Видимо, моё лицо изображало полное недоумение, потому что после небольшой паузы Грег продолжил:
– Возможно, во всём этом и нет грандиозного смысла с твоей утилитарной точки зрения. Да, из подобных вещей нельзя извлечь какой-то очевидной пользы. Но именно мелочи наполняют нашу жизнь красками. Тонкие оттенки чувств создают тот особый, неповторимый вкус жизни – для каждого свой, уникальный.
– Оттенки? Я не ослышалась, ты говоришь, у чувств есть оттенки? То есть, ваши эмоции имеют цвет?
Но Грег вдруг внимательно посмотрел на меня и покачал головой:
– Слишком много на сегодня. В следующий раз я расскажу тебе об этом подробнее, обещаю.
Через пятнадцать минут я опять направлялась домой на включённом автопилоте и в полудрёме прокручивала в памяти обрывки разговора с Грегом.
– «В следующий раз!», – бурчала я себе под нос. – Он сказал это так, будто решил, что я собираюсь встретиться с ним снова.
Глава 4
Конечно, предрекая «следующий раз», Грег оказался прав. В конце концов, я вынуждена была признать, что ни на йоту не приблизилась к разгадке таинственного кода. А ведь дала себе обещание добыть его, и теперь не могла отступить от этого решения. Сдаваться на полпути было не в моих правилах. Порядок и последовательность – вот, что приводит к успеху. Поэтому я решила продолжать сеансы столько, сколько понадобится.
Целую неделю я не могла вырваться на новую встречу с продавцом эмоций из-за загруженности новыми проектами. Я была востребованным специалистом, делала свою работу быстро и качественно. Мой рейтинг в базе к тому времени уже год держался в первой двадцатке самых крутых независимых IT-разработчиков Объединённого Евразийского Государства. Но я стремилась занять место в ТОП-3. А для этого предстояло обойти таких акул IT-сферы, как Серадж Кападия, который придумал систему управления вертикальными теплицами в городах или Олег Самсонов – в прошлом биохакер, а нынче специализировавшийся на программном обеспечении для бионических частей тела и космической инженерии. Я же долго находилась в поиске наиболее подходящей мне сферы и пробовала себя в самых разных направлениях, даже в дизайне виртуальной реальности. Но когда на каждом крупном специализированном форуме стала заходить речь о необходимости разработки нейросетей для искуственного интеллекта принципиально нового поколения, я поняла что именно в эту цель мне и нужно бить. За этим будущее и полный апгрейд нынешней цивилизации. Внести собственный значимый вклад в эти разработки – вот он реальный шанс занять место в верхушке рейтинга, – полагала я. И у меня были все основания подозревать, что оборудование, которое используют продавцы эмоций для своих целей, является частью именно такой нейросети. Хоть оно и выглядит совершенно бесхитростно снаружи. В мозгу пульсировала одна и та же мысль: «Мне бы только понять принцип! Тогда я точно совершу долгожданную революцию в сфере высоких технологий».
Поэтому, как только на горизонте замаячил небольшой перерыв между заказами, я снова связалась с Грегом.
Каждая наша встреча начиналась с красной повязки, долгих блужданий по этажам и мокрого шершавого языка Рика. Уже в начале третьего сеанса я заметила за собой кое-что новое: мне больше не требовалось делать над собой усилие, чтобы не отдёргивать руку, когда Грег обхватывал её своей уверенной большой ладонью. Кроме того, я даже решила попробовать поиграть с Риком так же, как в предыдущий раз это делал Грег. Это был странный опыт, но не могу сказать, что мне не понравилось. Грег, сказал, что Рик счастлив и польщён моим вниманием, но мне показалось, что у пса просто включилась какая-то кнопка безудержной активности. До самого моего ухода он не отходил от меня ни на шаг, всё время пыталась сунуть мне в руки мяч или какую-нибудь другую игрушку, ожидая, что я стану её бросать ради его дальнейшего развлечения. Однако меня быстро утомило это занятие, и Грег призвал пса к порядку.
Вопреки моим ожиданиям, Грег не стал включать свой «энцефалограф» и снова надевать на меня повязку. Вместо этого он усадил меня на диван в медиа-комнате, той самой – с книгами и стереосистемой, а сам уселся напротив прямо на край крышки стола. Лицо Грега было повёрнуто в профиль. Казалось, он думал о чём-то своём, не глядя на меня, и я обратила внимание, что сегодня он серьёзнее и сдержаннее, чем в прошлый раз. Отчего-то стало не по себе, и я подумала – вот, сейчас он скажет, что передумал проводить со мной сеансы и отправит домой. Но после небольшой паузы Грег начал говорить, глядя прямо перед собой
– В прошлый раз, когда я говорил об оттенках чувств, ты спросила о цвете эмоций. Так вот, в каком-то смысле все чувства и эмоции действительно имеют цвет, и у каждого из них могут быть разные оттенки и различная степень насыщенности. Но цвет чувств нельзя увидеть обычным зрением. Он воспринимается на уровне внутренних, тонких ощущений. Чем лучше человек умеет отличать оттенки эмоций, тем лучше он понимает самого себя и тем легче ему находить общий язык с окружающими людьми. Неспособность правильно определять цвета предметов называется дальтонизмом. А неспособность отличать оттенки чувств – эмоциональным дальтонизмом, – Грег вдруг повернул голову и пристально посмотрел мне в глаза и добавил: – Ну, или эмоциональной немотой, алекситимией.
Отчего-то я вздрогнула. Но не произнесла ни слова в ответ. Да, чёрт побери, он кинул огромный кирпич в мой огород, и на этот раз я хорошо поняла, чего он хочет. Заставить меня поверить, что ущербны не они – эмпаты, а мы – картонные бесчувственные алекситимики.
О, да, я прекрасно знала, что эмпаты думают о нас. Ещё со времён учёбы в интернате нам усердно втолковывали то, насколько сильно живущие за пределами внешнего кольца, ненавидят коренных горожан. Я знаю, что ненависть – это плохое, очень плохое чувство. Из-за него люди способны убивать друг друга, разрушать целые города и страны и совершать множество других нерациональных вещей. Но меня совершенно не волнует, что обо мне думают другие люди, а уж тем более – эмпаты. И в этом моё преимущество: я не трачу энергию и время на обдумывание таких вещей, мне попросту всё равно. Но сейчас мне показалось, что Грег ждёт от меня какой-нибудь реакции или вопроса, поэтому, чтобы не молчать, я спросила:
– Ты научишь меня отличать эти оттенки?
– А ты этого хочешь?
А вот этот вопрос застиг меня врасплох. Настолько, что я машинально пожала плечами и чистосердечно ответила:
– Не знаю.
Судя по всему, моя непосредственность как-то по-особому действовала на Грега, потому что он впервые с момента моего прихода, наконец, улыбнулся, а потом хлопнул себя ладонями по бёдрам:
– Значит, будем считать, что хочешь! В любом случае, без этого нам будет сложно двигаться дальше, – Грег снова на несколько секунд задумался, в упор глядя на меня, а потом продолжил: – Сегодня я расскажу тебе о базовых человеческих эмоциях, которые есть у всех – даже у многих алекситимиков. Их всего восемь, поэтому запомнить будет несложно. Но запоминать их ты будешь через собственное тело.
– Как это? – я решила, что Грег имеет в виду передачу эмоций посредством и программы и ждала, что теперь он принесёт оборудование. Однако мои предположения вновь оказались неверны. Грег встал со стола и жестом велел подняться и мне. Затем он приблизился вплотную и положил левую ладонь мне на спину, в районе лопаток. Едва удерживаясь от желания сбежать, я услышала его тихий уверенный голос, который будто двигался вдоль всего моего тела, а его правая ладонь следовала за ним.
– Страх сжимает низ живота. Отвращение, наоборот, обхватывает живот сверху, вызывая ощущение выворачивания и тошноты. Гнев – распирает грудь, поднимаясь из таза и вызывает чувство расширения. Так, будто ты – воздушный шар, наполняющийся воздухом. Обида сдавливает грудную клетку, мешает дышать. А нежность медленно разливается в груди, вызывая приятное тепло и расширение. Радость тоже расширяет грудь, но уже не разливается в ней спокойным озером, а распирает грудную клетку, будто водопад, стремящийся пробить скалу. Сексуальное возбуждение приводит к расширению и ощущению разливающегося тепла в тазовой области. Ну а стыд – жжение в районе диафрагмы.
Наконец, Грег убрал обе ладони от моего тела, и я шумно выдохнула. То ли с облегчением, то ли, наоборот, с сожалением – я и сама не понимала. Пока руки продавца чувств перемещались по моему телу, даже через прочную синтетическую ткань я ощущала их тепло, и мне показалось, что на какую-то долю секунды я испытываю по очереди все те эмоции и ощущения, которые он называл в тот момент. Но как только Грег перестал меня касаться, всё исчезло.
– Что это было? – я снова села, а точнее – упала на диван, потому как ноги перестали меня слушаться.
– Считай, что мы только что изучили базовые цвета из палитры человеческих эмоций. Эти цвета, эти восемь базовых эмоций лежат в основе всех остальных. Другие эмоции, коих можно насчитать несколько сотен являются оттенками и полутонами этих восьми. При этом каждая эмоция несёт свою окраску и переживается телесно.
– Несколько сотен эмоций? И ты говоришь, их все нужно уметь отличать друг от друга?! Но кому из людей в здравом уме это может быть нужно? – я говорила вызывающе, как будто надеялась убедить Грега в бессмысленности его утверждений. – Тратить время на изучение и распознавание рефлекторных реакций? Ну, не знаю… Пусть этим занимаются учёные. Но к чему это другим людям? Да и зачем вообще так усложнять свою жизнь этими эмоциями? Почему вы, эмпаты, так цепляетесь за них?
– Ради самой жизни, – наклонившись близко-близко к моему лицу, очень тихо проговорил Грег. Затем он резко отстранился и вышел из комнаты.
Я ожидала от него новых пространных объяснений с ворохом научных терминов и обоснований, но этот простой, односложный ответ отчего-то обескуражил меня.
«Ради самой жизни», – он произнёс это вполголоса, почти шёпотом, но слова звенели у меня в голове так, будто их прокричали в рупор над самым моим ухом.
И я вступала в мысленный спор с этим рупором.
«Что это значит? Ведь я практически не испытываю эмоций, но всё равно живу».
– Но ведь я и так живу! – произнесла я вслух, потому что в ту минуту Грег снова вошёл в комнату с небольшим прозрачным планшетом и связкой проводов в руках. – Двадцать четыре года я жила и прекрасно обходилась без самих эмоций и тем более без попыток их выявления у других людей.
Грег кивнул, надевая на своё запястье уже хорошо знакомый мне аппарат и что-то в нём настраивая.
– Безусловно, ты жила. Дышала, ела, училась, работала. Но каким было качество этой жизни? Я говорю сейчас не об уровне твоего достатка, апартаментов и их близости к центру города. Чем было наполнено твоё существование? Я действительно хочу знать – что вообще мотивировало тебя жить?
Вопросы Грега вводили меня в недоумение. Разве вариантов много?
– Стремление достичь успеха, что же ещё? – мне и впрямь казалось, что тут всё предельно понятно. Но Грег не унимался:
– Да? И зачем?
– Все должны стремиться к успеху, расти профессионально, становиться востребованными специалистами…
– Кому должны, Мира?
Я уже открыла рот, чтобы ответить, но так и застыла с глупым видом, не зная, что сказать.
Грег умудрялся задавать такие вопросы, на которые у меня, как оказалось, не было ответа. Но я не собиралась сдаваться. Мой мозг судорожно соображал, хаотично блуждая в лабиринте обрывочных мыслей и пытаясь зацепиться хотя бы за одну из них.
– Не знаю, – в конце концов, признала я. – Никому конкретному. Просто должны.
– Нет, Мира. Так не бывает. Если мы что-то должны, то обязательно кому-нибудь конкретному. Либо кому-то из внешнего мира, либо самим себе. Так задумайся, кому лично ты должна свою успешность и профессионализм? Я не требую от тебя сиюминутного ответа. Ты можешь вообще не делиться со мной своими соображениями по этому поводу. Главное – найди ответ для самой себя.
Много позже я обнаружила интересный эффект, который производило на меня общение с моим продавцом эмоций. Подобными вопросами, побуждающими к размышлению над непривычными для меня темами, Грег сеял в моём сознании зёрна, которые терпеливо дожидались своего времени. А затем вдруг начинали давать буйные всходы автономно от моей воли, независимо от шаблонов ума и установок, которые были привиты мне с детства. Так в глубине дикой пустыни возникали и постепенно ширились благодатные оазисы – островки обновлённого, возрождённого самоосознания.
Но в дни наших первых встреч я ощущала лишь дискомфорт от такой формы взаимодействия. Стремясь поскорее отвести фокус внимания от себя, я переводила разговор на самого Грега:
– А ты? Чем же таким необычным наполнена твоя жизнь, что ты считаешь эмоции и чувства её неотъемлемой частью?
Грег как будто только и ждал этого вопроса.
– Я расскажу тебе кое-что о своей жизни. Но в нашем случае слова, не подкреплённые личными ощущениями, ничего не стоят.
В его руках появилась уже знакомая повязка, которая одним своим видом гипнотизировала меня обещанием нового чувственного опыта.
Я приготовилась целиком превратиться в слух.
Грег привычным движением ловких рук повязал вокруг моей головы повязку и, приладив электроды к моим вискам, макушке и затылку, начал свой рассказ. Простой, искренний, незамысловатый. Но всё его повествование пронизывал мощный поток чувств и эмоций – таких разных, и в то же время так гармонично дополнявших друг друга и саму историю, что я невольно стала ощущать себя частью этого чуждого мне мира, этой незнакомой доселе жизни.
Но каким образом несколько электродов сумели заставить меня так глубоко проникнуться историей Грега, всё так же оставалось загадкой.
Он называл каждую эмоцию, которую испытывал – которую МЫ испытывали – во время его рассказа, и к концу сеанса я поняла, что уже отчётливо могу выделять среди этих эмоций те самые, базовые, о которых Грег поведал мне в начале встречи.
Страх, гнев и радость определялись ярче всех других. И я вынуждена была признать, что они действительно находили отражение в определённых участках моего тела. Я могла ощущать это физически!
Грег вспоминал эпизоды из своего раннего детства, и благодаря чудо-программе и электрическим импульсам, бегущим по проводам, в этот момент я сама смотрела на мир глазами трёхлетнего ребёнка. Я удивлялась: неужели человек может помнить себя в таком возрасте? Ведь мои собственные воспоминания начинались лет с шести, а Грег помнит себя совсем малышом! Вслед за удивлением я, не помня себя, погружалась сначала в проживание кружевной нежности от крепких маминых объятий. Затем ныряла в захлёстывающую радость от получения в подарок давно желанной игрушки – большого деревянного кораблика. Восторг и бесконечная благодарность: папа сделал его своими руками, специально, чтобы порадовать сына в день рождения. Но уже через минуту меня накрывал гнев от того, что двоюродный брат сломал на любимом кораблике сразу две мачты. Сломал не случайно, а со злорадством, из зависти. Жгучая обида и злость, а затем – смешанное чувство страха и возбуждённости во время первой в жизни драки. Торжество и гордость – обидчик проучен, справедливость восторжествовала.
Я качалась на волнах воспоминаний Грега о семейных праздниках, об уютном бабушкином доме у речки, о первых уроках в школе домашнего типа, где учительница была похожа на маму, и у неё были такие же удивительно тёплые руки. Всё это были простые радости наивного, простодушного детства типичного эмпата, ещё не столкнувшегося с большим миром.
Но однажды детство всё-таки заканчивается и у эмпатов. У всех по-разному. Но мне пришлось погрузиться в переживание безудержного горя девятилетнего мальчишки, потерявшего отца. Банальное кровоизлияние в мозг. Его можно было спасти. Но в местной лечебнице, пережившей незадолго до того пожар, не было необходимого для проведения операции оборудования. А в городские клиники жителям трущоб путь закрыт.
Кроме Грега в семье, оставшейся без кормильца, было ещё два его младших брата и полугодовалая сестрёнка. Всех детей мать воспитывала сама, без помощи интернатов и не получая ни цента от Комитета социального развития ОЕГ.