Где-то вдалеке послышался смех таких же полуночников, а может быть даже и их друзей.
Ари сделал шаг навстречу Кире.
– Ты не злишься? Просто ты выглядела не сильно воодушевленной после нашего поцелуя.
– Ох, – Кира в сотый раз покраснела и замахала руками. – Я просто кое-что вспомнила. Это не связанно с тобой.
– Так можно будет тебе позвонить?
Кира смущенно кивнула и продиктовала свой номер. Ей так не хотелось домой. Возвращаться в колодец вины за свою болезнь.
Они так и стояли возле ее дома. Кира ковыряла носком неровный асфальт, оттягивая момент прощания с Ари.
Ари видел, как Кира смущена и улыбался.
– Может кружочек вокруг дома? Я не готов еще разлучаться с тобой.
Кира воссияла.
Ари спрашивал о ее жизни, школе, Кира говорила и слушала его ответы на ее вопросы, и между ними крепла связь, что красной нитью связывала их судьбы.
Молодые люди обходили дом снова и снова. Если бы кто-то в эту ночь сидел возле входа в дом, то он бы точно подсчитал, что Кира и Ари прошли не меньше двадцати кругов вокруг ее дома. И этот незнакомец бы точно подумал, что молодые люди задумали что-то неладное, но никто не смотрел из окна.
Кроме двух сердец, что сами того не понимая влюблялись друг в друга, никого не было.
Глава 3
Отрицание
Устало Кира посмотрела на календарь, прикрепленный магнитами к холодильнику, и откусила бутерброд с сыром.
Двадцать четвертое апреля. Среда.
Прошло уже три дня с момента расставания с Ари. Он не звонил, а у Киры не было его телефона…
Конечно, она могла бы спросить его у Саши, но ее гордость не позволяла это сделать. Если Ари не звонил, значит, она не нужна была ему. И все, что было между ними осталось там, в кабине застрявшего лифта и в воспоминаниях Киры.
Кира прошла в ванную и сняла пижаму. Ее худое, почти костлявое тело, показалось в отражении, и Кира прикусила губу. Даже она уже не могла отрицать, что сильно похудела за последние дни. И если до диагноза, она радовалась уменьшающейся цифре на весах, то теперь это пугало.
Кира кашлянула и надавила на тюбик мази, что дала ей Лиза. Она замерла у зеркала в ванной. Пальцы с мазью потянулась в татуировке. Маленькая буква горела чернотой и воспоминаниями. Улыбка окрасила губы Киры.
“А”
Всего одна буква стала дня ее оберегом, ее маленьким островком еще не зараженным страхом.
Кира была влюблена в саму идею любви. Узнав, что ей жить осталось совсем немного, она готова была придумать и поверить в чувства, о которых мечтала, которые ждала и откладывала на потом.
И тут поцелуй Ари.
Кира сама не знала, почему решила написать первую букву его имени на себе. То ли это было действие алкоголя, то ли она хотела почувствовать себя героиней романа, где герои сходят с ума от любви и делают такие сумасшедшие вещи.
Она не жалела. Нет.
Ее диагноз подтвердился и скорее всего это будет единственное теплое воспоминание, связанное с парнем.
Кира грустно вздохнула и натянула приготовленную одежду.
С понедельника все полетело со склона вниз, все крутилось, сбивалось и превращалось в лавину, что сносила семью Киры в глубокую бездну.
Повторное исследование, чтобы откинуть возможность ошибки, три альтернативных врача, три схожих мнения, три пары грустных и сочувствующих глаз.
Кире казалось, что её пытаются убедить в том, что она больна, но она ведь была почти здорова…
Почти…
Почему-то боль в груди, на которую она еще десять дней назад не обращала внимания, становилась все отчетливей. Кира не могла понять эту закономерность. То ли она стала обращать на неё внимание, то ли стала бояться её, ведь боль говорила, что с её организмом что-то не так.
Доктора все твердили, что при таком количестве метастаз операция опасна, да и бесполезна. Единственное, что они предлагали: начать химиотерапию, чтобы уменьшить опухоли.
Как Кира поняла, у неё было два варианта развития событий: или она борется и проживает максимум шесть месяцев, но эта жизнь будет полна больниц, рвоты, болей… Это будет не та жизнь, что была до болезни.
Или она откажется от лечения и проживет максимум пару месяцев. Но состояние может в любой момент ухудшиться.
Кире все казалось, что это происходит не с ней. Каким-то отрешенным сознанием она все надеялась, что все это – лишь страшный сон, что это какая-то ошибка.
Она очень хотела отказаться от лечения, но мама… Надежда её в глазах, когда доктор сказал, что при благоприятном исходе лечения, может быть, Кира проживет дольше, заставила Киру согласиться на все, лишь бы мама воспрянула духом.
Как было бы хорошо, не знай никто о её болезни. Самое худшее во всем этом – слезы родителей.
Сидя на стуле в кабинетах врачей она слушала их неутешительные прогнозы, но внутри нее все было застывшее, заледеневшее.
Да и как можно поверить докторам, если тебе всего семнадцать, вся жизнь впереди, ты дышишь, ходишь, разговариваешь. Кира все не могла отделаться от мысли, что ее заставляют поверить, что она больна. Словно доктора специально хотят, чтобы она в это поверила.
Кира словно смотрела неинтересный фильм со своим участием, но когда поворачивалась на лица родителей, дыхание перехватывало.
Девушка никогда не думала, что чужие ужас, боль могут принести столько страдания. Она словно понимала, что с ней происходит через призму восприятия родителей.
И их слезы, полные горя глаза были худшим, что когда-либо случалось с Кирой. Как бы Кира хотела, чтобы они не знали ни о чем.
Телефон навязчиво затрезвонил. Кира устало перевернула его, и все внутри нее упало в пятки. Звонил незнакомый номер.
Сердце забилось в ребра как зверь в клетке.
Шестым чувством она знала, что это звонит Ари.
Кира поспешила в свою комнату. Мама, что взяла выходные на работе, оторвалась от телефона и, подняв бровь, проследила за дочерью. Захлопнув дверь, Кира прильнула спиной к прохладному дереву.
– Ало, – хриплый голос выдал ее волнение.
– Привет. Ты узнала меня? – послышался такой долгожданный голос.
– Артур, – выдохнула она и невольно заулыбалась.
– Хочешь со мной сегодня сходить в кино?
– А на какой фильм? – на самом деле Кире было все равно. Она была счастлива тому, что Ари, наконец, позвонил. Он приглашал ее на свидание? В самом деле?
– Честно говоря, я даже не смотрел, что сейчас идет в кино. Можно просто погулять.
Кира закивала и, опомнившись, что Ари не видит ее, почти прокричала в трубку:
– Можно в кино и потом погулять… – Кира осеклась и посмотрела на открывшуюся дверь, в которой появилась мама. Она округлила глаза и указала на время. Кира нахмурилась. Вся радость слетела с нее, оставив голую и такую привычную грустную отрешенность. – Прости… Я совершенно забыла… Я сегодня не смогу. Может завтра?
По ту сторону послышалась некая заминка. Кира занервничала и, подойдя к окну, нервно потеребила край тюли.
– Хорошо. Тогда до завтра, – Кира даже услышала, как он улыбнулся, и улыбнулась в ответ.
– До завтра.
Ари отключился, а Кира еще долго смотрела на полоску моря в окне. Солнце медленно склонялось на небосводе, окрашивая все золотым светом. Кира повернулась и посмотрела на мольберт, что начала еще прошлым летом. Картина ,что была живым памятником ее мечте посвятить жизнь рисованию.
Взгляд переместился на учебники и тесты подготовки к ЕГЭ на столе. Когда-то экзамены были для нее главной проблемой.
Кире так хотелось сбежать и пойти с Ари куда угодно, но она не могла. Она обещала маме, что встретит родственников.
Кира услышала звонок в дверь и выглянула в коридор.
В квартиру ввалились родственники: сестра мамы – тетя Ира, ее сын – Леня и бабушка Киры.
Расцеловав маму в обе щеки, они встретились с хмурым взглядом Киры и сразу как-то поникли, замялись, замолчали и опустили глаза в пол. Они избегали смотреть на нее.
Внутри Киры недовольно заворочался гнев. Этот взгляд…, словно она уже лежала в гробу, начинал раздражать.
Мама проводила всех в гостиную и поспешила на кухню заваривать чай. Кира проследовала за ней.
– Долго мне здесь сидеть? Да и вообще, зачем они здесь? – тихо спросила она, косясь на заварку, что мама насыпала в чайничек.
– Они пришли поддержать нас.
– Поддержать… – повторила Кира. Тонкая полоса морщины проявилась меж бровей.
Она прошла в гостиную. Тихие перешептывания разом смолкли. Следом за Кирой вошла мама с пирогами на подносе.
Леня сразу подхватил один из еще теплых кусков и сдул пар с горячей середины. Обжигая язык и десны, он откусил большой кусок и задышал как собачка, пытаясь остудить его. Кира невольно улыбнулась, смотря за пятилетним Леней.
Горячий чай и пироги разрядили обстановку.
– Слушайте, может и в этот раз все обойдется? Помнишь, – повернулась тетя к маме, – когда ей было четыре, ведь тоже говорили, что она долго не проживет, но все ведь обошлось?
Рука мамы дернулась. Чашка звонко стукнулась о блюдце. Она бросила взгляд на Киру.
Кира вздохнула и потянулась за вторым куском пирога. Она обожала мамин пирог с капустой и яйцом.
– Тогда она была маленькой. И это оказалось ошибкой. Теперь же все иначе…
– Вот ведь странно, ведь тогда тоже говорили, что что-то не так с легкими… Надо ехать в Москву!
Мама сидела с неестественно прямой спиной.
Кира встала из-за стола, боясь взорваться, и, взяв тарелку с недоеденным куском пирога, она ушла в свою комнату.
Ей не хотелось слушать рассуждения, что надо сделать от людей, которые не понимали о чем говорят. Как мама выдерживала это и продолжала вежливо выслушивать предложения тети, Кира не понимала.
Закрыв дверь и повернув щеколду, она прыгнула на кровать, что недовольно скрипнула, и уже без аппетита стала есть пирог, не чувствуя его вкуса. Она ела его только потому, что не хотела признавать, что похудение связано с ее болезнью.
Она хотела позвонить подругам. Хотела рассказать все, что происходило с ней, но не могла решиться. Ей казалось, что как только она расскажет о том, что с ней происходит, так все сразу станет реальностью.
Хотя куда реалистичней, чем сейчас?
Тихий стук в дверь отвлек её и, спустив ноги на ковер, Кира открыла. Бабушка мягко улыбнулась своими добрыми глазами. В комнату проник аромат старых книг: немного затхлый, немного сладкий с нотками любви и опыта.
– Можно мне войти?
Кира не смогла отказать и сделала шаг в сторону. Бабушка кинула на пол огромную сумку.
– Дай я тебя обниму, – произнесла бабушка и раскинула объятия. Кира была выше бабушки на пол головы и нагнулась, чтобы обнять её.
Руки мягко погладили спину.
– Мне так жаль, моя дорогая, – Кира замерла и шумно втянула через нос воздух. – Это так несправедливо… – голос бабушки сорвался. Кира хотела отодвинуться, но бабушка не расцепила рук. Слезы наполнили глаза. – Я буду молиться за тебя. Сильно… Возможно, тебя опять спасут. – Лучше бы меня позвали на небо к твоему деду. Ох, прости меня. Ты сейчас меньше всего хочешь видеть чужие слезы.
Бабушка отодвинулась и посмотрела полными слез тусклыми глазами на внучку, что отвернувшись, вытерла щеки от ненавистной влаги.
Бабушка присела на край кровати и достала из сумки фотоальбом и футляр с очками. Водрузив очки с крупными линзами, она открыла альбом и повернула к Кире выцветшие фотокарточки.
Кира непонимающе посмотрела на бабушку и опустила взгляд на фотографии, на которых был изображен ее дедушка с маленькой Кирой на руках. Он щекотал Киру и не смотрел в кадр, а Кира заливалась смехом.
На другой фотографии дедушка показывал пальцем на камеру, пытаясь привлечь внимание Киры, но она все равно смотрела куда-то вправо.
– Твой дедушка так любил тебя… Он был готов часами играть с тобой. Ты же знаешь, у нас умер твой дядя, брат твоей мамы, когда ему было пятнадцать. Это подкосило дедушку, но после твоего рождения, он словно снова научился радоваться жизни, – влажные глаза бабушки через очки улыбнулись. Она нежно погладила край фотокарточки, но вдруг резко стала серьезной. – Когда он умирал…, знаешь, он в бреду мне до последнего все повторял, что тебе, Кира, осталось тринадцать лет… Мне это казалось каким-то бредом, но… – она глотнула воздуха. – “Тринадцать лет… тринадцать лет”, – он все повторял это. Его глаза уже не видели, а он все хватал мои руки и шептал: “ей осталось тринадцать лет…”
Кира прищурилась, вся как-то отгородилась.
– О чем ты? – голос предательски задрожал.
Бабушка сморгнула слезы и подняла серьезный взгляд на Киру.
– Он знал. Перед своей смертью Коля знал, что тебе осталось тринадцать лет с его смерти.
Кира сглотнула и вновь посмотрела на фотографию мужчины, которого она не помнила, человека, которого она знала лишь по рассказам бабушки и мамы. Он смотрел с фотографии весело, с хитрецой.
– Откуда он знал, что мне… что я… – “умру в семнадцать” застряло в горле. Бабушка нежно взяла руку Киры и погладила шершавыми пальцами. Грустная улыбка скользнула по лицу.
– Я не знаю… Честно говоря я и забыла об этом, пока Ира не позвонила и рассказала о твоей болезни. Дедушка просил передать тебе письмо, но я не смогла найти его. Я буду искать.
– Письмо?
Бабушка кивнула.
– Да, он написал его за день до своей кончины и дал мне с просьбой передать тебе его лет в пятнадцать… Честно говоря, после его смерти я его прочитала, но ничего толком не поняла… Мне показалось написанное старческим бредом. Да и не до этого было, а потом я его куда-то положила и благополучно забыла о нем. Знаешь, это так странно… Возможно перед смертью он видел кого-то с той стороны… Говорят перед смертью видят умерших родственников. Может, они сказали? Это так странно… И пугает немного… Он ведь тебе и купил этот кулон, – бабушка указала на кулон звезды на шее Киры.
Рука девушки непроизвольно дотронулась до звезды.
Кира сглотнула и перевернула страницу фотоальбома. На фотографии бабушка была худее и с меньшим количеством морщин, она положила голову на плечо дедушки и мечтательно смотрела куда-то вдаль. Сосредоточенный дедушка прижимал бабушку к себе и хмуро смотрел в камеру.
– А эта фотография была сделана за три дня до его смерти. Ты как раз вечером этого дня выписалась из больницы. Меня всегда удивляло… Ты только посмотри… У него взгляд такой… немного пугающий. Он словно все знал. Словно он знал, что скоро умрет. За месяц перед смертью он изменился. Он все тянул меня поехать куда-то, но я так и не согласилась… Я до сих пор жалею, что не согласилась. Мы мечтали увидеть Париж. Он мечтал меня свозить туда еще с нашей молодости… Он ведь был военным всю жизнь, ему нельзя было выезжать за пределы страны, а я… разве я могла без него поехать? Когда он это неожиданно предложил, ты лежала в больнице. Я даже его не выслушала, отмахнулась. И теперь больше всего на свете жалею об этом…
Бабушка достала из кармана носовой платок и смачно высморкалась.
– Кира, я хочу сказать… Я злюсь, так злюсь на Господа… Ты же знаешь, я каждое воскресенье хожу в церковь, – бабушка опустила руку Киры и потянулась к кресту на шее. – Я не хочу злиться, но у меня не получается. Это неправильно… все это неправильно.
Кира притянула к себе сломленную бабушку и обняла ее. Та судорожно обхватила Киру и горько заплакала.
– Все будет хорошо, – произнесла Кира.
– Правда? – всхлипнула бабушка и вскинула на нее глаза. В ее глазах была надежда.
Кира чувствовала себя обязанной успокоить ее. Она никогда не думала, что настанет такой момент, когда она будет успокаивать ее.
Черт подери! Это она умирает! Это она должна плакать, сокрушаться, но почему-то Кира была спокойна. Она должна была быть сильнее их всех. Сильнее мамы, папы, сильнее бабушки ради их самих.
Наверное, хуже, чем умирать самой, может быть только видеть, как умирает собственный ребенок. По крайней мере, Кира не плакала столько, сколько плакала мама.
Глаза Киры застелила влага, и она зло сморгнула ее. Влажные ресницы размывали комнату. Такое теплое, родное, пахнущее старыми книгами, пирогами и лекарствами тело бабушки содрогалось в рыданиях.