Почти три месяца он жил отшельником, ел только размоченную водой пшеницу и непрерывно молился.
На девяносто первый день поста среди ночи перед ним возникло видение персонажей в голубых балахонах с коронами на голове, скорее всего, иноземцев.
Их было пятеро.
Они подошли к изголовью Маа, держа в руках предметы, которые и натолкнули жреца на разгадку тайны.
Маа вернулся в Абу-Симбел, позвал Хери Сешету, летописца таинств, и велел ему записать перевод.
Итак, иероглифы на модулях обозначали пять понятий, которые соответствовали главным стихиям подлунного мира.
Со страхом и сомнениями он поведал Рамсесу, что первый иноземец принес ему горсть земли, второй – зажженную свечу, третий – воду в прозрачном сосуде, четвертый – зеленый шар, наполненный воздухом, на ладони пятого мерцало неизвестное созвездие. Значит, иероглифы на модулях обозначают Землю, Огонь, Воду, Воздух и Космос.
Однако Рамсес, будучи стратегом, не вполне доверился Маа, полагая, что небесные камни могли подкинуть враги, чтобы усыпить его бдительность. Он решил перепроверить информацию, и позвал двух крупных авторитетов – строителя пирамиды Джосера и главного провидца Египта, почтенного Имхотепа.
Они засели в библиотеке и открыли, что иероглифы начертаны на праязыке далеких предков египтян, живших в дельте Нила много тысячелетий назад, а затем загадочно исчезнувших. Подлинного предназначения небесного послания не дано понять никому. Однако модули нельзя разъединять, иначе нарушится равновесие мира, и начнутся беды.
Рамсеса интересовало, что ожидает в будущем страну и народ. И он просил Имхотепа, которому было открыто, как прошлое, так и будущее. Но ученый уклонился от ответа, сославшись на закон, по которому жрец, чтобы не навлечь гнев богов, не должен пытаться узнать то, чего еще не было.
Однако влияние «небесных посланцев» на Рамсеса оказалось решающим. Посоветовавшись с богами, которым он был равен, «царь царей» прекратил войны. Они потеряли для него смысл. Он верил, что соединенные вместе небесные камни помогут Египту обрести мир, а ему бессмертие.
И на самом деле, Рамсес Великий правил больше 60 лет, утвердив мир в своей процветающей империи.
Он стал отцом почти ста детей от многочисленных жен и наложниц, а по количеству гигантских сооружений различного назначения время его правления осталось непревзойденным.
Он отошел в лучший из миров в возрасте девяносто лет, что в те времена казалось чудом: средний египтянин не доживал и до сорока.
Он пережил и Херикора, и Имхотепа, и Маа, и большинство своих жрецов.
Тело его забальзамировали, саркофаг поместили в Фивах, в царской усыпальнице, в окружении несметных сокровищ.
Там все это и хранилось, пока уже в нашей эре гробница фараона не подверглась многократным ограблениям.
Тогда исчезла и «небесная звезда», главное сокровище Рамсеса Великого.
Пять ее элементов разбросало по всему свету.
Глава 2. Бирюзовая шкатулка
Июль 1914 года выдался жарким, но счастливым временем для Александра Гардаша и Екатерины Лозинской. Они отправились в свадебное путешествие по Европе. Начав его с Италии, они побывали в Испании, а теперь приехали в Вену, столицу увядающей Австро-Венгерской империи, недавно проигравшей Балканскую войну.
Однако никакого увядания на лицах горожан молодожены не заметили.
В уютном «Эрцгерцоге Фердинанде», где они остановились, персонал был приветлив и доброжелателен.
Гардашу заселение в отель имени австрийского престолонаследника, которого вместе с женой Софией месяц назад застрелили в Сараево, показалось дурным знаком. Но Катя была безмятежна, и, наверное, от этого Александр чувствовал себя спокойно. Им отвели чудесный номер окнами в сад.
Несчастных обычно сторонятся. А счастливые люди притягивают к себе. Особенно тех, кто не прочь погреться у чужого костра.
Молодым скоро надоело, что ежечасно стучали в двери. Появлялась то горничная со свежим бельем, которое меняли вчера. То посыльный мальчик с цветами от портье. То официант с бесплатным шампанским от заведения.
Зато по ночам, никем не тревожимые, они пили вино и занимались любовью.
Утром им несли в постель кофе и горячие булочки, после чего, едва просмотрев заголовки утренних газет, они отправлялись на прогулку по городу.
Двадцатипятилетний Гардаш выглядел старше своих лет. Он был на голову ниже своей жены, поэтому у него имелись причины для рефлексии. Он запирался в ванной, смотрел на себя в зеркало и тяжко вздыхал. Он и сейчас не понимал, почему Катя вышла за него, что она нашла в нем. От отца Гардашу досталось будто бы самое неудачное. Курносость, белые, словно выгоревшие в пустыне, брови, несоразмерные с головой и чуть оттопыренные уши, из-за чего он в цирюльнях настаивал на длинных прическах. Спина его хранила сутулость, какие бы упражнения он ни пытался делать. К тому же Гардаш имел маленький размер ноги, сапоги и штиблеты ему делали на заказ.
Возможно, из-за этого он ревновал Катю. Ко всем живым существам. Даже к чужой болонке, которая случайно запрыгивала к ней на колени.
Зато от матери Александр унаследовал красивые карие глаза, хорошую кожу и чувственные губы, которые, пожалуй, чересчур часто растягивались в усмешке под линией усов.
Гардаш служил инженером в Минной лаборатории. Жалования ему бы едва хватило на скромную свадьбу и кольца для венчания. Зато красавица Катя получила у отца, графа Казимира Лозинского, достаточную сумму, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Поэтому она и таскала за собой Алекса по самым дорогим магазинам. Без перерывов и милосердия. Он снисходительно терпел, пока она примеряла платья, туфли, а в особенности шляпы. Да-да, именно шляпы, до которых имела особую охоту, как многие барышни в начале XX века, и меняла их почти ежедневно. Она покупала всё, на что падал ее взор, и тут же распоряжалась, чтобы покупки несли в отель.
Отобедав однажды в «Империале», они собрались вернуться в номер, чтобы уж наконец залечь в постель. Гардашу казалось, что, по крайней мере, на сегодня с покупками покончено. Супруги наняли извозчика, который повез их в сторону парка. Но вдруг Катя заметила вывеску антикварного магазина, куда ей напоследок захотелось зайти.
Тяжко вздохнув, Гардаш велел извозчику ждать и поплелся вслед за подпрыгивающей на булыжниках молодой женой в таинственный сумрак салона.
Прозвенел дверной колокольчик, навстречу спустился антиквар, человек лет сорока на вид, который представился как Отто Вагнер. Из-за громкой фамилии Вагнеру часто приходилось объяснять, что ничего общего с родней великого композитора он не имеет. И Кате стал объяснять. Но Катю это не заинтересовало.
Она порхала по залу, подобно лиловой бабочке, то поднимаясь на цыпочки, то приседая, рассматривала предметы старины. Это были вещи из серебра, музыкальные инструменты, хрусталь, оружие, монисты и африканские маски. Наконец, до Гардаша донесся ее возглас:
– Милый, взгляни сюда! Ну, скорей, что ты там копаешься? Скорей!
Подойдя Гардаш и Вагнер, увидели, что так сильно привлекло внимание Кати. Это была затейливого вида шкатулка из голубого камня, украшенная по углам золотыми вензелями.
– Разве это не чудо, Алекс?
Гардаш осмотрел вещицу со всех сторон, прикинул вес на ладони.
– Да-с, тяжелая. А из чего она сделана, герр Вагнер? Лазурит? Или я не угадал?
– Бирюза, если вы настаиваете, – неожиданно грубо отозвался антиквар.
– А как она открывается? – защебетала Катя. – Я пробовала, ничего не вышло! Что там внутри? Что вы молчите, герр Вагнер? Отвечайте, если знаете!.. Ой, нет, постойте, не говорите, я сама попробую угадать! Вы даже не поверите, как у меня это хорошо получается! Бывало, в Смольном вызовут к доске, ну, ничегошеньки не знаю! А посмотрю в глаза профессору, и будто вижу ответ! Можно я вам в глаза взгляну?
– Смотрите, сколько угодно, – буркнул Вагнер.
Катя, не отрывая от него взгляда, подняла пальчик вверх, раскачивая в такт словам.
– Открывается под музыку. Так? Например, под вальс Штрауса. Я права? Это ведь так модно! Господа! Я умираю от любопытства! А внутри… минуточку!.. Внутри нее… у нас…
Вагнер слушал ее, все больше хмурясь.
– Фройлен, – перебил он, желчно усмехаясь, – вы зря тратите время. Все равно не угадаете.
– Но почему? – Катя и обвила шею Гардаша руками. – Алекс, милый! Почему этот человек перебивает меня? Фу, совсем не комильфо!
Вагнер забрал шкатулку у Гардаша и постучал ею по столу.
Раздался глухой звук, как от молотка.
– Слышали? Это только с виду шкатулка! Внутри ничего нет, не было и не может быть! Только камень! Монолит!
– Видишь, дорогая, – молвил Кате Гардаш, покраснев от досады, – так я и знал, что это розыгрыш. Во все времена люди умели шутить.
Юная графиня стукнула по паркету каблуком.
– А я все равно хочу ее купить! Вам всем ясно? Хочу, хочу, хочу! – И добавила Вагнеру по-русски, нарочно ёрничая, с акцентом тыча пальцем в себя и в антиквара: – Я платить деньги! Ви продавать! Бизнес! Ферштейн?
Вагнер утер лицо платком, зачем-то посмотрел на циферблат карманных часов и поставил шкатулку в витрину между фигурками языческих божков.
– Мадам, вы понимаете по-немецки? Эта вещь не продается!
– Неслыханно! – возмутилась графиня.
Вместо ответа антиквар махнул рукой, давая понять, что разговор закончен.
Лозинская вздохнула, отошла к окну, вытащила кружевной платочек, зеркальце и стала демонстративно утирать слезы. У нее был несчастный вид.
– Дорогая, – сказал Гардаш, подойдя к Кате, – ступай к извозчику, подожди меня в коляске. Может, мне удастся его уговорить.
Катя, надув губки и слабо улыбнувшись, вышла.
Гардаш положил руку на плечо антиквара, заглянул ему в глаза и тихо, но без угрозы в голосе произнес:
– Послушайте, Отто! Зачем вам огорчать мою жену? У нас медовый месяц. Продайте чертову шкатулку, что вам стоит! Ну, подумайте, кому она нужна? Тем более, это не шкатулка даже, а имитация! Мы вам дадим такую цену, о которой вы и не мечтали. А мы сильно торговаться не станем.
– Сударь! А не купить ли вам лучше хрустального всадника? Взгляните: Александр Великий, Венеция, шестнадцатый век.
– Но мне не нужна лошадь из хрусталя. И Македонский не нужен. Мне нужна именно шкатулка.
Антиквар опустил пенсне и почесал нос. Он явно колебался. И он выглядел расстроенным. Совсем не так, как антиквар перед выгодной сделкой.
Гардаш был искренне удивлен этим.
– Почему вы вцепились в эту вещицу, Вагнер? Семейная реликвия? Какие-то обязательства по завещанию? Интересы третьей стороны?
– Нет, но…
– Договаривайте же, сударь! – нетерпеливо воскликнул Гардаш.
И Вагнер, оглядываясь на витрину, через стекло которой была видна коляска с Катей, рассказал, что полгода назад к нему постучался к нему один монах. Монах был так взволнован и напуган, словно за ним гнались. Он-то и принес эту шкатулку. Антиквар думал, для продажи, но вместо этого гость попросил спрятать вещицу в магазине.
– Спрятать именно у вас? Он выбрал это место из десятков антикварных лавок Вены. Почему?
– Не знаю.
Вагнер думает, что за ней стоит какая-то тайна. А возможно даже и преступление.
– Преступление? – вскричал Гардаш.
– Тише, тише! Чему вы удивлены? Я видел на бирюзе плохо затертые следы крови. Может, церковник захотел скрыть улику. Страшно подумать. Я отмыл пятна под краном. Может, не надо было?
– Наверняка. Это собьет со следа сыщиков. Кстати, отчего же вы не вызвали полицию?
– Монах хорошо заплатил и обещал вернуться. Однако я его так и не дождался. Минуло полгода, и вы первый, кому я об этом рассказал.
– И правильно сделали, облегчили душу.
– Это вы, русские, облегчаете душу, а мы лишь приоткрываем ее, и то в случае крайней надобности, – заметил Вагнер.
– Хорошо, – сказал Гардаш. – Про душу мне теперь почти все понятно. Но вы продадите, в конце концов, проклятую шкатулку? Решайтесь, сударь!
Антиквар надолго замолчал. А потом, резко повернувшись и тараща на Гардаша глаза из-под пенсне, выпалил:
– Пятьдесят крон!
И прикусил губу в отчаянии.
Гардаш не выдержал и улыбнулся.
– Напрасно я так, – отругал себя Вагнер. – Вот всегда спешу. Может, вам цена не по карману?
– Сотня вас устроит? – усмехнувшись, поинтересовался Гардаш.
Вагнер стал утирать пот со лба, засуетился, пытаясь скрыть волнение.
– Вы сказали, сотня? Я не ослышался? Целых сто имперских крон?! Вы шутите!
– Я настроен более чем серьезно!
Пока Гардаш отсчитывал наличные, антиквар завернул товар, перевязал ленточкой. Они обменялись рукопожатием, но у самых дверей Вагнер откашлялся и тихо молвил:
– Я сделал все, чтобы отговорить вас. Но вы оказались упрямы. Это ваш выбор. Я желаю вам с женой всего наилучшего. Но остерегайтесь, сударь. На этой шкатулке может лежать проклятие. Никто точно не знает, откуда она, как сюда попала и кто ее ищет.
Супруги постепенно привыкли к шкатулке, которая украсила собою полку трюмо, прямо напротив постели, и не замечали ее. Но однажды вещица напомнила о себе самым неожиданным образом.
В тот вечер, украсив спальню цветами и зажженными свечами, выпив, пожалуй, больше мозельского, чем обычно, они предались любви.
Эта ночь казалась им какой-то особо страстной и вдохновенной. В соседних номерах не могли заснуть, слушая нескончаемые стоны и вопли, но никто не посмел стучать в стену. Таков нордический характер европейцев, считал Гардаш, а также либерализм, впитанный с молоком матери.
В какой-то момент, не помня себя, Катя воцарилась верхом на муже спиной к его лицу, напротив трюмо, чтобы лучше видеть свое тело. И заметила, как от шкатулки исходит пурпурное свечение, отражаемое в трех зеркалах. Внутри будто тлели угли, как в утюге. Кате не хотелось останавливаться, и она успокоила себя тем, что все этой ей мерещится.
Но шкатулка раскрылась, и Катя почувствовала, что ее тело увлекает вверх. Кате не хотелось отрываться от мужчины в разгар секса. Но в этом и не было нужды – они поднялись синхронно вместе с кроватью. Да и не только кровать, – и шкаф, и ширма в углу, – вся незакрепленная мебель оторвалась от пола и парила в воздухе.
Катя от страха вцепилась ногтями в спину мужа, который озирался по сторонам. Железная койка с молодой парой достигла уровня люстры, и хрустальные бусины, которые шевелились и позванивали от сквозняка, щекотали их лица.
– Что это, Алекс? – спросила Катя, испуганно оглядываясь по сторонам и тяжело дыша. – Может, нам все это снится?
– Нам обоим не может сниться один и тот же сон, – справедливо, но безумно заметил Гардаш и дотронулся пальцем до хрустальных шариков. – Не понимаю! По всем законам физики такого не может быть. Это будто на Луне, как пишет Герберт Уэллс. Или какой-то бокал был лишним.
– К черту мозельское, к черту твоего Уэллса вместе с его Луной! – закапризничала графиня. – Ты же мужчина! Вот и думай, как отсюда слезть!
– А зачем слезать? Тебе со мной уже не нравится? – пытался отшутиться Гардаш.
– Нравится, – раздраженно пролепетала Катя. – Все было дивно! Но если это не последствия оргазма… Возможно, мы оба заболели какой-то неизвестной болезнью или бредим? Я боюсь!
Она мелко перекрестилась.
– Не бойся и говори глупостей. Я говорил, что книги этого сумасшедшего выскочки Фрейда не доведут тебя до добра.
– Фрейд гений! А ты слабак!
– Я слабак?
– Извини! Я нервничаю и хочу вниз! Мне все надоело! У меня чешется спина! Мне нужна ванна! Я хочу земляники со сливками!
– Давай я попробую спуститься, а потом сниму тебя.
Пока они спорили, кровать медленно опустилась, и Катя слезла, потопав босыми ногами к трюмо. Открытая шкатулка лежала на месте. В углублениях, отделанных темно-синим бархатом, лежали три соединенных друг с другом предмета непонятного назначения с золотыми иероглифами на поверхности.
– Алекс, ты только посмотри, – прошептала графиня, оглянувшись на мужа. – Ты не поверишь!