомишься с кем-нибудь, повеселишься.
– Знаешь, Майк, я в день общаюсь с таким количеством людей, что к вечеру меня от них тошнит.
– Ты целый день сидишь и читаешь рукописи!
– У меня полный офис коллег!
– И от них тошнит? И от меня? Теперь понятно, зачем ты так часто бегаешь в туалет.
– Очень смешно. Ты вообще не человек.
– Я предпочитаю «нелюдь», меня так называла бывшая.
– Твоя вымышленная бывшая?
– Одна из множества моих не вымышленных бывших.
– И ни с одной ты меня не познакомил. Все это говорит только об одном…
– Что я, как верный друг, не втягиваю тебя в свои, как ты знаешь, весьма краткосрочные отношения. Представь только: мы расстаемся, и она начинает звонить тебе. Майк ничего обо мне не говорил? У него кто-нибудь есть? Что не так со мной?
– Уж с этим я бы справился.
– И точно – побыл бы жилеткой, а там, как знать…
– Мне не нужны ненастоящие подружки.
– Да пфф! Короче, буду тебя ждать.
– Не будешь: ты не придешь.
– Ты меня очень обидел сейчас, очень! Нельзя так с людьми, нельзя!
– Ты не человек, ты – назойливая мартышка. И не тыкай в меня пальцем. И я вижу, что ты засунул в карман мой плеер.
– Ну свежак же, свежак, свежак!
– Только не сегодня: утром мне надо перелопатить тонну бульварных романов, так что без плеера просто не выжить. И в субботу я буду занят тем же!
– А мне все равно. Я хочу, чтобы ты пришел. Колину будет очень приятно.
– Ему все равно, мы даже не приятели.
– Ты себя загрызешь, если не придешь. А когда он спросит тебя об этом, каково, а?
– Хорошо, хорошо, я приду! Доволен?
– Да, очень. До встречи, приятель!
Я проводил Майка, или, точнее, выпроводил. Майк – настоящая катастрофа и, как ни печально, мой единственный друг. Его любимое занятие – втягивать людей в сомнительные авантюры. Ничего противозаконного, насколько мне известно. Сегодня он добился своего – уговорил меня пойти на вечеринку. Что я там забыл? Ровным счетом ничего. Я домосед в абсолюте. По авторитетному (как он сам считает) мнению Майка без его содействия я буду пребывать в одиночестве до конца своих дней. Из-за своей необщительности и пассивности я растерял всех друзей, кроме него. По тем же причинам у меня нет девушки.
Я вижу это иначе, само собой. Мне нравится находиться в одиночестве. Я не умею поддерживать разговоры "ни о чем". Все попадали в такую ситуацию: вас в общем-то ни о чем не спрашивают, диалога как такового нет, как и нет предмета разговора. Собеседник излагает некую ситуацию или набор ситуаций из своей жизни: поход в кино, в магазин, в паб или к доктору. Что угодно, в общем – этот список бесконечен, как и те телодвижения, что мы совершаем в течение дня: переходим дорогу, звоним в дверь, нажимаем кнопку лифта или встаем с постели. Ничего примечательного. Зачем пересказывать мало знакомым людям свой день? Я не знаю. Поэтому не нахожусь, что ответить, потому что отвечать не на что. Лучшее – хмыкнуть одобрительно или отрицательно, или покачать головой. Но я и этого не делаю, за что имею репутацию высокомерного, заносчивого и черствого типа. И, вдобавок, зануды.
Отчасти я с Майком согласен, о чем ему знать вовсе не обязательно. Майк – очень проницательный болван. Он действительно болван – прямолинейный, откровенный иногда до неприличия, еще и порядочный врун, чего не скрывает. Он редко сам ввязывается в предприятия, в которые по его милости оказываюсь втянут я и, уверен, еще десятки несчастных. Он весьма и весьма умен, но все это скрывается за поведением полного придурка. То, что он из себя представляет внешне, прекрасно венчает общую картину. Вытянутые во всех местах штаны и майки, словно не с его плеча, завязанные в хвост непослушные волосы и, неожиданно – бесконечно импозантные пальто и шарфы. Долговязый, нелепый, но неизменно довольный собой. Ну а я – зануда.
Майку прекрасно известно, что любое общение я воспринимаю как нечто неприятное и вынужденное, как поход к врачу. Мной овладевает ужас каждый раз, когда нужно заговорить с человеком. От того, наверное, я начинаю говорить длинно и занудно, рассчитывая, что собеседнику все это скоро наскучит. Еще я изо всех сил стараюсь держать дистанцию, так, что могу показаться грубым.